Неточные совпадения
— Какая-то дорога в
ад. Это должен был видеть Данте. Ты
замечаешь, что мы, поднимаясь, как будто опускаемся?
— Жестокие, сатанинские слова сказал пророк Наум. Вот, юноши, куда посмотрите: кары и
мести отлично разработаны у нас, а — награды? О наградах — ничего не знаем. Данты, Мильтоны и прочие, вплоть до самого народа нашего,
ад расписали подробнейше и прегрозно, а — рай? О рае ничего нам не сказано, одно знаем: там ангелы Саваофу осанну поют.
— Да… Но ведь «добрыми намерениями вымощен весь
ад», как говорит пословица, —
заметил Привалов. — Все дело может кончиться тем, что мы не развяжемся даже с опекой…
— Знаю, что наступит рай для меня, тотчас же и наступит, как объявлю. Четырнадцать лет был во
аде. Пострадать хочу. Приму страдание и жить начну. Неправдой свет пройдешь, да назад не воротишься. Теперь не только ближнего моего, но и детей моих любить не
смею. Господи, да ведь поймут же дети, может быть, чего стоило мне страдание мое, и не осудят меня! Господь не в силе, а в правде.
Он не тотчас лишился памяти; он мог еще признать Чертопханова и даже на отчаянное восклицание своего друга: «Что,
мол, как это ты, Тиша, без моего разрешения оставляешь меня, не хуже Маши?» — ответил коснеющим языком: «А я П…а…сей Е…е…ич, се… да
ад вас су… ша… ся».
— Да ведь мне-то обидно: лежал я здесь и о смертном часе сокрушался, а ты подошла — у меня все нутро точно перевернулось… Какой же я после этого человек есть, что душа у меня коромыслом? И весь-то грех в мир идет единственно через вас, баб, значит… Как оно зачалось, так, видно, и кончится.
Адам начал, а антихрист кончит. Правильно я говорю?.. И с этакою-то нечистою душой должен я скоро предстать туда, где и ангелы не
смеют взирати… Этакая нечисть, погань, скверность, — вот што я такое!
— Грешник, мучимый в
аду! — обратился к нему Николай Силыч. — Ты давно уже жаждешь и
молишь: «Да обмочит кто хотя перст единый в вине и даст мини пососати!» На, пей и лакай! — прибавил он, изготовляя и пододвигая к приятелю крепчайший стакан пунша.
— Была мельница — теперь фабричка.
Адам Абрамыч купил. Увидал, что по здешнему месту
молоть нечего, и поворотил на фабричку. Бумагу делает.
Питомцы бурные набегов
Зовут рассеянных коней,
Противиться не
смеют боле
И с диким воплем в пыльном поле
Бегут от киевских
мечей,
Обречены на жертву
аду...
А за что же
Тебя любить — за то ль, что целый
адМне в грудь ты бросила? о, нет, я рад, я рад
Твоим страданьям; боже, боже!
И ты, ты
смеешь требовать любви!
А мало я любил тебя, скажи?
А этой нежности ты знала ль цену?
А много ли хотел я от любви твоей?
Улыбку нежную, приветный взгляд очей —
И что ж нашел: коварство и измену.
Возможно ли! меня продать! —
Меня за поцелуй глупца… меня, который
По слову первому был душу рад отдать,
Мне изменить? мне? и так скоро!..
Нет, нет — не говори, тебе уж не поможет
Ни ложь, ни хитрость… говори скорей:
Я был обманут… так шутить не может
Сам
ад любовию моей.
Молчишь? о!
месть тебя достойна…
Но это не поможет; ты умрешь…
И будет для людей всё тайно — будь спокойна!..
— На том свете ты будешь гореть в
аду! Я Ивану Иванычу пожалуюсь! Ты не
смеешь обижать Емельяна!
— Но все-таки наш-то
Адам поплодотворней и повозможнее, чем мужицкий, —
заметил князь.
— Неблагодарная, змея! — воскликнул Юрий, — говори, разве смертью плотят у вас за жизнь? разве на все мои ласки ты не знала другого ответа, как удар кинжала?.. боже, создатель! такая наружность и такая душа! о если все твои ангелы похожи на нее, то какая разница между
адом и раем?.. нет! Зара, нет! это не может быть… отвечай
смело: я обманулся, это сон! я болен, я безумец… говори: чего ты хочешь?
— Боярин! умилосердись надо мной! Немилостивых
ад ждет! Отпусти меня к батюшке с матушкой, — я в монастырь пойду и стану за тебя богу
молить.
А он подпрыгивает, заглядывая в лицо моё побелевшими глазами, бородёнка у него трясётся, левую руку за пазуху спрятал, и всё оглядывается, словно ждёт, что смерть из-за куста схватит за руку его, да и
метнёт во
ад. Вокруг — жизнь кипит: земля покрыта изумрудной пеной трав, невидимые жаворонки поют, и всё растёт к солнцу в разноцветных ярких криках радости.
Свирепа
ада дщерь, надежда смертных —
месть,
К чему несчастного стремишься ты привесть?
Лютейшей ярости мне в сердце огнь вливая,
Влечешь меня на все, мне очи закрывая… и проч. и проч...
Послушай, я забылся сном
Вчера в темнице. Слышу вдруг
Я приближающийся звук,
Знакомый, милый разговор,
И будто вижу ясный взор…
И, пробудясь во тьме, скорей
Ищу тех звуков, тех очей…
Увы! они в груди моей!
Они на сердце, как печать,
Чтоб я не
смел их забывать,
И жгут его, и вновь живят…
Они мой рай, они мой
ад!
Для вспоминания об них
Жизнь — ничего, а вечность — миг!
Старшой. Да как же ты
смеешь с пустыми руками ко мне ворочаться? Да еще краюшку какую-то вонючую принес; что ты надо мной смеяться вздумал? А? Что ты в
аду даром хлеб есть хочешь? Другие стараются, хлопочут. Вот ведь они (показывает на чертенят), кто 10000, кто 20000, кто вон 200000 доставил. Из монахов — и то 112 привел. А ты с пустыми руками пришел да еще какую-то краюшку принес. Да мне басни рассказываешь! Болтаешься ты, не работаешь. Вот они у тебя и отбились от рук. Погоди ж, брат, я тебя выучу.
Ведь старцы да старицы мастера Бога
молить: только деньги давай да кормы посылай, любого грешника из
ада вымолят…
Надобно бы в муки
ада включить вечную праздность, а ее-то, напротив,
поместили среди радостей рая.
Он совершенно
заместил собой «ветхого Адама» и стал «новым Адамом» для всего человечества [«Так и написано: первый человек
Адам стал душею живущею; а последний
Адам есть дух животворящий…
Своим восстанием ангельский верховный князь Люцифер возбудил в себе адский огонь и сделался, вместе с своими полчищами, диаволом, а испорченная им божественная материя («салнитер») послужила основой создания нашего мира (так что косвенно и Люцифер соучаствовал в нем), во главе с новым ангелом, долженствовавшим
заместить Люцифера, — Адамом, а после падения
Адам был замещен Христом.
— Я думаю о том, какое ты злое, надменное, тупое и отвратительное животное! Я думаю о том, в каких источниках жизни или недрах самого
ада я мог бы найти для тебя достойное наказание. Да, я пришел на эту землю, чтобы поиграть и посмеяться. Да, я сам был готов на всякое зло, сам лгал и притворялся, но ты, волосатый червяк, забрался в самое мое сердце и укусил меня. Ты воспользовался тем, что у меня человеческое сердце, и укусил меня, волосатый червяк. Как ты
смел обмануть меня? Я накажу тебя.
Эта идеализация и сублимация
мести как религиозного и нравственного долга находит свое метафизическое завершение и увенчание в идее
ада.
Это чувство
мести вошло и в концепцию
ада у Данте.
Ни для кого не создавай
ада ни на этом свете, ни на том свете, освободись от инстинктов
мести, принимающих возвышенные и идеализированные формы и проецируемых на вечную жизнь.
Когда кристаллизовалась концепция
ада, то в нее вошло древнее чувство
мести, перенесенное из времени в вечность.
Она мне нагнула сосуд, а я припал к питью, и в то время, когда я пил, а
Ада стояла, склонившись ко мне, она
заметила на моих плечах кровь, которая сочилась из рубцов, нанесенных мне медным прутом пред лицом девственной Сильвии. Кровь проступала сквозь тонкую тунику, и
Ада в испуге вскричала...
Азелла подошла с участьем ко мне и заставила меня рассказать ей все, что со мною случилось. Я ей стал рассказывать вкратце и когда дошел до бедствия Магны, то
заметил, что глаза Азеллы стали серьезны, а
Ада начала глядеть вдаль, и по лицу ее тоже заструились слезы.
Третий год их жизни шел еще глаже: супруги в течение этого года совсем друг на друга не глядели: Глафира потому, что она не хотела глядеть на мужа, а муж потому, что он не
смел на нее глядеть, не рискуя поднятием семейного карамболя; но и в этот год, как и в прежние годы, у Глафиры опять родился третий сын раба, и затем в семье Маслюхиных наступила полоса прочно организованного семейного
ада.
И ответить нечего… Кто фырчит, а кто обалдуем на табуретке сидит. Обруч набок съехал, глаза как гвозди: так бы всех идолов в палисаднике вместе с барыней к хрену и высадил. Вздохнул он тяжко, — Бог из глины Адама лепил, поди,
Адам и не
заметил, а тут барыня перед куфней на позор выставила…