Цитаты со словом «Васильев»
Студент-медик Майер и ученик московского училища живописи, ваяния и зодчества Рыбников пришли как-то вечером к своему приятелю студенту-юристу Васильеву и предложили ему сходить с ними в С-в переулок.
Васильев сначала долго не соглашался, но потом оделся и пошел с ними.
Васильев жил в одном из переулков, выходящих на Тверской бульвар.
Все трое зашли в ресторан и, не снимая пальто, выпили у буфета по две рюмки водки. Перед тем, как выпить по второй,
Васильев заметил у себя в водке кусочек пробки, поднес рюмку к глазам, долго глядел в нее и близоруко хмурился. Медик не понял его выражения и сказал...
— Да я ничего… — сказал
Васильев, смеясь. — Разве я отказываюсь?
Приятели с Трубной площади повернули на Грачевку и скоро вошли в переулок, о котором
Васильев знал только понаслышке. Увидев два ряда домов с ярко освещенными окнами и с настежь открытыми дверями, услышав веселые звуки роялей и скрипок — звуки, которые вылетали из всех дверей и мешались в странную путаницу, похожую на то, как будто где-то в потемках, над крышами, настраивался невидимый оркестр, Васильев удивился и сказал...
Васильев стоял позади них. Ему тоже хотелось театрально раскланяться и сказать что-нибудь глупое, но он только улыбался, чувствовал неловкость, похожую на стыд, и с нетерпением ждал, что будет дальше. В дверях показалась маленькая блондинка лет 17–18, стриженая, в коротком голубом платье и с белым аксельбантом на груди.
Медик и художник, продолжая говорить по-итальянски, вошли в залу.
Васильев нерешительно пошел за ними.
Во всем этом
Васильев не видел ничего ни нового, ни любопытного. Ему казалось, что эту залу, рояль, зеркало в дешевой золотой раме, аксельбант, платье с синими полосами и тупые, равнодушные лица он видел уже где-то и не один раз. Потемок же, тишины, тайны, виноватой улыбки, всего того, что ожидал он здесь встретить и что пугало его, он не видел даже тени.
«Как всё бедно и глупо! — думал
Васильев. — Что во всей этой чепухе, которую я теперь вижу, может искусить нормального человека, побудить его совершить страшный грех — купить за рубль живого человека? Я понимаю любой грех ради блеска, красоты, грации, страсти, вкуса, но тут-то что? Ради чего тут грешат? Впрочем… не надо думать!»
Васильев вдруг сконфузился.
— Если она хочет, то отчего же не сделать ей этого удовольствия? — оправдывался
Васильев.
Глядя на этого лакея, на его лицо и поношенный сюртук,
Васильев подумал: «Сколько должен пережить обыкновенный, простой русский человек, прежде чем судьба забрасывает его сюда в лакеи?
Где его мать и знает ли она, что он служит тут в лакеях?» И уж
Васильев невольно в каждом доме обращал свое внимание прежде всего на лакея.
Поглядев на его лицо,
Васильев почему-то подумал, что человек с таким лицом может и украсть, и убить, и дать ложную клятву.
Васильев подумал, что хорошо бы потрогать этого лакея за волосы: жесткие они или мягкие?
Осматривая обстановку и костюмы,
Васильев уже понимал, что это не безвкусица, а нечто такое, что можно назвать вкусом и даже стилем С-ва переулка и чего нельзя найти нигде в другом месте, нечто цельное в своем безобразии, не случайное, выработанное временем.
Васильев ничего не ответил. Он помолчал и спросил...
Вдруг она чему-то захохотала и сказала громко, так, что все слышали, длинную циническую фразу.
Васильев оторопел и, не зная, какое выражение придать своему лицу, напряженно улыбнулся. Улыбнулся только один он, все же остальные — его приятели, музыканты и женщины даже и не взглянули на его соседку, точно не слышали.
— Угостите лафитом! — опять сказала соседка.
Васильев почувствовал отвращение к ее белой опушке и к голосу и отошел от нее. Ему уж казалось душно и жарко, и сердце начинало биться медленно, но сильно, как молот: раз! — два! — три!
Пока художник и медик кончали кадриль,
Васильев, чтобы не глядеть на женщин, осматривал музыкантов.
Если бы на рояли и на скрипке играли люди оборванные, голодные, мрачные, пьяные, с испитыми или тупыми лицами, тогда присутствие их, быть может, было бы понятно. Теперь же
Васильев ничего не понимал.
— Чем же он победил ее сердце? — спросил
Васильев.
«Однако же, вот он сумел выпытать у своей дамы ее роман, — подумал
Васильев про медика. — А я не умею…» — Господа, я ухожу домой! — сказал он.
— Право, я пойду домой! — сказал
Васильев, снимая пальто.
Васильев вошел в залу и сел. Кроме него и приятелей, в зале было еще много гостей: два пехотных офицера, какой-то седой и лысый господин в золотых очках, два безусых студента из межевого института и очень пьяный человек с актерским лицом. Все барышни были заняты этими гостями и не обратили на Васильева никакого внимания. Только одна из них, одетая Аидой, искоса взглянула на него, чему-то улыбнулась и проговорила, зевая...
«Да, надо постараться понять, а так нельзя…» — продолжал думать
Васильев.
Не найдя ни одной виноватой улыбки,
Васильев стал искать: нет ли умного лица. И внимание его остановилось на одном бледном, немножко сонном, утомленном лице… Это была немолодая брюнетка, одетая в костюм, усыпанный блестками; она сидела в кресле, глядела в пол и о чем-то думала. Васильев прошелся из угла в угол и точно нечаянно сел рядом с нею.
«Жаль, что я не умею природу описывать, — подумал
Васильев. — Можно было бы тронуть ее описаниями черниговской природы. Небось, ведь любит, коли родилась там».
«Портером… — подумал
Васильев. — А что, если бы сейчас вошел сюда твой брат или твоя мать? Что бы ты сказала? А что сказали бы они? Был бы тогда портер, воображаю…»
Васильев испугался и побледнел.
«И как может снег падать в этот переулок! — думал
Васильев. — Будь прокляты эти дома!»
Васильев шел позади приятелей, глядел им в спины и думал...
На Трубной площади приятели простились и разошлись. Оставшись один,
Васильев быстро зашагал по бульвару. Ему было страшно потемок, страшно снега, который хлопьями валил на землю и, казалось, хотел засыпать весь мир; страшно было фонарных огней, бледно мерцавших сквозь снеговые облака. Душою его овладел безотчетный, малодушный страх. Попадались изредка навстречу прохожие, но он пугливо сторонился от них. Ему казалось, что отовсюду идут и отовсюду глядят на него женщины, только женщины…
«Все эти немногочисленные попытки, — думал
Васильев, — можно разделить на три группы.
— Но невозможное! — сказал вслух
Васильев и повалился в постель.
Лампа, в которой выгорел керосин, стала чадить.
Васильев не заметил этого. Он опять зашагал, продолжая думать. Теперь уж он поставил вопрос иначе: что нужно сделать, чтобы падшие женщины перестали быть нужны? Для этого необходимо, чтобы мужчины, которые их покупают и убивают, почувствовали всю безнравственность своей рабовладельческой роли и ужаснулись. Надо спасать мужчин.
«Наукой и искусствами, очевидно, ничего не поделаешь… — думал
Васильев. — Тут единственный выход — это апостольство».
Как хороший актер отражает в себе чужие движения и голос, так
Васильев умеет отражать в своей душе чужую боль.
Прав ли приятель — не знаю, но то, что переживал
Васильев, когда ему казалось, что вопрос решен, было очень похоже на вдохновение. Он плакал, смеялся, говорил вслух те слова, какие он скажет завтра, чувствовал горячую любовь к тем людям, которые послушаются его и станут рядом с ним на углу переулка, чтобы проповедовать; он садился писать письма, давал себе клятвы…
Всё это было похоже на вдохновение уж и потому, что продолжалось недолго.
Васильев скоро устал. Лондонские, гамбургские, варшавские своею массою давили его, как горы давят землю; он робел перед этой массой, терялся; вспоминал он, что у него нет дара слова, что он труслив и малодушен, что равнодушные люди едва ли захотят слушать и понимать его, студента-юриста третьего курса, человека робкого и ничтожного, что истинное апостольство заключается не в одной только проповеди, но и в делах…
Когда было светло и на улице уже стучали экипажи,
Васильев лежал неподвижно на диване и смотрел в одну точку.
И ушел.
Васильев лег на кровать и, спрятав голову под подушку, стал плакать от боли, и чем обильней лились слезы, тем ужаснее становилась душевная боль. Когда потемнело, он вспомнил о той мучительной ночи, которая ожидает его, и страшное отчаяние овладело им. Он быстро оделся, выбежал из номера и, оставив свою дверь настежь, без всякой надобности и цели вышел на улицу. Не спрашивая себя, куда идти, он быстро пошел по Садовой улице.
Засунув руки в рукава, дрожа и пугаясь стуков, звонков конки и прохожих,
Васильев прошел по Садовой до Сухаревой башни, потом до Красных ворот, отсюда свернул на Басманную.
Чтобы отвлечь свою душевную боль каким-нибудь новым ощущением или другою болью, не зная, что делать, плача и дрожа,
Васильев расстегнул пальто и сюртук и подставил свою голую грудь сырому снегу и ветру.
— Скорее, скорее… — торопил
Васильев.
На половину вопросов, какие обыкновенно задаются старательными докторами, можно не отвечать без всякого ущерба для здоровья, но у Михаила Сергеича, у медика и художника были такие лица, как будто если бы
Васильев не ответил хотя бы на один вопрос, то всё бы погибло.
Узнав, что
Васильев кончил уже на естественном факультете и теперь на юридическом, доктор задумался…
Прошло еще двадцать минут. Медик стал вполголоса высказывать свое мнение о ближайших причинах припадка и рассказал, как третьего дня он, художник и
Васильев ходили в С — в переулок.
— Вы психиатр? — спросил грубо
Васильев.
— Может быть, все вы и правы! — сказал
Васильев, поднимаясь и начиная ходить из угла в угол. — Может быть! Но мне всё это кажется удивительным! Что я был на двух факультетах — в этом видят подвиг; за то, что я написал сочинение, которое через три года будет брошено и забудется, меня превозносят до небес, а за то, что о падших женщинах я не могу говорить так же хладнокровно, как об этих стульях, меня лечат, называют сумасшедшим, сожалеют!
Цитаты из русской классики со словом «Васильев»
Ассоциации к слову «Васильев»
Синонимы к слову «васильев»
Предложения со словом «васильев»
- У нас это фамилии – Иванов, Сидоров, Петров, Егоров, Васильев.
- С ним пришли три молодых режиссёра – Васильев, Морозов, Райхельгауз.
- Васильев, главным образом стремился доказать полезность бильярда как вида спорта и призывал расширять производство необходимого для игры в бильярд инвентаря.
- (все предложения)
Значение слова «Васильев»
Васи́льев () — русская фамилия, образованная от имени Василий. В списке общерусских фамилий занимает 13-е место. Кроме того, топоним. (Википедия)
Все значения слова ВАСИЛЬЕВ