Неточные совпадения
Пошли порядки старые!
Последышу-то нашему,
Как на беду, приказаны
Прогулки. Что ни день,
Через деревню катится
Рессорная колясочка:
Вставай! картуз долой!
Бог весть с чего накинется,
Бранит, корит; с угрозою
Подступит — ты молчи!
Увидит в
поле пахаря
И за его же полосу
Облает: и лентяи-то,
И лежебоки мы!
А полоса сработана,
Как никогда на барина
Не работал мужик,
Да невдомек Последышу,
Что уж давно не
барская,
А наша полоса!
В общем Самгину нравилось ездить по капризно изогнутым дорогам, по берегам ленивых рек и перелесками. Мутно-голубые дали, синеватая мгла лесов, игра ветра колосьями хлеба, пение жаворонков, хмельные запахи — все это, вторгаясь в душу, умиротворяло ее. Картинно стояли на холмах среди
полей барские усадьбы, кресты сельских храмов лучисто сияли над землею, и Самгин думал...
Запущенный
барский дом стоял на большой дороге, окруженной плоскими безотрадными
полями; но мне и эта пыльная даль очень нравилась после городской тесноты.
Когда сняли первый сноп в
поле, то принесли его торжественно в
барский двор.
На крыльце меня встретила лохматая и босая девчонка в затрапезном платье (Машенька особенно старалась сохранить за своею усадьбой характер крепостного права и потому держала на своих хлебах почти весь женский штат прежней
барской прислуги) и торопливо объявила, что Филофей Павлыч в город уехали, а Марья Петровна в
поле ушли.
— Полезь-ка, так узнает! Разве нет в дворне женского
пола, кроме меня? С Прошкой свяжусь! вишь, что выдумал! Подле него и сидеть-то тошно — свинья свиньей! Он, того и гляди, норовит ударить человека или сожрать что-нибудь
барское из-под рук — и не увидишь.
И
барский дом, когда-то выкрашенный серой краской, а теперь побелевший, и маленький палисадник перед домом, и березовая роща, отделенная от усадьбы проезжей дорогой, и пруд, и крестьянский поселок, и ржаное
поле, начинающееся сейчас за околицей, — все тонет в светящейся мгле.
Но казачок уже давно отнес поднос и графин на место, и остаток селедки съел, и уже успел соснуть, прикорнув к
барскому пальто, а Увар Иванович все еще держал платок перед собою на растопыренных пальцах и с тем же усиленным вниманием посматривал то в окно, то на
пол и стены.
Мазан и Танайченок, предварительно пообедав и наглотавшись объедков от
барского стола, также растянулись на
полу в передней, у самой двери в дедушкину горницу.
И ушла, не сказав больше ни слова. Все это было таинственно и вызывало у
Поли, благоговевшей перед
барскими шалостями, хитрую усмешку; она как будто хотела сказать: «Вот какие мы!» — и все время ходила на цыпочках. Наконец, послышались шаги; Зинаида Федоровна быстро вошла в переднюю и, увидев меня в дверях моей лакейской, сказала...
Оба старика уже не работали в
поле, но в воскресный день я часто видал их проходящими через
барский двор по направлению к церкви.
Убежище помещалось в опустевшем
барском особняке, все комнаты которого давным-давно пришли в ветхость, за исключением громадной залы с паркетным
полом, венецианскими окнами и белыми, крашенными известкой, кривыми от времени колоннами.
Уже смеркалось, как он вернулся. По его истомленному виду, по неверной походке, по запыленной одежде его можно было предполагать, что он успел обежать пол-Москвы. Он остановился против
барских окон, окинул взором крыльцо, на котором столпилось человек семь дворовых, отвернулся и промычал еще раз: «Муму!» Муму не отозвалась. Он пошел прочь. Все посмотрели ему вслед, но никто не улыбнулся, не сказал слова… а любопытный форейтор Антипка рассказывал на другое утро в кухне, что немой-де всю ночь охал.
Накануне еще бабы и девки покончили яровое, а после обедни, обвив серпы молодою соломой, а иные остававшимися на
полях и лугах цветами и высоко держа те серпы над головами, гурьбой повалили на
барский двор.
Починок стоял в низменности, между двумя плоскогорьями, занятыми селом Рыбацким и обширною
барскою Бодростинскою усадьбой, старый английский парк которой достигал до самого рубежа Починских
полей.
Изворовка была старинная
барская усадьба — большая и когда-то роскошная, но теперь все в ней разрушалось. На огромном доме крыша проржавела, штукатурка облупилась, службы разваливались. Великолепен был только сад — тенистый и заросший, с кирпичными развалинами оранжерей и бань. Сам Изворов, Василий Васильевич, с утра до вечера пропадал в
поле. Он был работник, хозяйничал усердно, но все, что вырабатывал с имения, проигрывал в карты.
Дюма жил в Елисейских
полях (кажется, в Avenue Friedland) в
барской квартире, полной художественных вещей. Он был знаток живописи, друг тогдашних даровитейших художников, умел дешево покупать их полотна начерно и с выгодою продавал их. Тогда весь Париж знал и его очень удачный портрет работы Дюбёфа.
Разночинский быт, деревня, дворня,
поля, лес, мужики, даже
барские забавы, вроде, например, псовой охоты (см. рассказ мой «Псарня»), воспитали во мне лично то сочувственное отношение к родной почве, без которого не сложился бы писатель-художник.
Огромный старинный
барский дом с несчетным количеством комнат.
Полы некрашеные, везде грязновато; в коридоре пахнет мышами. На подоконниках огромных окон бутылки с уксусом и наливками. В высокой и большой гостиной — чудесная мебель стиля ампир, из красного дерева, такие же трюмо, старинные бронзовые канделябры. Но никто этому не знает цены, и мы смотрим на все это, как на старую рухлядь.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой
полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами.
Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно-налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.