Цитаты из русской классики со словом «воскресенский»
— Приказывать — не мое дело. Я могу принять меры — и больше ничего. Всему злу корень — учитель
Воскресенский, насчет которого я уже распорядился… Ах, Николай Николаич! Неужели вы думаете, что мне самому не жаль этой заблуждающейся молодой девицы? Поверьте мне, иногда сидишь вот в этом самом кресле и думаешь: за что только гибнут наши молодые силы?
Прячась за деревьями и дачами и опять показываясь на минутку, русский терем уходил все дальше и дальше назад и вдруг исчез из виду.
Воскресенский, прижавшись щекой к чугунному столбику перил, еще долго глядел в ту сторону, где он скрылся. «Все сие прошло, как тень и как молва быстротечная», — вспомнился ему вдруг горький стих Соломона, и он заплакал. Но слезы его были благодатные, а печаль — молодая, светлая и легкая.
— Вживе был еще отец-от Прохор, как его строенье,
Воскресенский монастырь, порушили; которых старцев в Сибирь, которых на Кавказ разослали, а монастырь отдали тем, что к никонианам преклонились [Единоверцам.].
Воскресенский ничего для меня не сделал.
Во время же получения графского запроса продажа аптеки была уже решена, и будущий новый хозяин заявил, что у него уже подобраны служащие, так что
Воскресенский рисковал долго не найти места в переполненных фармацевтами столичных аптеках.
— Иван Павлович
Воскресенский! — доложил вошедший лакей.
На время богомолья великий князь и великая княгиня переехали на троицкую дорогу и поселились в Раеве, именье Чеглоковых, близ Тайнинского. Государыня отправилась в
Воскресенский монастырь. Граф Алексей Григорьевич сопутствовал ей, а также и некоторые из самых приближенных к ней лиц. Дорогой государыня останавливалась в принадлежащем Разумовскому селе Знаменском и там вечернее кушанье кушать изволила в ставках на лугу, подле Москвы-реки.
Словом сказать, учитель
Воскресенский и девица Петропавловская исчезли, как будто бы их и не бывало в губернии.
III Придя наверх,
Воскресенский переоделся, вытащил из-под кровати свой старый, порыжелый, весь обклеенный багажными ярлыками чемодан и стал укладываться. С ожесточением швырял он в чемодан книги и лекции, с излишней энергией втискивал скомканное кое-как белье, яростно затягивал узлы веревок и ремни. И по мере того, как расходовалась его физическая сила, взбудораженная недавним неудовлетворенным гневом, — он сам понемногу отходил и успокаивался.
Внизу, в салоне, зазвонили к завтраку. Болтливый, шумный студент, с которым
Воскресенский познакомился еще на пристани, подошел к нему сзади, хлопнул его по спине и закричал радостно...
Воскресенский был целомудренный молодой человек, в прямом, здоровом смысле этого слова.
— Будет вам, Иван Николаевич. Оставьте, — резко сказал
Воскресенский. Лицо у него вдруг побледнело и некрасиво сморщилось. — Тут смеяться не над чем; вы знаете хорошо мои взгляды. Если я до сих пор не сбежал от этого попугая, от этого горохового шута, то только потому, что есть надо, а это все скорее прискорбно, чем смешно. Довольно и того, что за двадцать пять рублей в месяц я ежедневно отказываю себе в удовольствии высказать то, что меня давит… душит за горло… что оподляет мои мысли!..
Она произнесла его имя тихо и таким странным, протяжным, волнующим звуком, какого
Воскресенский не слыхал никогда в жизни. Он вздрогнул и пристально поглядел на нее. Но она сидела спиной к яркому свету, и выражения ее лица нельзя было рассмотреть. Однако студенту показалось, что ее глаза блестят не по-обыкновенному.
Воскресенский молча кивнул головой. Павел Аркадьевич резко повернулся и большими шагами пошел от стола. Но в дверях он остановился. Его еще душила злоба. Он чувствовал, что студент взял над ним нравственный верх в этом бестолковом споре, и взял не убедительностью мыслей, не доводами, а молодой, несдержанной и хотя сумбурной, но все-таки красивой страстностью. И ему хотелось, прежде чем уйти отсюда, нанести студенту последнее оскорбление, потяжелее, похлестче…
Воскресенский медленно пожал плечами.
В эту секунду
Воскресенский впервые поднял глаза на Завалишина и вдруг почувствовал прилив острой ненависти к его круглым, светлым, выпученным глазам, к его мясистому, красному и точно рваному у ноздрей носу, к покатому назад, белому, лысому лбу и фатоватой бороде. И неожиданно для самого себя он заговорил слабым, точно чужим голосом...
Он не ответил. Больше всего на свете он хотел бы сейчас же встать, уйти куда-нибудь подальше, спрятаться в какой-нибудь темный, прохладный угол, но сложная, мучительная нерешительность приковывала его к месту. Доктор заговорил о чем-то слишком громко, неестественно развязным тоном. «Это он оттого так, что ему за меня стыдно», — подумал
Воскресенский и стал прислушиваться, почти не понимая слов.
От купальни нужно было подыматься вверх, на гору, по узкой тропинке, которая была зигзагами проложена в сыпучем черном шифере, поросшем корявым дубнячком и бледно-зелеными кочнями морской капусты.
Воскресенский взбирался легко, шагая редко и широко своими длинными мускулистыми ногами. Но тучный доктор, покрывший голову, вместо шляпы, мокрым полотенцем, изнемогал от зноя и одышки. Наконец он совсем остановился, держась за сердце, тяжело дыша и мотая головой.
Перед обедом доктор Ильяшенко и студент
Воскресенский искупались. Жаркий юго-восточный ветер развел на море крупную зыбь. Вода у берега была мутная и резко пахла рыбой и морскими водорослями; горячие качающиеся волны не освежали, не удовлетворяли тела, а, наоборот, еще больше истомляли и раздражали его.
— Моя фамилия —
Воскресенский, — сказал он тихо.
— А эти лунные ночи, черт бы их драл! — продолжал
Воскресенский, оживляясь от давнишних мыслей, которые он до сих пор думал в одиночку. — Одно мученье. Море лоснится, камни лоснятся, деревья лоснятся. Олеография! Цикады дурацкие орут, от луны никуда не спрячешься. Противно, беспокойно как-то, точно тебя щекочут в носу соломинкой.
Рассказав анекдот о солдате, он тотчас же, первый, радостно захохотал свободным грудным смехом.
Воскресенский принужденно улыбнулся.
— Так. Пре-красно. Продолжайте, молодой человек, в том же духе, — произнес Завалишин, язвительно кривя губы. — Чудесные полемические приемы, доктор, не правда ли?
Воскресенский и сам чувствовал в душе, что он говорит неясно, грубо и сбивчиво. Но он уже не мог остановиться. В голове у него было странное ощущение пустоты и холода, но зато ноги и руки стали тяжелыми и вялыми, а сердце упало куда-то глубоко вниз и там трепетало и рвалось от частых ударов.
— Да… ничего, — равнодушно ответил
Воскресенский и зевнул полупритворно. — Только надоедает скоро. Декорация.
И тотчас же, сквозь легкое облачко набежавшей грусти,
Воскресенский почувствовал то сладкое и дерзкое замирание сердца, которое он всегда испытывал при мыслях о дальних поездках, о новых впечатлениях, о новых людях — о всей безбрежной широте лежащей перед ним молодой, неисчерпанной жизни.
Воскресенский принужденно и вежливо улыбнулся.
На балконе все продолжительно и неловко замолчали.
Воскресенский дрожащими холодными пальцами катал хлебный шарик, низко наклонив лицо над столом. Ему казалось, что все, даже шестилетняя Вавочка, смотрят на него с любопытством и брезгливой жалостью. «Пойти и дать ему пощечину? — бессвязно мелькало у него в голове. — Вызвать на дуэль? Ах, как все это вышло скверно, как пошло! Вернуть ему назад деньги? Швырнуть в лицо? Фу, какая гадость!»
IV На другой день
Воскресенский ехал в Одессу на большом пассажирском пароходе «Ксения».
Двое подлетков-гимназистов, с которыми занимался
Воскресенский, и три девочки, поменьше, сидели за столом, болтая ногами. Воскресенский, стоявший согнувшись, поглядел на них искоса, и ему вдруг стало совестно за себя и за них, и в особенности за голые, теплые руки их матери, которые двигались так близко перед его губами. Он неожиданно выпрямился, с покрасневшим лицом.
Она вздохнула и тихо вышла из комнаты, беззвучно притворив за собою дверь. А
Воскресенский обеими руками вцепился себе в волосы и со стоном повалился лицом в подушку.
В эти минуты
Воскресенский опускал глаза на тарелку, чтобы не выдать своей брезгливости.
Воскресенский вдруг встал; не глядя ни на кого, с потупленными глазами неуклюже обошел стол и торопливо сбежал с балкона в цветник, где сладко и маслено пахло розами. За своей спиной он слышал тревожный голос Анны Георгиевны...
Воскресенский нетерпеливо искал глазами знакомую дачу в виде русского терема. И когда она показалась наконец из-за густой чащи княжеского парка и стала вся видна над своей огромной, белой крепостной стеной, он часто задышал и крепко прижал руку к холодевшему сердцу.
Воскресенский, увидав эту улыбку и приняв ее за насмешку над своей растерянностью, с неимоверным трудом заставил себя сделать шаг к постели и дрожащим голосом произнес...
— Не изволили… — передразнила его Минкина, не любившая, что
Воскресенский даже заочно почтительно относился к Алексею Андреевичу. — Что же это так, не изволили…
— Как граф? — упавшим голосом, побледнев, как полотно, проговорил
Воскресенский.
— Когда же идти-то мне? — поняв бесповоротность решения Минкиной, спросил
Воскресенский.
Первое время Егор Егорович подумал, не ошибается ли Минкина, что подозрительный прохожий и граф — одно и то же лицо, но смена помощника управляющего, о «злоупотреблениях» которого в защиту графа говорил неизвестному
Воскресенский, подтверждала это предположение, да и костюм, описанный Настасьей Федоровной, в котором она узнала Алексея Андреевича, был именно костюмом прохожего.
Припомнил
Воскресенский и те злобные взгляды последней, которые она бросала на покойную Глашу, взгляды, уже давно подмеченные им, по которым он еще тогда догадался, что от Минкиной не скрылись его отношения к покойной.
Во второй или третий приезд графа в его вотчину, позднею ночью
Воскресенский был разбужен пришедшей в аптеку грузинской крестьянкой, просившей лекарства для своего внезапно заболевшего мужа, у которого, по ее словам, «подвело животики». Егор Егорович, внимательно расспросив бабу о симптомах болезни, стал приготовлять лекарство, когда дверь аптеки снова отворилась и в нее вошел какой-то, по-видимому, прохожий, в длинном тулупе, в глубоко надвинутой на голове шапке и темно-синих очках, скрывавших глаза.
Воскресенский дрожащими руками стал стягивать чулок, не расстегнув подвязки.
Дело в том, что граф, нуждаясь в таком служащем, сделал запрос в петербургских аптеках, и на этот запрос не убоялся откликнуться Егор Егорович
Воскресенский, все же остальные находившиеся в аптеках фармацевты уклонились от службы у грозного, понаслышке, Аракчеева.
— Вот так штука! — с напускною развязностью заметил
Воскресенский, хотя на сердце у него, что называется, скребли кошки. — А я его порядком-таки попотчивал…
Егор Егорович
Воскресенский сидел у себя в комнате и занимался сведением каких-то счетов. Работа, видимо, ему не удавалась, так как от ежедневного пьянства голова была тяжела, как чугун, и отекшие руки не с прежней быстротой перекидывали косточки на лежавших перед ним конторских счетах.
В назначенный час
Воскресенский явился с кипой бумаг и книгами.
— Да я разве говорю, чтобы уживаться. Отойти, отстраниться… Граф вас, конечно, обеспечит. Еще как заживем мы с вами, в любви да согласии, без обмана, не за углом, а в явь перед всем народом, в церкви целоваться будем… — опрокидывая для храбрости чуть не четвертый стакан вина, уже с явной ядовитой насмешкой проговорил
Воскресенский.
Воскресенский сбросил с себя шубу на стоявший в передней сундук и робко, точно поневоле, последовал за шедшей впереди Минкиной в ту комнату, где мы застали ее, ожидавшую его приезда из Петербурга.
— Как же это так, расскажи толком, — растерянно пробормотал
Воскресенский.
Воскресенский быстро схватил стакан и опорожнил его.
Хозяйка была тиха, приветлива и ласкова.
Воскресенский уже подумывал воспользоваться ее настроением и начать разговор на тему, к которой он так долго и так мучительно готовился.
Предложения со словом «воскресенский»
- Воскресенский свод сохранил до нас в чистом виде массу ценных известий по истории удельной и московской эпох, почему и может быть назван самым богатым и надёжным источником для изучения XIV–XV вв.
- Воскресенский собор является доминантой монастыря.
- – Воскресенский завод, говорите?.. Моя воля, директора б одними лещами кормил. Он мне: «Не хочу!» А я ему: «Е-е-ешь!..» Глядишь, посветлела бы вода…
- (все предложения)
Дополнительно