Егорушка стал есть, хотя после леденцов и маковников, которые он каждый день ел у себя дома, не находил
ничего хорошего в меду, наполовину смешанном с воском и с пчелиными крыльями. Он ел, а Мойсей Мойсеич и еврейка глядели и вздыхали.
Неточные совпадения
— Ивану Иванычу-то? А я вот сапожки снял и босиком прыгаю. Ножки у меня больные, стуженые, а без сапогов оно выходит слободнее… Слободнее, молодчик… То есть без сапогов-то… Значит, племянник? А он
хороший человек,
ничего… Дай бог здоровья…
Ничего… Я про Ивана Иваныча-то… К молокану поехал… О господи, помилуй!
— Максим Николаич, барин из-под Славяносербска, в прошлом годе тоже повез своего парнишку в учение. Не знаю, как он там в рассуждении наук, а парнишка
ничего,
хороший… Дай бог здоровья, славные господа. Да, тоже вот повез в ученье… В Славяносербском нету такого заведения, чтоб, стало быть, до науки доводить. Нету… А город
ничего,
хороший… Школа обыкновенная, для простого звания есть, а чтоб насчет большого ученья, таких нету…. Нету, это верно. Тебя как звать?
—
Ничего…
хорошие господа… — бормотал он.
А парнишка
хороший,
ничего…
Хозяева, муж и жена, народ как будто
хороший, ласковый, работники тоже словно бы
ничего, а только, братцы, не могу спать, чует мое сердце!
—
Хорошее дело! — сказал Пантелей. — Жена
ничего… Это бог благословил…
—
Ничего,
хороший человек… — говорил Пантелей, глядя на хутора. — Дай бог здоровья, славный господин… Варламов-то, Семен Александрыч… На таких людях, брат, земля держится. Это верно… Петухи еще не поют, а он уж на ногах… Другой бы спал или дома с гостями тары-бары-растабары, а он целый день по степу… Кружится… Этот уж не упустит дела… Не-ет! Это молодчина…
У дяди Кузьмичова рядом с деловою сухостью всегда были на лице забота и страх, что он не найдет Варламова, опоздает, пропустит
хорошую цену;
ничего подобного, свойственного людям маленьким и зависимым, не было заметно ни на лице, ни в фигуре Варламова.
— Крутой старик… — бормотал Пантелей. — Беда, какой крутой! А
ничего,
хороший человек… Не обидит задаром…
Ничего…
— Гроза
хорошая,
ничего… — бормотал Пантелей. — Слава богу… Ножки маленько промякли от дождичка, оно и
ничего… Слез, Егоргий? Ну, иди в избу…
Ничего…
Он забыл всё то, что он думал о своей картине прежде, в те три года, когда он писал ее; он забыл все те ее достоинства, которые были для него несомненны, — он видел картину их равнодушным, посторонним, новым взглядом и не видел в ней
ничего хорошего.
Завидев еще издали его, Чичиков решился даже на пожертвование, то есть оставить свое завидное место и сколько можно поспешнее удалиться:
ничего хорошего не предвещала ему эта встреча.
Говорил он грубо, сердито, но лицо у него было не злое, а только удивленное; спросив, он полуоткрыл рот и поднял брови, как человек недоумевающий. Но темненькие усы его заметно дрожали, и Самгин тотчас сообразил, что это не обещает ему
ничего хорошего. Нужно было что-то выдумать.
— Господи! — всхлипывая от счастья, говорила она, — за что они меня так любят все? Я никому
ничего хорошего не сделала и не сделаю никогда!..
Неточные совпадения
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все
ничего. Я вам
лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Хлестаков.
Хорошие заведения. Мне нравится, что у вас показывают проезжающим все в городе. В других городах мне
ничего не показывали.
—
Лучше? — Да, гораздо. — Удивительно. —
Ничего нет удивительного. — Всё-таки
лучше, — говорили они шопотом, улыбаясь друг другу.
— Да расскажи мне, что делается в Покровском? Что, дом всё стоит, и березы, и наша классная? А Филипп садовник, неужели жив? Как я помню беседку и диван! Да смотри же,
ничего не переменяй в доме, но скорее женись и опять заведи то же, что было. Я тогда приеду к тебе, если твоя жена будет
хорошая.
И хотя он тотчас же подумал о том, как бессмысленна его просьба о том, чтоб они не были убиты дубом, который уже упал теперь, он повторил ее, зная, что
лучше этой бессмысленной молитвы он
ничего не может сделать.