Неточные совпадения
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый
баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что
весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Верные ликовали, а причетники, в течение многих лет питавшиеся одними негодными злаками, закололи
барана и мало того что съели его
всего, не пощадив даже копыт, но долгое время скребли ножом стол, на котором лежало мясо, и с жадностью ели стружки, как бы опасаясь утратить хотя один атом питательного вещества.
У меня когда свинина —
всю свинью давай на стол, баранина —
всего барана тащи, гусь —
всего гуся!
Не нужно пампушек, медовиков, маковников и других пундиков; [Пундики — сладости.] тащи нам
всего барана, козу давай, меды сорокалетние!
Пропадете в сырых погребах, замурованные в каменные стены, если вас, как
баранов, не сварят
всех живыми в котлах!
Волк, близко обходя пастуший двор
И видя, сквозь забор,
Что́, выбрав лучшего себе
барана в стаде,
Спокойно Пастухи барашка потрошат,
А псы смирнёхонько лежат,
Сам молвил про себя, прочь уходя в досаде:
«Какой бы шум вы
все здесь подняли, друзья,
Когда бы это сделал я...
Публики было много, полон зал, и
все смотрели только на адвоката, а подсудимый забыто сидел между двух деревянных солдат с обнаженными саблями в руках, — сидел, зажав руки в коленях, и, косясь на публику глазами
барана, мигал.
В Обломовке верили
всему: и оборотням и мертвецам. Расскажут ли им, что копна сена разгуливала по полю, — они не задумаются и поверят; пропустит ли кто-нибудь слух, что вот это не
баран, а что-то другое, или что такая-то Марфа или Степанида — ведьма, они будут бояться и
барана и Марфы: им и в голову не придет спросить, отчего
баран стал не
бараном, а Марфа сделалась ведьмой, да еще накинутся и на того, кто бы вздумал усомниться в этом, — так сильна вера в чудесное в Обломовке!
«Что делать, что мне делать — войдите в мое положение: у меня пяток
баранов остался, три свиньи, пятнадцать уток и
всего тридцать кур: изо ста тридцати — подумайте! ведь мы с голоду умрем!» Видя мою задумчивость, он не устоял.
Сегодня
все перебираются с берега: работы кончены на фрегате, шкалы подняты и фок-мачту как будто зашнуровали. В лесу нарубили деревьев,
все, разумеется, красных, для будущих каких-нибудь починок. С берега забирают
баранов, уток, кур; не знаю, заберут ли дракона или он останется на свободе доедать трупы уток.
«Что это такое? — твердил я, удивляясь
все более и более, — этак не только Феокриту, поверишь и мадам Дезульер и Геснеру с их Меналками, Хлоями и Дафнами; недостает барашков на ленточках». А тут кстати, как нарочно, наших
баранов велено свезти на берег погулять, будто в дополнение к идиллии.
Стол был заставлен блюдами. «Кому есть
всю эту массу мяс, птиц, рыб?» — вот вопрос, который представится каждому неангличанину и неамериканцу. Но надо знать, что в Англии и в Соединенных Штатах для слуг особенного стола не готовится; они едят то же самое, что и господа, оттого нечего удивляться, что чуть не целые быки и
бараны подаются на стол.
Утки, куры и
бараны —
все свезены с фрегата на берег.
На вершине горы на несколько мгновений рассеивается туман, показывается Ярило в виде молодого парня в белой одежде, в правой руке светящаяся голова человечья, в левой — ржаной сноп. По знаку царя прислужники несут целых жареных быков и
баранов с вызолоченными рогами, бочонки и ендовы с пивом и медом, разную посуду и
все принадлежности пира.
Вот и померещилось, — еще бы ничего, если бы одному, а то именно
всем, — что
баран поднял голову, блудящие глаза его ожили и засветились, и вмиг появившиеся черные щетинистые усы значительно заморгали на присутствующих.
— Иолопы!
Бараны! Ослы! — кричал он по — польски. — Что значит
все ваши граматыки и арыгметыки, если вы не понимаете красоты человеческого глаза!..
— Господин учитель, — сказал он громко,
весь красный и дерзкий. — Вы, кажется, сказали, что мы — стадо
баранов… Позвольте вам ответить, что… в таком случае…
— Ну, так как, мать? — спрашивал Ефим Андреич. — За квартиру будем получать пять цалковых, а в год-то ведь это
все шестьдесят. Ежели и четыре, так и то сорок восемь рубликов… Не
баран чихал, а голенькие денежки!
— Нет, это чудак, ваше благородие,
баран, что до Петрова дня матку сосет, а мы здесь в своем правиле. На нас также не ждут. Моя речь
вся вот она: денежки на стол, и душа на простор, а то я завтра и в фартал сведу.
То мне кажется, что я волк, а
все эти Деруновы, Владыкины, Хмелевы, Бородавкины — мирно пасущееся стадо
баранов, в виду которого я сижу и щелкаю зубами.
Не успел я еще хорошенько раскрыть пасть, как
все эти
бараны, вместо того чтобы смиренно подставить мне свои загривки, вдруг оскаливают на меня зубы и поднимают победный вой!
Уже я не думал более о Малевском, хотя Беловзоров с каждым днем становился
все грознее и грознее и глядел на увертливого графа, как волк на
барана; да я ни о чем и ни о ком не думал.
Что ж бы вы думали, ваше благородие! уткнулся он в кибитку, да только надулся словно петух, раскраснелся
весь — не понравилось, видно, что «
баранами» попрекнул.
Пронесся. Опять безмолвие.
Все суетится и прячется; только глупый
баран не предчувствует ничего: он равнодушно жует свою жвачку, стоя посреди улицы, и глядит в одну сторону, не понимая общей тревоги; да перышко с соломинкой, кружась по дороге, силятся поспеть за вихрем.
Кроме купцов, отправленных в служители в холерный госпиталь,
Баранов стал забирать шулеров, которые съехались, по обычаю, на ярмарку. Их он держал по ночам под арестом, а днем посылал на грязные работы по уборке выгребных и помойных ям, а особенно франтоватых с девяти часов утра до обеда заставлял мести площади и мостовые у
всех на виду.
— Да! — задумался
Баранов и смотрит, как
все метут-стараются.
— Вы-то, вы-то, такой мальчишка, — такой глупенький мальчишка, — вы тоже туда влезли с головой, как
баран? Э, да им и надо этакого соку! Ну, ступайте! Э-эх! Тот подлец вас
всех надул и бежал.
— Та-та-та, если бы не был в вас влюблен как
баран, не бегал бы по улицам высуня язык и не поднял бы по городу
всех собак. Он у меня раму выбил.
— Екклезиаста читай! Больше — ничего. Там
вся мудрость мира, только одни
бараны квадратные не понимают ее — сиречь никто не понимает… Ты кто таков — поешь?
Но мало этого, в Германии, там, откуда и взялась общая воинская повинность, Каприви высказал то, что старательно скрывалось прежде, то, что люди, которых надо будет убивать, не одни иноземцы, но свои, те самые рабочие, из которых взято большинство солдат. И это признание не открыло глаза людям, не ужаснуло их. И после этого, как и прежде, они продолжают идти, как
бараны, в ставку и подчиняться
всему тому, что от них требуют.
«Вот на поляне егеря по команде бегают и стреляют;
все они предназначены на смерть, как стадо
баранов, которых мясник гонит по дороге. Упадут они где-нибудь на поляне с рассеченной головой или с пробитой пулей грудью. И
всё это молодые люди, которые могли бы работать, производить, быть полезными.
Передонов,
все более погружаясь в свое помешательство, уже стал писать доносы на карточные фигуры, на недотыкомку, на
барана, что он,
баран, самозванец, выдал себя за Володина, метил на высокую должность поступить, а сам — просто
баран; на лесоистребителей, —
всю березу вырубили, париться нечем и воспитывать детей трудно, а осину оставили, а на что нужна осина?
Во сне ему снились
все бараны да коты, которые ходили вокруг него, блеяли и мяукали внятно, но слова у них были
все поганые, и бесстыже было
все, что они делали.
На улице
все казалось Передонову враждебным и зловещим.
Баран стоял на перекрестке и тупо смотрел на Передонова. Этот
баран был так похож на Володина, что Передонов испугался. Он думал, что, может быть, Володин оборачивается
бараном, чтобы следить.
Передонов не ходил в гимназию и тоже чего-то ждал. В последние дни он
все льнул к Володину. Страшно было выпустить его с глаз, — не навредил бы. Уже с утра, как только проснется, Передонов с тоскою вспоминал Володина: где-то он теперь? что-то он делает? Иногда Володин мерещился ему: облака плыли по небу, как стадо
баранов, и между ними бегал Володин с котелком на голове, с блеющим смехом; в дыме, вылетающем из труб, иногда быстро проносился он же, уродливо кривляясь и прыгая в воздухе.
— То же самое, везде — одно! В каждой губернии — свой бог, своя божья матерь, в каждом уезде — свой угодник! Вот, будто возникло общее у
всех, но сейчас же мужики кричат: нам
всю землю, рабочие спорят: нет, нам — фабрики. А образованный народ, вместо того, чтобы поддерживать общее и укреплять разумное, тоже насыкается — нам бы
всю власть, а уж мы вас наградим! Тут общее дело, примерно, как
баран среди голодных волков. Вот!
О столовых припасах нечего и говорить: поенный шестинедельный теленок, до уродства откормленная свинья и всякая домашняя птица, жареные
бараны —
всего было припасено вдоволь.
Отец Маркел говорит: «Я ничего не боюсь и поличное с собою повезу», и повезли то бельишко с собою; но
все это дело сочтено за глупость, и отец Маркел хоша отослан в монастырь на дьячевскую обязанность, но очень в надежде, что хотя они генерала Гарибальди и напрасно дожидались, но зато теперь скоро, говорит, граф Бисмарков из Петербурга адъютанта пришлет и настоящих русских
всех выгонит в Ташкент
баранов стричь…
Бамбаев вдруг пришел в экстаз и объявил, что он сам в состоянии съесть целого
барана,"разумеется, с приправами", а Ворошилов брякнул что-то такое несообразное насчет товарища, силача-кадета, что
все помолчали, помолчали, посмотрели друг на друга, взялись за шапки и разбрелись.
«У меня три брата, и
все четверо мы поклялись друг другу, что зарежем тебя, как
барана, если ты сойдешь когда-нибудь с острова на землю в Сорренто, Кастелла-маре, Toppe или где бы то ни было. Как только узнаем, то и зарежем, помни! Это такая же правда, как то, что люди твоей коммуны — хорошие, честные люди. Помощь твоя не нужна синьоре моей, даже и свинья моя отказалась бы от твоего хлеба. Живи, не сходя с острова, пока я не скажу тебе — можно!»
Суровый бык, ходивший с крестьянским стадом, и лошади, когда они, стуча копытами, носились по деревне, наводили на меня страх, и
все мало-мальски крупное, сильное и сердитое, был ли то
баран с рогами, гусак или цепная собака, представлялось мне выражением
все той же грубой дикой силы.
В церковь его паникадил был заказан, в село бедным деньги посланы, да и еще слепому тому злому в особину на его долю десять рублей накинуто, чтобы добрей был, а Грайворону тут дома мало чуть не однодворцем посадили: дали ему и избу со светелкой, и корову, и овец с
бараном, и свинью, и месячину, а водка ему всякий день из конторы в бутылке отпускалась, потому что на
весь месяц нельзя было давать:
всю сразу выпивал.
Дождь продолжал идти; вода шла
все на прибыль. Мимо нас пронесло барку без передних поносных; на ней оборвалась снасть во время хватки. Гибель была неизбежна. Бурлаки, как стадо
баранов, скучились на задней палубе; водолив без шапки бегал по коню и отчаянно махал руками. Несколько десятков голосов кричали разом, так что трудно было что-нибудь разобрать.
— Да! — возразил Зарядьев, — много бы мы наделали с ними дела. Эх, братец! Что значит этот народ? Да я с одной моей ротой загоню их
всех в Москву-реку. Посмотри-ка, — продолжал он, показывая на беспорядочные толпы народа, которые, шумя и волнуясь, рассыпались по Красной площади. — Ну на что годится это стадо
баранов? Жмутся друг к другу, орут во
все горло; а начни-ка их плутонгами, так с двух залпов ни одной души на площади не останется.
Тучи громадных событий скоплялись на Востоке: славянский вопрос
все более и более начинал заинтересовывать общество; газеты кричали, перебранивались между собой: одни, которым и в мирное время было хорошо, желали мира; другие, которые или совсем погасали, или начинали погасать, желали войны; телеграммы изоврались и изолгались до последней степени; в комитеты славянские сыпались сотни тысяч; сборщицы в кружку с красным крестом появились на
всех сборищах, торжищах и улицах; бедных добровольцев, как
баранов на убой, отправляли целыми вагонами в Сербию; портрет генерала Черняева виднелся во
всех почти лавочках.
—
Всё — превосходно! Жизнь — красавица, умница! Но басни о возможности мирного сожительства волков с
баранами, — это надо забыть, Татьяна Петровна! С этим — опоздали!
Упоминаемый же дворянин и разбойник Перерепенко своими скотоподобными и порицания достойными поступками превзошел
всю свою родню и под видом благочестия делает самые соблазнительные дела: постов не содержит, ибо накануне филипповки сей богоотступник купил
барана и на другой день велел зарезать своей беззаконной девке Гапке, оговариваясь, аки бы ему нужно было под тот час сало на каганцы и свечи.
Они же
все были тупы и один на другого похожи, как
бараны в стаде.
Увы! такова судьба цивилизующего начала! Оно истребляет туземных
баранов и, взамен того, научает обывателей удовлетворяться духовною пищею! Кто в выигрыше? кто в проигрыше? те ли, которые уделяют пришельцу частицу стад своих, или те, которые, в возврат за это, приносят с собой драгоценнейший из
всех плодов земных — просвещение?
Другое он говорил:"к чему служить в какой бы то ни было службе? Мало ли в России этих баранов-мужиков? Ну, пусть несут свои головы на смерть, пусть роются в бумагах и обливаются чернилами. Но наследникам богатых имений это предосудительно! Как ставить себя на одной доске с простолюдином, с ничтожным от бедности дворянином? Ему предстоят высшие чины, значительные должности. Несведущ будет в делах? возьми бедного, знающего
все, плати ему деньги, а сам получай награды без всякого беспокойства".