Неточные совпадения
Городничий. И
не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он
говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и
не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь
не прилгнувши
не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает,
не знаешь, что и делается в голове;
просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Городничий. Ну, а что из того, что вы берете взятки борзыми щенками? Зато вы в бога
не веруете; вы в церковь никогда
не ходите; а я, по крайней мере, в вере тверд и каждое воскресенье бываю в церкви. А вы… О, я знаю вас: вы если начнете
говорить о сотворении мира,
просто волосы дыбом поднимаются.
Казалось, очень
просто было то, что сказал отец, но Кити при этих словах смешалась и растерялась, как уличенный преступник. «Да, он всё знает, всё понимает и этими словами
говорит мне, что хотя и стыдно, а надо пережить свой стыд». Она
не могла собраться с духом ответить что-нибудь. Начала было и вдруг расплакалась и выбежала из комнаты.
— Как ты одеваешься без меня? Как… — хотела она начать
говорить просто и весело, но
не могла и опять отвернулась.
Он всё это обдумывал сотни раз и был убежден, что дело развода
не только
не очень
просто, как
говорил его шурин, но совершенно невозможно.
Как ни старался потом Левин успокоить брата, Николай ничего
не хотел слышать,
говорил, что гораздо лучше разъехаться, и Константин видел, что
просто брату невыносима стала жизнь.
— Ну, я очень рад был, что встретил Вронского. Мне очень легко и
просто было с ним. Понимаешь, теперь я постараюсь никогда
не видаться с ним, но чтоб эта неловкость была кончена, — сказал он и, вспомнив, что он, стараясь никогда
не видаться, тотчас же поехал к Анне, он покраснел. — Вот мы
говорим, что народ пьет;
не знаю, кто больше пьет, народ или наше сословие; народ хоть в праздник, но…
Всё это она
говорила весело, быстро и с особенным блеском в глазах; но Алексей Александрович теперь
не приписывал этому тону ее никакого значения. Он слышал только ее слова и придавал им только тот прямой смысл, который они имели. И он отвечал ей
просто, хотя и шутливо. Во всем разговоре этом
не было ничего особенного, но никогда после без мучительной боли стыда Анна
не могла вспомнить всей этой короткой сцены.
«Да, может быть, и это неприятно ей было, когда я подала ему плед. Всё это так
просто, но он так неловко это принял, так долго благодарил, что и мне стало неловко. И потом этот портрет мой, который он так хорошо сделал. А главное — этот взгляд, смущенный и нежный! Да, да, это так! — с ужасом повторила себе Кити. — Нет, это
не может,
не должно быть! Он так жалок!»
говорила она себе вслед за этим.
Мысли о том, куда она поедет теперь, — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли или
просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут
говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову, но она
не всею душой отдавалась этим мыслям.
— «Я
не мир, а меч принес»,
говорит Христос, — с своей стороны возразил Сергей Иваныч,
просто, как будто самую понятную вещь приводя то самое место из Евангелия, которое всегда более всего смущало Левина.
— Нисколько, — Левин слышал, что Облонский улыбался,
говоря это, — я
просто не считаю его более бесчестным, чем кого бы то ни было из богатых купцов и дворян. И те и эти нажили одинаково трудом и умом.
— Что за прелесть! Как это удалось ему и как
просто! Он и
не понимает, как это хорошо. Да, надо
не упустить и купить ее, —
говорил Вронский.
— Я
не говорю офицеры,
просто два позавтракавшие молодые человека…
— И мне то же
говорит муж, но я
не верю, — сказала княгиня Мягкая. — Если бы мужья наши
не говорили, мы бы видели то, что есть, а Алексей Александрович, по моему,
просто глуп. Я шопотом
говорю это…
Не правда ли, как всё ясно делается? Прежде, когда мне велели находить его умным, я всё искала и находила, что я сама глупа,
не видя его ума; а как только я сказала: он глуп, но шопотом, — всё так ясно стало,
не правда ли?
И, так
просто и легко разрешив, благодаря городским условиям, затруднение, которое в деревне потребовало бы столько личного труда и внимания, Левин вышел на крыльцо и, кликнув извозчика, сел и поехал на Никитскую. Дорогой он уже
не думал о деньгах, а размышлял о том, как он познакомится с петербургским ученым, занимающимся социологией, и будет
говорить с ним о своей книге.
— Долли, милая! — сказала она, — я
не хочу ни
говорить тебе за него, ни утешать; это нельзя. Но, душенька, мне
просто жалко, жалко тебя всею душой!
— Да, но если б он
не по воле матери, а
просто, сам?… —
говорила Кити, чувствуя, что она выдала свою тайну и что лицо её, горящее румянцем стыда, уже изобличило её.
Приезд его на Кавказ — также следствие его романтического фанатизма: я уверен, что накануне отъезда из отцовской деревни он
говорил с мрачным видом какой-нибудь хорошенькой соседке, что он едет
не так,
просто, служить, но что ищет смерти, потому что… тут, он, верно, закрыл глаза рукою и продолжал так: «Нет, вы (или ты) этого
не должны знать! Ваша чистая душа содрогнется! Да и к чему? Что я для вас! Поймете ли вы меня?..» — и так далее.
— Да я вовсе
не имею претензии ей нравиться: я
просто хочу познакомиться с приятным домом, и было бы очень смешно, если б я имел какие-нибудь надежды… Вот вы, например, другое дело! — вы, победители петербургские: только посмотрите, так женщины тают… А знаешь ли, Печорин, что княжна о тебе
говорила?
Говорит он скоро и вычурно: он из тех людей, которые на все случаи жизни имеют готовые пышные фразы, которых
просто прекрасное
не трогает и которые важно драпируются в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания.
— Фетюк
просто! Я думал было прежде, что ты хоть сколько-нибудь порядочный человек, а ты никакого
не понимаешь обращения. С тобой никак нельзя
говорить, как с человеком близким… никакого прямодушия, ни искренности! совершенный Собакевич, такой подлец!
Известно, что есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила,
не употребляла никаких мелких инструментов, как-то: напильников, буравчиков и прочего, но
просто рубила со своего плеча: хватила топором раз — вышел нос, хватила в другой — вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и,
не обскобливши, пустила на свет, сказавши: «Живет!» Такой же самый крепкий и на диво стаченный образ был у Собакевича: держал он его более вниз, чем вверх, шеей
не ворочал вовсе и в силу такого неповорота редко глядел на того, с которым
говорил, но всегда или на угол печки, или на дверь.
Черты такого необыкновенного великодушия стали ему казаться невероятными, и он подумал про себя: «Ведь черт его знает, может быть, он
просто хвастун, как все эти мотишки; наврет, наврет, чтобы
поговорить да напиться чаю, а потом и уедет!» А потому из предосторожности и вместе желая несколько поиспытать его, сказал он, что недурно бы совершить купчую поскорее, потому что-де в человеке
не уверен: сегодня жив, а завтра и бог весть.
— Ей-богу, повесил бы, — повторил Ноздрев, — я тебе
говорю это откровенно,
не с тем чтобы тебя обидеть, а
просто по-дружески
говорю.
— Да будто один Михеев! А Пробка Степан, плотник, Милушкин, кирпичник, Телятников Максим, сапожник, — ведь все пошли, всех продал! — А когда председатель спросил, зачем же они пошли, будучи людьми необходимыми для дому и мастеровыми, Собакевич отвечал, махнувши рукой: — А! так
просто, нашла дурь: дай,
говорю, продам, да и продал сдуру! — Засим он повесил голову так, как будто сам раскаивался в этом деле, и прибавил: — Вот и седой человек, а до сих пор
не набрался ума.
— Это
не поступок, Андрей Иванович. Это
просто генеральская привычка: они всем
говорят ты. Да, впрочем, уж почему этого и
не позволить заслуженному, почтенному человеку?
Откуда возьмется и надутость и чопорность, станет ворочаться по вытверженным наставлениям, станет ломать голову и придумывать, с кем и как, и сколько нужно
говорить, как на кого смотреть, всякую минуту будет бояться, чтобы
не сказать больше, чем нужно, запутается наконец сама, и кончится тем, что станет наконец врать всю жизнь, и выдет
просто черт знает что!» Здесь он несколько времени помолчал и потом прибавил: «А любопытно бы знать, чьих она? что, как ее отец? богатый ли помещик почтенного нрава или
просто благомыслящий человек с капиталом, приобретенным на службе?
В ту ж минуту приказываю заложить коляску: кучер Андрюшка спрашивает меня, куда ехать, а я ничего
не могу и
говорить, гляжу
просто ему в глаза, как дура; я думаю, что он подумал, что я сумасшедшая.
Здесь Чичиков закусил губу и
не нашелся, что отвечать. Он стал было
говорить про какие-то обстоятельства фамильные и семейственные, но Собакевич отвечал
просто...
Может быть, потому, что ему надоедало чувствовать беспрестанно устремленными на него мои беспокойные глаза, или
просто,
не чувствуя ко мне никакой симпатии, он заметно больше любил играть и
говорить с Володей, чем со мною; но я все-таки был доволен, ничего
не желал, ничего
не требовал и всем готов был для него пожертвовать.
Знаю только то, что он с пятнадцатого года стал известен как юродивый, который зиму и лето ходит босиком, посещает монастыри, дарит образочки тем, кого полюбит, и
говорит загадочные слова, которые некоторыми принимаются за предсказания, что никто никогда
не знал его в другом виде, что он изредка хаживал к бабушке и что одни
говорили, будто он несчастный сын богатых родителей и чистая душа, а другие, что он
просто мужик и лентяй.
— Слушайте!.. еще
не то расскажу: и ксендзы ездят теперь по всей Украйне в таратайках. Да
не то беда, что в таратайках, а то беда, что запрягают уже
не коней, а
просто православных христиан. Слушайте! еще
не то расскажу: уже
говорят, жидовки шьют себе юбки из поповских риз. Вот какие дела водятся на Украйне, панове! А вы тут сидите на Запорожье да гуляете, да, видно, татарин такого задал вам страху, что у вас уже ни глаз, ни ушей — ничего нет, и вы
не слышите, что делается на свете.
— Ах,
не знаете? А я думала, вам все уже известно. Вы мне простите, Дмитрий Прокофьич, у меня в эти дни
просто ум за разум заходит. Право, я вас считаю как бы за провидение наше, а потому так и убеждена была, что вам уже все известно. Я вас как за родного считаю…
Не осердитесь, что так
говорю. Ах, боже мой, что это у вас правая рука! Ушибли?
— Знаю и скажу… Тебе, одной тебе! Я тебя выбрал. Я
не прощения приду просить к тебе, а
просто скажу. Я тебя давно выбрал, чтоб это сказать тебе, еще тогда, когда отец про тебя
говорил и когда Лизавета была жива, я это подумал. Прощай. Руки
не давай. Завтра!
— Вы все лжете, — проговорил он медленно и слабо, с искривившимися в болезненную улыбку губами, — вы мне опять хотите показать, что всю игру мою знаете, все ответы мои заранее знаете, —
говорил он, сам почти чувствуя, что уже
не взвешивает как должно слов, — запугать меня хотите… или
просто смеетесь надо мной…
—
Просто в исступлении. То есть
не Софья Семеновна в исступлении, а Катерина Ивановна; а впрочем, и Софья Семеновна в исступлении. А Катерина Ивановна совсем в исступлении.
Говорю вам, окончательно помешалась. Их в полицию возьмут. Можете представить, как это подействует… Они теперь на канаве у — ского моста, очень недалеко от Софьи Семеновны. Близко.
А как, бывало, набежит какой-нибудь богатенький, так
просто жалость было смотреть на Карандышева; и
не говорят с ним, и
не смотрят на него.
Паратов. Отец моей невесты — важный чиновный господин, старик строгий: он слышать
не может о цыганах, о кутежах и о прочем; даже
не любит, кто много курит табаку. Тут уж надевай фрак и parlez franзais! [
Говорите по-французски! (франц.)] Вот я теперь и практикуюсь с Робинзоном. Только он, для важности, что ли, уж
не знаю, зовет меня «ля Серж», а
не просто «Серж». Умора!
Еще
не гласно бы, с ним
говорить опасно,
Давно бы запереть пора,
Послушать, так его мизинец
Умнее всех, и даже князь-Петра!
Я думаю, он
просто якобинец,
Ваш Чацкий!!!.. Едемте. Князь, ты везти бы мог
Катишь или Зизи, мы сядем в шестиместной.
— Сказали хорошо;
просто,
не стыдясь и
не рисуясь. Кстати: я воображаю, в чувстве человека, который знает и
говорит, что он беден, должно быть что-то особенное, какое-то своего рода тщеславие.
Она
говорила и двигалась очень развязно и в то же время неловко: она, очевидно, сама себя считала за добродушное и простое существо, и между тем что бы она ни делала, вам постоянно казалось, что она именно это-то и
не хотела сделать; все у ней выходило, как дети
говорят, — нарочно, то есть
не просто,
не естественно.
— Гм! Новое слово, — заметил вполголоса Базаров. — Но тебе
не для чего горячиться, мне ведь это совершенно все равно. Романтик сказал бы: я чувствую, что наши дороги начинают расходиться, а я
просто говорю, что мы друг другу приелись.
— Смотрю я на вас, мои юные собеседники, —
говорил между тем Василий Иванович, покачивая головой и опираясь скрещенными руками на какую-то хитро перекрученную палку собственного изделия, с фигурой турка вместо набалдашника, — смотрю и
не могу
не любоваться. Сколько в вас силы, молодости, самой цветущей, способностей, талантов!
Просто… Кастор и Поллукс! [Кастор и Поллукс (они же Диоскуры) — мифологические герои-близнецы, сыновья Зевса и Леды. Здесь — в смысле: неразлучные друзья.]
— Море вовсе
не такое, как я думала, —
говорила она матери. — Это
просто большая, жидкая скука. Горы — каменная скука, ограниченная небом. Ночами воображаешь, что горы ползут на дома и хотят столкнуть их в воду, а море уже готово схватить дома…
— К тому же Михайло-то и раненый,
говорю. Хороший человек товарищ этот, Яков. Строгий. Все понимает. Все. Егора все ругают, а он с Егором
говорит просто… Куда же это Егор ушел? Ума
не приложу…
Когда она скрылась, Клима потянуло за нею, уже
не с тем, чтоб
говорить умное, а
просто, чтоб идти с нею рядом. Это был настолько сильный порыв, что Клим вскочил, пошел, но на дворе раздался негромкий, но сочный возглас Алины...
Вообще это газетки группы интеллигентов, которые, хотя и понимают, что страна безграмотных мужиков нуждается в реформах, а
не в революции, возможной только как «бунт, безжалостный и беспощадный», каким были все «политические движения русского народа», изображенные Даниилом Мордовцевым и другими народолюбцами, книги которых он читал в юности, но, понимая,
не умеют
говорить об этом
просто, ясно, убедительно.
— Вчера, на ярмарке, Лютов читал мужикам стихи Некрасова, он удивительно читает,
не так красиво, как Алина, но — замечательно! Слушали его очень серьезно, но потом лысенький старичок спросил: «А плясать — умеешь? Я,
говорит, думал, что вы комедианты из театров». Макаров сказал: «Нет, мы
просто — люди». — «Как же это так —
просто?
Просто людей —
не бывает».
— Почему — странно? — тотчас откликнулась она, подняв брови. — Да я и
не шучу, это у меня стиль такой, приучилась
говорить о премудростях
просто, как о домашних делах. Меня очень серьезно занимают люди, которые искали-искали свободы духа и вот будто — нашли, а свободой-то оказалась бесцельность, надмирная пустота какая-то. Пустота, и — нет в ней никакой иной точки опоры для человека, кроме его вымысла.