Неточные совпадения
Всенощная отошла, показался народ. Лаптев с напряжением всматривался в темные фигуры. Уже провезли архиерея в карете, уже перестали звонить, и на колокольне один за
другим погасли красные и зеленые огни — это
была иллюминация по случаю храмового празд — ника, — а народ все шел не торопясь, разговаривая, останавливаясь под окнами. Но вот, наконец, Лаптев услышал знакомый голос, сердце его сильно забилось, и оттого, что Юлия Сергеевна
была не одна, а с какими-то двумя дамами, им овладело отчаяние.
У вас там, в столице, до сих пор еще интересуются провинцией только с лирической стороны, так сказать, со стороны пейзажа и Антона Горемыки, но, клянусь вам, мой
друг, никакой лирики нет, а
есть только дикость, подлость, мерзость — и больше ничего.
Он сидел теперь в гостиной, и эта комната производила странное впечатление своею бедною, мещанскою обстановкой, своими плохими картинами, и хотя в ней
были и кресла, и громадная лампа с абажуром, она все же походила на нежилое помещение, на просторный сарай, и
было очевидно, что в этой комнате мог чувствовать себя дома только такой человек, как доктор;
другая комната, почти вдвое больше, называлась залой, и тут стояли одни только стулья, как в танцклассе.
Он воображал, как он и его Юлия пойдут под венец, в сущности совершенно незнакомые
друг другу, без капли чувства с ее стороны, точно их сваха сосватала, и для него теперь оставалось только одно утешение, такое же банальное, как и самый этот брак, утешение, что он не первый и не последний, что так женятся и выходят замуж тысячи людей и что Юлия со временем, когда покороче узнает его, то,
быть может, полюбит.
Дверь, очень скромная на вид, обитая железом, вела со двора в комнату с побуревшими от сырости, исписанными углем стенами и освещенную узким окном с железною решеткой, затем налево
была другая комната, побольше и почище, с чугунною печью и двумя столами, но тоже с острожным окном: это — контора, и уж отсюда узкая каменная лестница вела во второй этаж, где находилось главное помещение.
Другим важным лицом в амбаре
был приказчик Макеичев, полный, солидный блондин с лысиной во все темя и с бакенами. Он подошел к Лаптеву и поздравил его почтительно, вполголоса...
Затем стали подходить
другие приказчики и поздравлять с законным браком. Все они
были одеты по моде и имели вид вполне порядочных, воспитанных людей. Говорили они на о, г произносили как латинское g; оттого, что почти через каждые два слова они употребляли с, их поздравления, произносимые скороговоркой, например фраза: «желаю вам-с всего хорошего-с» слышалась так, будто кто хлыстом бил по воздуху — «жвыссс».
Выйдя из Благородного Собрания, наняли извозчика на Остоженку, в Савеловский переулок, где жила Рассудина. Лаптев всю дорогу думал о ней. В самом деле, он
был ей многим обязан. Познакомился он с нею у своего
друга Ярцева, которому она преподавала теорию музыки. Она полюбила его сильно, совершенно бескорыстно и, сойдясь с ним, продолжала ходить на уроки и трудиться по-прежнему до изнеможения. Благодаря ей он стал понимать и любить музыку, к которой раньше
был почти равнодушен.
— У меня нет
друзей! — сказала она раздраженно. — И прошу вас не говорить глупостей. У рабочего класса, к которому я принадлежу,
есть одна привилегия: сознание своей неподкупности, право не одолжаться у купчишек и презирать. Нет-с, меня не купите! Я не Юличка!
Кухарка принесла самовар. Полина Николаевна заварила чай и, все еще дрожа, — в комнате
было холодно, — стала бранить певцов, которые
пели в Девятой симфонии. У нее закрывались глаза от утомления. Она
выпила один стакан, потом
другой, потом третий.
На
другой день Полина Николаевна прислала ему в амбар две книги, которые когда-то брала у него, все его письма и его фотографии; при этом
была записка, состоявшая только из одного слова: «Баста!»
Няня пошла наверх в спальню и, взглянув на больную, сунула ей в руки зажженную восковую свечу. Саша в ужасе суетилась и умоляла, сама не зная кого, сходить за папой, потом надела пальто и платок и выбежала на улицу. От прислуги она знала, что у отца
есть еще
другая жена и две девочки, с которыми он живет на Базарной. Она побежала влево от ворот, плача и боясь чужих людей, и скоро стала грузнуть в снегу и зябнуть.
За несколько тысяч лет до Рождества Христова
было на земле необыкновенное наводнение, и об этом упоминается не в одной еврейской Библии, но также в книгах
других древних народов, как-то: греков, халдеев, индусов.
Он
был с нею откровенен, любил по вечерам поговорить с нею вполголоса о чем-нибудь и даже давал ей читать романы своего сочинения, которые до сих пор составляли тайну даже для таких его
друзей, как Лаптев и Ярцев.
Девочки сидели в кресле, молча, прижавшись
друг к
другу, как зверки, которым холодно, а он все ходил по комнатам и с нетерпением посматривал на часы. В доме
было тихо. Но вот уже в конце девятого часа кто-то позвонил. Петр пошел отворять.
— Я с вами согласна, Константин Иваныч, — сказала Юлия Сергеевна. — Один описывает любовное свидание,
другой — измену, третий — встречу после разлуки. Неужели нет
других сюжетов? Ведь очень много людей, больных, несчастных, замученных нуждой, которым, должно
быть, противно все это читать.
И его досада, его горькое чувство
были так сильны, что он едва не плакал; он даже
был рад, что с ним поступают так нелюбезно, что им пренебрегают, что он глупый, скучный муж, золотой мешок, и ему казалось, что он
был бы еще больше рад, если бы его жена изменила ему в эту ночь с лучшим
другом и потом созналась бы в этом, глядя на него с ненавистью…
— Да, не удовлетворил меня Петербург, — говорил он с расстановкою, вздыхая. — Обещают много, но ничего определенного. Да, дорогая моя.
Был я мировым судьей, непременным членом, председателем мирового съезда, наконец, советником губернского правления; кажется, послужил отечеству и имею право на внимание, но вот вам: никак не могу добиться, чтобы меня перевели в
другой город…
— «Мой
друг, мой нежный
друг», —
пел Ярцев. — Нет, господа, хоть зарежьте, — сказал он и встряхнул головой, — не понимаю, почему вы против любви! Если б я не
был занят пятнадцать часов в сутки, то непременно бы влюбился.
И Ярцев, и Костя родились в Москве и обожали ее, и относились почему-то враждебно к
другим городам; они
были убеждены, что Москва — замечательный город, а Россия — замечательная страна.
После этой дружеской беседы, которая кончилась только в полночь, Лаптев стал бывать у Ярцева почти каждый день. Его тянуло к нему. Обыкновенно он приходил перед вечером, ложился и ждал его прихода терпеливо, не ощущая ни малейшей скуки. Ярцев, вернувшись со службы и пообедав, садился за работу, но Лаптев задавал ему какой-нибудь вопрос, начинался разговор,
было уже не до работы, а в полночь приятели расставались, очень довольные
друг другом.
— Да,
друг мой. Я старше вас на три года, и мне уже поздно думать о настоящей любви, и, в сущности, такая женщина, как Полина Николаевна, для меня находка, и, конечно, я проживу с ней благополучно до самой старости, но, черт его знает, все чего-то жалко, все чего-то хочется, и все кажется мне, будто я лежу в долине Дагестана и снится мне бал. Одним словом, никогда человек не бывает доволен тем, что у него
есть.
Зима протекала невесело. Везде в Москве играли в карты, но если вместо этого придумывали какое-нибудь
другое развлечение, например
пели, читали, рисовали, то выходило еще скучнее. И оттого, что в Москве
было мало талантливых людей и на всех вечерах участвовали все одни и те же певцы и чтецы, само наслаждение искусством мало-помалу приелось и превратилось для многих в скучную, однообразную обязанность.
На
другой день в полдень он поехал к жене и, чтобы скучно не
было, пригласил с собой Ярцева.
Неточные совпадения
Осип. Давай их, щи, кашу и пироги! Ничего, всё
будем есть. Ну, понесем чемодан! Что, там
другой выход
есть?
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то
другого приняли… И батюшка
будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с
другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что
будет, то
будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем
другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел
было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того и у
другого.