Неточные совпадения
В пятидесятые и шестидесятые годы, когда
по Амуру, не щадя солдат, арестантов и переселенцев, насаждали культуру, в Николаевске имели свое пребывание чиновники, управлявшие краем, наезжало сюда много всяких русских и иностранных авантюристов, селились поселенцы, прельщаемые необычайным изобилием рыбы и зверя, и, по-видимому, город не был чужд человеческих интересов, так как был даже случай, что
один заезжий ученый нашел нужным и возможным прочесть здесь в клубе публичную лекцию.
Одного арестанта сопровождала пятилетняя девочка, его дочь, которая, когда он поднимался
по трапу, держалась за его кандалы.
Судя
по описанию, которое он оставил, на берегу застал он не
одних только живших здесь айно, но и приехавших к ним торговать гиляков, людей бывалых, хорошо знакомых и с Сахалином и с Татарским берегом.
Он имеет форму, удлиненную с севера на юг, и фигурою,
по мнению
одного из авторов, напоминает стерлядь.
В длинные зимние ночи он пишет либеральные повести, но при случае любит дать понять, что он коллежский регистратор и занимает должность Х класса; когда
одна баба, придя к нему
по делу, назвала его господином Д., то он обиделся и сердито крикнул ей: «Я тебе не господин Д., а ваше благородие!»
По пути к берегу я расспрашивал его насчет сахалинской жизни, как и что, а он зловеще вздыхал и говорил: «А вот вы увидите!» Солнце стояло уже высоко.
Возле пристани
по берегу, по-видимому без дела, бродило с полсотни каторжных:
одни в халатах, другие в куртках или пиджаках из серого сукна. При моем появлении вся полсотня сняла шапки — такой чести до сих пор, вероятно, не удостоивался еще ни
один литератор. На берегу стояла чья-то лошадь, запряженная в безрессорную линейку. Каторжные взвалили мой багаж на линейку, человек с черною бородой, в пиджаке и в рубахе навыпуск, сел на козлы. Мы поехали.
Мимо открытых окон
по улице, не спеша, с мерным звоном проходили кандальные; против нашей квартиры в военной казарме солдаты-музыканты разучивали к встрече генерал-губернатора свои марши, и при этом флейта играла из
одной пьесы, тромбон из другой, фагот из третьей, и получался невообразимый хаос.
Вот
по улице, направляясь к полицейскому управлению, идет толпа гиляков, здешних аборигенов, и на них сердито лают смирные сахалинские дворняжки, которые лают почему-то на
одних только гиляков.
Четвертая строка: имя, отчество и фамилия. Насчет имен могу только вспомнить, что я, кажется, не записал правильно ни
одного женского татарского имени. В татарской семье, где много девочек, а отец и мать едва понимают по-русски, трудно добиться толку и приходится записывать наугад. И в казенных бумагах татарские имена пишутся тоже неправильно.
В обоих северных округах на
одном участке сидят
по два и даже
по три владельца, и так — больше, чем в половине хозяйств; поселенец садится на участок, строит дом и обзаводится хозяйством, а через два-три года ему сажают совладельца или же
один участок дают сразу двум поселенцам.
Для меня было особенно важно получать верные ответы от тех, которые пришли сюда в шестидесятых и семидесятых годах; мне хотелось не пропустить ни
одного из них, что,
по всей вероятности, не удалось мне.
Или входишь в избу, и намека нет на мебель, печь голая, а на полу у стен рядышком сидят черкесы,
одни в шапках, другие с непокрытыми стрижеными и, по-видимому, очень жесткими головами, и смотрят на меня не мигая.
По составу своих хозяев Слободка считается аристократическим селением:
один надворный советник, женатый на дочери поселенца,
один свободный, прибывший на остров за матерью каторжною, семь крестьян из ссыльных, четыре поселенца и только два каторжных.
Но
по какой-то счастливой случайности Александровск не увековечил еще ни
одного чиновника, и улицы его сохранили до сих пор названия слободок, из которых они образовались: Кирпичная, Пейсиковская, Касьяновская.
Виноваты в этом главным образом естественные условия Александровской долины: двигаться назад к морю нельзя, не годится здесь почва, с боков пост ограничен горами, а вперед он может расти теперь только в
одном направлении, вверх
по течению Дуйки,
по так называемой Корсаковской дороге: здесь усадьбы тянутся в
один ряд и тесно жмутся друг к другу.
Вдоль всей камеры
по середине ее тянется
одна сплошная нара, со скатом на обе стороны, так что каторжные спят в два ряда, причем головы
одного ряда обращены к головам другого.
В 1872 г. на Каре, как писал г. Власов в своем отчете, при
одной из казарм совсем не было отхожего места, и преступники выводились для естественной надобности на площадь, и это делалось не
по желанию каждого из них, а в то время, когда собиралось несколько человек.
Тюремные ростовщики берут
по 10 % в день и даже за
один час; не выкупленный в течение дня заклад поступает в собственность ростовщика.
По составу своих хозяев, из которых 26 имеют крестьянское звание и только 9 — каторжные,
по количеству женщин, сенокоса, скота и проч., Корсаковка мало отличается от зажиточной Александровской слободки, 8 хозяев имеют
по два дома и на каждые 9 домов приходится
одна баня.
В Череповецком уезде, где лето теплее и продолжительнее,
по Грязнову, не могут хорошо вызревать греча, огурцы и пшеница, а в Александровском округе,
по свидетельству здешнего инспектора сельского хозяйства, ни в
один год не была наблюдаема сумма тепла, достаточная для полного вызревания овса и пшеницы.
Поляков пишет про июнь 1881 г., что не было ни
одного ясного дня в течение всего месяца, а из отчета инспектора сельского хозяйства видно, что за четырехлетний период в промежуток от 18 мая
по 1 сентября число ясных дней в среднем не превышает 8.
В
одной избе уже в сумерках я застал человека лет сорока, одетого в пиджак и в брюки навыпуск; бритый подбородок, грязная, некрахмаленная сорочка, подобие галстука —
по всем видимостям привилегированный. Он сидел на низкой скамеечке и из глиняной чашки ел солонину и картофель. Он назвал свою фамилию с окончанием на кий, и мне почему-то показалось, что я вижу перед собой
одного бывшего офицера, тоже на кий, который за дисциплинарное преступление был прислан на каторгу.
В нем
одна широкая улица, но дороги еще нет, и от избы к избе ходят
по кочкам,
по кучам глины и стружкам и прыгают через бревна, пни и канавы, в которых застоялась коричневая вода.
Контроля над постройками со стороны администрации нет, вероятно,
по той причине, что между чиновниками нет ни
одного, который знал бы, как нужно строить избы и класть печи.
По штату, впрочем, на Сахалине полагается архитектор, но при мне его не было, да и заведует он, кажется,
одними только казенными постройками.
[Лет пять назад
один важный человек, беседуя с поселенцами о сельском хозяйстве и давая им советы, сказал, между прочим: «Имейте в виду, что в Финляндии сеют хлеб
по склонам гор».
Из Александровска в Арковскую долину ведут две дороги:
одна — горная,
по которой при мне не было проезда, так как во время лесных пожаров на ней сгорели мосты, и другая —
по берегу моря;
по этой последней езда возможна только во время отлива.
Если судить
по данным подворной описи, собранным смотрителем поселений, то можно прийти к выводу, что все три Арково в короткий срок своего существования значительно преуспели в сельском хозяйстве; недаром
один анонимный автор пишет про здешнее земледелие: «Труд этот с избытком вознаграждается благодаря почвенным условиям этой местности, которые весьма благоприятны для земледелия, что сказывается в силе лесной и луговой растительности».
По рассказам соседей, он в продолжение трех дней съедал только
один фунт хлеба, и так очень долгое время.
По красно-бурой болотистой равнине там и сям тянутся полоски кривого хвойного леса; у лиственницы ствол не выше
одного фута, и крона ее лежит на земле в виде зеленой подушки, ствол кедрового кустарника стелется
по земле, а между полосками чахлого леса лишайники и мхи, и, как и на русских тундрах, встречается здесь всякая грубая кислого или сильно вяжущего вкуса ягода — моховка, голубика, костяника, клюква.
Южнее Александровска
по западному побережью есть только
один населенный пункт — Дуэ, страшное, безобразное и во всех отношениях дрянное место, в котором
по своей доброй воле могут жить только святые или глубоко испорченные люди.
Из Александровска в Дуэ ведут две дороги:
одна — горная, а другая —
по берегу моря.
В
одной избе, состоящей чаще всего из
одной комнаты, вы застаете семью каторжного, с нею солдатскую семью, двух-трех каторжных жильцов или гостей, тут же подростки, две-три колыбели
по углам, тут же куры, собака, а на улице около избы отбросы, лужи от помоев, заняться нечем, есть нечего, говорить и браниться надоело, на улицу выходить скучно — как всё однообразно уныло, грязно, какая тоска!
Впрочем,
один седой старик лет 60–65,
по фамилии Терехов, сидящий в темном карцере, произвел на меня впечатление настоящего злодея.
По контракту, заключенному в 1875 г. на 24 года, общество пользуется участком на западном берегу Сахалина на две версты вдоль берега и на
одну версту в глубь острова; ему предоставляются бесплатно свободные удобные места для склада угля в Приморской области я прилегающих к ней островах; нужный для построек и работ строительный материал общество получает также бесплатно; ввоз всех предметов, необходимых для технических и хозяйственных работ и устройства рудников, предоставляется беспошлинно; за каждый пуд угля, покупаемый морским ведомством, общество получает от 15 до 30 коп.; ежедневно в распоряжение общества командируется для работ не менее 400 каторжных; если же на работы будет выслано меньше этого числа, то за каждого недостающего рабочего казна платит обществу штрафу
один рубль в день; нужное обществу число людей может быть отпускаемо и на ночь.
Как
по наружному виду, так и
по количеству семей и женщин,
по возрастному составу жителей и вообще
по всем относящимся к нему цифрам, это
одно из немногих селений на Сахалине, которое серьезно можно назвать селением, а не случайным сбродом людей.
Один бывший московский купец, торговавший когда-то на Тверской-Ямской, сказал мне со вздохом: «А теперь в Москве скачки!» — и, обращаясь к поселенцам, стал им рассказывать, что такое скачки и какое множество людей
по воскресеньям движется к заставе
по Тверской-Ямской.
Перед нами лежала длинная прямая просека, прорубленная для проектированной дороги; на ней не было буквально ни
одного сажня,
по которому можно было бы пройти, не балансируя и не спотыкаясь.
Победишь
одну груду, вспотеешь и продолжаешь идти
по болоту, как опять новая груда, которой не минуешь, опять взбираешься, а спутники кричат мне, что я иду не туда, надо взять влево от груды или вправо и т. д.
Почему-то еще, вероятно,
по пословице — на бедного Макара все шишки валятся, ни в
одном селении на Сахалине нет такого множества воров, как именно здесь, в многострадальном, судьбою обиженном Палеве.
Еще южнее,
по линии проектированного почтового тракта, есть селение Вальзы, основанное в 1889 г. Тут 40 мужчин и ни
одной женщины. За неделю до моего приезда, из Рыковского были посланы три семьи еще южнее, для основания селения Лонгари, на
одном из притоков реки Пороная. Эти два селения, в которых жизнь едва только начинается, я оставлю на долю того автора, который будет иметь возможность проехать к ним
по хорошей дороге и видеть их близко.
В
одном из селений
по Тыми гиляки выменяли ему за 3 арш. китайки 4 листа, вырванных из молитвенника, и объяснили ему при этом, что книга принадлежала жившим здесь русским.
Я, конечно, его не читал и в данном случае пользуюсь цитатами Л. И. Шренка, автора книги «Об инородцах Амурского края».] слышал в 1808 г. на Сахалине, что
по западную сторону острова часто появлялись русские суда и что русские в конце концов своими разбойничествами заставили туземцев
одну их часть изгнать, другую перебить.
Предполагают, что когда-то родиной гиляков был
один только Сахалин и что только впоследствии они перешли оттуда на близлежащую часть материка, теснимые с юга айнами, которые двигались из Японии, в свою очередь теснимые японцами.] селения старые, и те их названия, какие упоминаются у старых авторов, сохранились и
по сие время, но жизнь все-таки нельзя назвать вполне оседлой, так как гиляки не чувствуют привязанности к месту своего рождения и вообще к определенному месту, часто оставляют свои юрты и уходят на промыслы, кочуя вместе с семьями и собаками
по Северному Сахалину.
За неимением надежных цифровых данных и наши толки о губительном влиянии русского нашествия основаны на
одних лишь аналогиях, и очень возможно, что влияние это до сих пор было ничтожно, равно почти нолю, так как сахалинские гиляки живут преимущественно
по Тыми и восточному побережью, где русских еще нет.
Так как этот переводчик ни
одного слова не знает по-гиляцки и аински, а гиляки и айны в большинстве понимают по-русски, то эта ненужная должность может служить хорошим pendant'ом к вышеупомянутому смотрителю несуществующего Ведерниковского Станка.
Глен, участник знаменитой сибирской экспедиции, бывший здесь в 1860 г., уже застал
одни только следы селения, да и в других местах острова,
по его словам, ему встречались лишь следы прежнего более густого народонаселения.
Я стал объяснять им, что окружной начальник хотя и большой человек, но сидит на
одном месте и потому получает только двести, а я хотя только пиши-пиши, но зато приехал издалека, сделал больше десяти тысяч верст, расходов у меня больше, чем у Бутакова, потому и денег мне нужно больше. Это успокоило гиляков. Они переглянулись, поговорили между собой по-гиляцки и перестали мучиться.
По их лицам видно было, что они уже верили мне.
По своему географическому положению нижняя треть Сахалина соответствует Франции, и если бы не холодные течения, то мы владели бы прелестным краем и жили бы в нем теперь, конечно, не
одни только Шкандыбы и Безбожные.
Лежит он в пади, которая и теперь носит японское название Хахка-Томари, и с моря видна только
одна его главная улица, и кажется издали, что мостовая и два ряда домов круто спускаются вниз
по берегу; но это только в перспективе, на самом же деле подъем не так крут.