Неточные совпадения
Ирина. Вы говорите: прекрасна
жизнь. Да, но если она только кажется такой! У нас, трех сестер,
жизнь не была еще прекрасной, она заглушала нас,
как сорная трава… Текут у меня слезы. Это не нужно… (Быстро вытирает лицо, улыбается.)
Работать нужно,
работать. Оттого нам невесело и смотрим мы
на жизнь так мрачно, что не знаем труда. Мы родились от людей, презиравших труд…
Вершинин(подумав).
Как вам сказать? Мне кажется, все
на земле должно измениться мало-помалу и уже меняется
на наших глазах. Через двести — триста, наконец тысячу лет, — дело не в сроке, — настанет новая, счастливая
жизнь. Участвовать в этой
жизни мы не будем, конечно, но мы для нее живем теперь,
работаем, ну, страдаем, мы творим ее — и в этом одном цель нашего бытия и, если хотите, наше счастье.
Тузенбах(очнувшись). Устал я, однако… Кирпичный завод… Это я не брежу, а в самом деле скоро поеду
на кирпичный завод, начну
работать… Уже был разговор. (Ирине, нежно.) Вы такая бледная, прекрасная, обаятельная… Мне кажется, ваша бледность проясняет темный воздух,
как свет… Вы печальны, вы недовольны
жизнью… О, поедемте со мной, поедемте
работать вместе!..
Неточные совпадения
— Вот бы вас, господ, года
на три в мужики сдавать,
как нашего брата в солдаты сдают. Выучились где вам полагается, и — поди в деревню,
поработай там в батраках у крестьян, испытай ихнюю
жизнь до точки.
Но она не обратила внимания
на эти слова. Опьяняемая непрерывностью движения, обилием и разнообразием людей, криками, треском колес по булыжнику мостовой, грохотом железа, скрипом дерева, она сама говорила фразы, не совсем обыкновенные в ее устах. Нашла, что город только красивая обложка книги, содержание которой — ярмарка, и что
жизнь становится величественной, когда видишь,
как работают тысячи людей.
— Да, может быть, — серьезно сказала она, — это что-нибудь в этом роде, хотя я ничего не чувствую. Ты видишь,
как я ем, гуляю, сплю,
работаю. Вдруг
как будто найдет
на меня что-нибудь, какая-то хандра… мне
жизнь покажется…
как будто не все в ней есть… Да нет, ты не слушай: это все пустое…
«Меланхолихой» звали какую-то бабу в городской слободе, которая простыми средствами лечила «людей» и снимала недуги
как рукой. Бывало, после ее леченья, иного скоробит
на весь век в три погибели, или другой перестанет говорить своим голосом, а только кряхтит потом всю
жизнь; кто-нибудь воротится от нее без глаз или без челюсти — а все же боль проходила, и мужик или баба
работали опять.
«Да, если это так, — думала Вера, — тогда не стоит
работать над собой, чтобы к концу
жизни стать лучше, чище, правдивее, добрее. Зачем? Для обихода
на несколько десятков лет? Для этого надо запастись,
как муравью зернами
на зиму, обиходным уменьем жить, такою честностью, которой — синоним ловкость, такими зернами, чтоб хватило
на жизнь, иногда очень короткую, чтоб было тепло, удобно…
Какие же идеалы для муравьев? Нужны муравьиные добродетели… Но так ли это? Где доказательства?»