Неточные совпадения
[
То обстоятельство, что трое серьезных исследователей, точно сговорившись, повторили одну и
ту же ошибку, говорит уже
само за себя.
Его белье, пропитанное насквозь кожными отделениями, не просушенное и давно не мытое, перемешанное со старыми мешками и гниющими обносками, его портянки с удушливым запахом пота,
сам он, давно не бывший в бане, полный вшей, курящий дешевый табак, постоянно страдающий метеоризмом; его хлеб, мясо, соленая рыба, которую он часто вялит тут
же в тюрьме, крошки, кусочки, косточки, остатки щей в котелке; клопы, которых он давит пальцами тут
же на нарах, — всё это делает казарменный воздух вонючим, промозглым, кислым; он насыщается водяными парами до крайней степени, так что во время сильных морозов окна к утру покрываются изнутри слоем льда и в казарме становится темно; сероводород, аммиачные и всякие другие соединения мешаются в воздухе с водяными парами и происходит
то самое, от чего, по словам надзирателей, «душу воротит».
Она отучает его мало-помалу от домовитости,
то есть
того самого качества, которое нужно беречь в каторжном больше всего, так как по выходе из тюрьмы он становится самостоятельным членом колонии, где с первого
же дня требуют от него, на основании закона и под угрозой наказания, чтобы он был хорошим хозяином и добрым семьянином.
Стало быть, если, как говорят, представителей общества, живущих в Петербурге, только пять,
то охранение доходов каждого из них обходится ежегодно казне в 30 тысяч, не говоря уже о
том, что из-за этих доходов приходится, вопреки задачам сельскохозяйственной колонии и точно в насмешку над гигиеной, держать более 700 каторжных, их семьи, солдат и служащих в таких ужасных ямах, как Воеводская и Дуйская пади, и не говоря уже о
том, что, отдавая каторжных в услужение частному обществу за деньги, администрация исправительные цели наказания приносит в жертву промышленным соображениям,
то есть повторяет старую ошибку, которую
сама же осудила.
От усмотрения этой последней зависит назначение на работы, количество и степень напряжения труда на каждый день и для каждого отдельного каторжного; от нее, по
самой постановке дела, зависит наблюдать за
тем, чтобы арестанты несли наказание равномерно; тюремная
же администрация оставляет за собою только надзор за поведением и предупреждение побегов, в остальном
же, по необходимости, умывает руки.
Понятно, что страшна не
сама оспа, а слабая способность сопротивления, и если в колонию будет завезен сыпной тиф или дифтерит и проникнет в гиляцкие юрты,
то получится
тот же эффект, что и от оспы.
Сами жители выглядят моложе, здоровее и бодрее своих северных товарищей, и это так
же, как и сравнительное благосостояние округа, быть может, объясняется
тем, что главный контингент ссыльных, живущих на юге, составляют краткосрочные,
то есть люди по преимуществу молодые и в меньшей степени изнуренные каторгой.
Гинце, как-то прочитывая на пароходе статейные списки,
сам отобрал краткосрочных и назначил их к отправке на юг; потом
же среди этих счастливцев оказалось 20 бродяг и непомнящих,
то есть
самых закоренелых и безнадежных.
Крепкие и выносливые люди несут
самую тяжелую работу, слабосильные
же или отвыкшие в тюрьме от крестьянства, если не играют в орлянку или в карты или если не прячутся от холода,
то занимаются какою-нибудь сравнительно легкою работой.
В
самом деле, трудно ведь допустить, чтобы поселенец мог в одно и
то же время строить себе избу, готовить землю под пашню и вместе с
тем ежедневно добывать себе кусок хлеба.
Как ни малы цифры 53 и 25, но для молодой ссыльной колонии, развивающейся к
тому же при
самых неблагоприятных условиях, их нельзя признать слишком низкими.
Это хорошо, потому что, помимо всяких колонизационных соображений, близость детей оказывает ссыльным нравственную поддержку и живее, чем что-либо другое, напоминает им родную русскую деревню; к
тому же заботы о детях спасают ссыльных женщин от праздности; это и худо, потому что непроизводительные возрасты, требуя от населения затрат и
сами не давая ничего, осложняют экономические затруднения; они усиливают нужду, и в этом отношении колония поставлена даже в более неблагодарные условия, чем русская деревня: сахалинские дети, ставши подростками или взрослыми, уезжают на материк и, таким образом, затраты, понесенные колонией, не возвращаются.
Во второй
же группе, у сахалинских уроженцев, наоборот, преобладают
самые ранние возрасты, и притом чем старше дети,
тем меньше сверстников, и если бы мы изобразили детские возрасты этой группы графически,
то получили бы резкое крутое падение кривой.
На
самом же Сахалине необходимо все дела, имеющие какое-либо отношение к благотворительности, изъять из ведения полицейских управлений, которые и без
того завалены делами, и организацию помощи предоставить местной интеллигенции; среди нее немало людей, которые были бы рады взять на себя это живое дело.
Одни находили Сахалин плодороднейшим островом и называли его так в своих отчетах и корреспонденциях и даже, как говорят, посылали восторженные телеграммы о
том, что ссыльные наконец в состоянии
сами прокормить себя и уже не нуждаются в затратах со стороны государства, другие
же относились к сахалинскому земледелию скептически и решительно заявляли, что сельскохозяйственная культура на острове немыслима.
Зажиточные ссыльные, которые не нуждаются в пособиях, тоже не говорили правды, но эти уже не из страха, а из
тех самых побуждений, которые заставляли Полония соглашаться, что облако в одно и
то же время похоже и на верблюда и на хорька.
Лучшие покосы забирают себе
те, кто сильнее,
то есть тюрьма и военные команды, поселенцам
же остаются или
самые дальние покосы, или такие, где сено можно жать, а не косить.
Каторжные чернорабочие обыкновенно в церковь не ходят, так как каждым праздничным днем пользуются для
того, чтобы отдохнуть, починиться, сходить по ягоды; к
тому же церкви здешние тесны, и как-то
само собою установилось, что ходить в церковь могут только одетые в вольное платье,
то есть одна так называемая чистая публика.
Сам начальник острова находит, что «вообще положение дел в Александровском округе по всем отраслям управления оставляет тяжелое впечатление и требует многих серьезных улучшений; что
же касается собственно делопроизводства,
то оно слишком уж было предоставлено на волю писарей, которые „распоряжались бесконтрольно, судя по некоторым, случайно обнаружившимся подлогам“» (приказ № 314-й 1888 г.).
Один смотритель тюрьмы всегда аккуратно давал по 30, когда
же ему пришлось однажды исполнять должность начальника округа,
то свою обычную порцию он сразу повысил до 100, точно эти сто розог были необходимым признаком его новой власти; и он не изменял этому признаку до
самого приезда начальника округа, а потом опять, так
же добросовестно и сразу, съехал на 30.
Подозревая, что это сахалинские каторжники,
те самые беглые, которые недавно сделали нападение на Крильонский маяк, старший офицер пустился на хитрости: он выстроил их в шеренгу и скомандовал по-русски: «Налево кругом марш!» Один из иностранцев не выдержал своей роли и тотчас
же исполнил команду, и таким образом узнали, к какой нации принадлежали эти хитроумные Одиссеи.
На этом показателе смертности можно было бы построить великолепную иллюзию и признать наш Сахалин
самым здоровым местом в свете; но приходится считаться с следующим соображением: при обыкновенных условиях на детские возрасты падает больше половины всех умерших и на старческий возраст несколько менее четверти, на Сахалине
же детей очень немного, а стариков почти нет, так что коэффициент в 12,5 %, в сущности, касается только рабочих возрастов; к
тому же он показан ниже действительного, так как при вычислении его в отчете бралось население в 15 000,
то есть по крайней мере в полтора раза больше, чем оно было на
самом деле.