Главное тюремное управление, давая в своем десятилетнем отчете критический обзор каторги, замечает, что в
описываемое время каторга перестала быть высшею карательною мерой.
По-видимому, она когда-то была действительно миловидна, но в
описываемое время от бывшей красоты не осталось и следа, и лицо ее выражало только придавленность и испуг.
В
описываемое время у него столовались только двое: молодой зоолог фон Корен, приезжавший летом к Черному морю, чтобы изучать эмбриологию медуз, и дьякон Победов, недавно выпущенный из семинарии и командированный в городок для исполнения обязанностей дьякона-старика, уехавшего лечиться.
‹…› В
описываемое время мне, как строевому офицеру, кроме временного отбывания караулов, не обязанному никакою специальностью, всего свободнее было навещать моих добрых Бржесских и притом знакомиться с весьма образованным кругом зажиточных помещиков Александрийского уезда.
В
описываемое время князь Лимбург вел тяжбу с прусским королем Фридрихом II за нарушение последним каких-то державных прав его, вел переговоры с курфирстом Трирским о выкупе прав на Оберштейнское графство, находившееся у них в совместном владении, и объявил себя соперником великого князя Павла Петровича, оспаривая наследственные права его на Голштейн.
Неточные совпадения
Одну из таких тяжких исторических эпох, вероятно, переживал Глупов в
описываемое летописцем
время.
В то
время, когда происходило
описываемое событие, на пограничных местах не было еще никаких таможенных чиновников и объездчиков, этой страшной грозы предприимчивых людей, и потому всякий мог везти, что ему вздумалось.
Кирила Петрович выписал из Москвы для своего маленького Саши француза-учителя, который и прибыл в Покровское во
время происшествий, нами теперь
описываемых.
В то
время больших домов, с несколькими квартирами, в Москве почти не было, а переулки были сплошь застроены небольшими деревянными домами, принадлежавшими дворянам средней руки (об них только и идет речь в настоящем рассказе, потому что так называемая грибоедовская Москва, в которой преимущественно фигурировал высший московский круг, мне совершенно неизвестна, хотя несомненно, что в нравственном и умственном смысле она очень мало разнилась от Москвы,
описываемой мною).
— Но вы описываете не действительность, а какой-то вымышленный ад! — могут сказать мне. Что
описываемое мной похоже на ад — об этом я не спорю, но в то же
время утверждаю, что этот ад не вымышлен мной. Это «пошехонская старина» — и ничего больше, и, воспроизводя ее, я могу, положа руку на сердце, подписаться: с подлинным верно.