Неточные совпадения
Судя по описанию, которое он оставил, на берегу застал он не
одних только живших здесь айно, но и приехавших к ним торговать гиляков,
людей бывалых, хорошо знакомых и с Сахалином и с Татарским берегом.
Один из знавших его пишет: «Более честного
человека мне не случалось встречать».
Мы с замиранием сердца ждали, что вот еще
один момент и баржа будет перерезана цепью, но, к счастью, добрые
люди вовремя перехватили канат, и солдаты отделались
одним только испугом.
Возле пристани по берегу, по-видимому без дела, бродило с полсотни каторжных:
одни в халатах, другие в куртках или пиджаках из серого сукна. При моем появлении вся полсотня сняла шапки — такой чести до сих пор, вероятно, не удостоивался еще ни
один литератор. На берегу стояла чья-то лошадь, запряженная в безрессорную линейку. Каторжные взвалили мой багаж на линейку,
человек с черною бородой, в пиджаке и в рубахе навыпуск, сел на козлы. Мы поехали.
Один корреспондент пишет, что вначале он трусил чуть не каждого куста, а при встречах на дороге и тропинках с арестантом ощупывал под пальто револьвер, потом успокоился, придя к заключению, что «каторга в общем — стадо баранов, трусливых, ленивых, полуголодных и заискивающих». Чтобы думать, что русские арестанты не убивают и не грабят встречного только из трусости и лени, надо быть очень плохого мнения о
человеке вообще или не знать
человека.
Ни песен, ни гармоники, ни
одного пьяного;
люди бродили, как тени, и молчали, как тени.
Дальше, в самой избе,
человек пять мужчин, которые называют себя кто — жильцом, кто — работником, а кто — сожителем;
один стоит около печки и, надув щеки, выпучив глаза, паяет что-то; другой, очевидно, шут, с деланно-глупою физиономией, бормочет что-то, остальные хохочут в кулаки.
Места для каторжных не нумерованы, ничем не отделены
одно от другого, и потому на нарах можно поместить 70
человек и 170.
В 1872 г. на Каре, как писал г. Власов в своем отчете, при
одной из казарм совсем не было отхожего места, и преступники выводились для естественной надобности на площадь, и это делалось не по желанию каждого из них, а в то время, когда собиралось несколько
человек.
У
одного смотрителя тюрьмы было 8
человек штатной прислуги: швея, сапожник, горничная, лакей, он же рассыльный, нянька, прачка, повар, поломойка.
Здесь слишком заметно увлечение вещью; гремят колеса и молот и свистят локомобили только во имя качества вещи и сбыта ее; коммерческие и художественные соображения не имеют здесь никакого отношения к наказанию, а между тем на Сахалине, как и везде на каторге, всякое предприятие должно иметь своею ближайшею и отдаленною целью только
одно — исправление преступника, и здешние мастерские должны стремиться к тому, чтобы сбывать на материк прежде всего не печные дверцы и не краны, а полезных
людей и хорошо подготовленных мастеров.
Доктор, у которого я квартировал, уехал на материк вскоре после увольнения от службы, и я поселился у
одного молодого чиновника, очень хорошего
человека.
Переписывая жителей, я встретил 8
человек, которые прибыли на Сахалин до 1870 г., а
один из них прислан даже в 1866 г.
В
одной избе уже в сумерках я застал
человека лет сорока, одетого в пиджак и в брюки навыпуск; бритый подбородок, грязная, некрахмаленная сорочка, подобие галстука — по всем видимостям привилегированный. Он сидел на низкой скамеечке и из глиняной чашки ел солонину и картофель. Он назвал свою фамилию с окончанием на кий, и мне почему-то показалось, что я вижу перед собой
одного бывшего офицера, тоже на кий, который за дисциплинарное преступление был прислан на каторгу.
[Лет пять назад
один важный
человек, беседуя с поселенцами о сельском хозяйстве и давая им советы, сказал, между прочим: «Имейте в виду, что в Финляндии сеют хлеб по склонам гор».
Началось со сторожевых пикетов, иногда из 4–5
человек, с течением же времени, когда
одних этих пикетов оказалось недостаточно, решено было (в 1882 г.) заселить самые большие мысы между Дуэ и Погоби благонадежными, преимущественно семейными поселенцами.
Южнее Александровска по западному побережью есть только
один населенный пункт — Дуэ, страшное, безобразное и во всех отношениях дрянное место, в котором по своей доброй воле могут жить только святые или глубоко испорченные
люди.
На «Байкале» мне рассказывали, что
один пассажир,
человек уже пожилой и чиновный, когда пароход остановился на дуйском рейде, долго всматривался в берег и наконец спросил: — Скажите, пожалуйста, где же тут на берегу столб, на котором вешают каторжников и потом бросают их в воду?
Вышеславцев в своих «Очерках пером и карандашом» пишет, что в апреле 1859 г. он застал в Дуэ около 40
человек и при них двух офицеров и
одного инженерного офицера, заведующего работами.
По контракту, заключенному в 1875 г. на 24 года, общество пользуется участком на западном берегу Сахалина на две версты вдоль берега и на
одну версту в глубь острова; ему предоставляются бесплатно свободные удобные места для склада угля в Приморской области я прилегающих к ней островах; нужный для построек и работ строительный материал общество получает также бесплатно; ввоз всех предметов, необходимых для технических и хозяйственных работ и устройства рудников, предоставляется беспошлинно; за каждый пуд угля, покупаемый морским ведомством, общество получает от 15 до 30 коп.; ежедневно в распоряжение общества командируется для работ не менее 400 каторжных; если же на работы будет выслано меньше этого числа, то за каждого недостающего рабочего казна платит обществу штрафу
один рубль в день; нужное обществу число
людей может быть отпускаемо и на ночь.
Как по наружному виду, так и по количеству семей и женщин, по возрастному составу жителей и вообще по всем относящимся к нему цифрам, это
одно из немногих селений на Сахалине, которое серьезно можно назвать селением, а не случайным сбродом
людей.
Один бывший московский купец, торговавший когда-то на Тверской-Ямской, сказал мне со вздохом: «А теперь в Москве скачки!» — и, обращаясь к поселенцам, стал им рассказывать, что такое скачки и какое множество
людей по воскресеньям движется к заставе по Тверской-Ямской.
Кононович, начальник Тымовского округа А. М. Бутаков и еще
один чиновник, молодой
человек, — все трое интеллигентные и интересные
люди.
Взрослых женщин только 30, по
одной на 10
человек, и точно в насмешку, чтобы дать сильнее почувствовать печальный смысл этой пропорции, не так давно смерть заглянула в Палево и похитила в короткое время трех сожительниц.
Я стал объяснять им, что окружной начальник хотя и большой
человек, но сидит на
одном месте и потому получает только двести, а я хотя только пиши-пиши, но зато приехал издалека, сделал больше десяти тысяч верст, расходов у меня больше, чем у Бутакова, потому и денег мне нужно больше. Это успокоило гиляков. Они переглянулись, поговорили между собой по-гиляцки и перестали мучиться. По их лицам видно было, что они уже верили мне.
Кононович приказал нанимать гиляков в надзиратели; в
одном из его приказов сказано, что это делается ввиду крайней необходимости в
людях, хорошо знакомых с местностью, и для облегчения сношений местного начальства с инородцами; на словах же он сообщил мне, что это нововведение имеет целью также и обрусение.
Так, в сравнении с севером, здесь чаще прибегают к телесным наказаниям и бывает, что в
один прием секут по 50
человек, и только на юге уцелел дурной обычай, введенный когда-то каким-то давно уже забытым полковником, а именно — когда вам, свободному
человеку, встречается на улице или на берегу группа арестантов, то уже за 50 шагов вы слышите крик надзирателя: «Смир-р-рно!
Ферма, на которой нет ни метеорологической станции, ни скота, хотя бы для навоза, ни порядочных построек, ни знающего
человека, который от утра до вечера занимался бы только хозяйством, — это не ферма, а в самом деле
одна лишь фирма, то есть пустая забава под фирмой образцового сельского хозяйства.
[Вот эти качества: «При посещении нашем
одного аинского жилища на берегу зал<ива> Румянцева, приметил я в семействе оного, состоявшем из 10
человек, счастливейшее согласие, или, почти можно сказать, совершенное между сочленами его равенство.
Не успевших убежать женщин высекли, а мужчин шесть
человек взяли с собою на байдары, а чтобы воспрепятствовать побегу, им связали руки назад, но так немилостиво, что
один из них умер.
В
одной избе я записал 17
человек.
Прелести сахалинского климата с его пасмурностью, почти ежедневными дождями и низкою температурой нигде не чувствуются так резко, как на этих работах, когда
человек в продолжение нескольких недель ни на
одну минуту не может отделаться от чувства пронизывающей сырости и озноба.
Этого не замечается только в Корсаковском округе, посты же и селения обоих северных округов все до
одного переполнены
людьми.
Даже такой, несомненно, заботливый
человек, как А. М. Бутаков, начальник Тымовского округа, сажает
людей на участки как-нибудь, не соображаясь насчет будущего, и ни в
одном округе нет такого множества совладельцев или сверхкомплектных хозяев, как именно у него.
Один из них, по фамилии Беспалов, строит на своем участке большой двухэтажный дом с балконом, похожий на дачу, и все смотрят на постройку с недоумением и не понимают, зачем это; то, что богатый
человек, имеющий взрослых сыновей, быть может, останется навсегда в Рыковском в то время, как отлично мог бы устроиться где-нибудь на Зее, производит впечатление странного каприза, чудачества.
[Только
одного я встретил, который выразил желание остаться на Сахалине навсегда: это несчастный
человек, черниговский хуторянин, пришедший за изнасилование родной дочери; он не любит родины, потому что оставил там дурную память о себе, и не пишет писем своим, теперь уже взрослым, детям, чтобы не напоминать им о себе; не едет же на материк потому, что лета не позволяют.]
Рождение каждого нового
человека в семье встречается неприветливо; над колыбелью ребенка не поют песен и слышатся
одни только зловещие причитывания.
Во время хода периодической рыбы арестантов кормят свежею рыбой, отпуская по
одному фунту на
человека.] дают их в вареном виде, в супе.
Заведует ими
один из чиновников канцелярии начальника острова, образованный молодой
человек, но это король, который царствует, но не управляет, так как, в сущности, школами заведуют начальники округов и смотрители тюрем, от которых зависит выбор и назначение учителей.
«Устава о ссыльных» на Сахалине, «тюремный надзор образуют старшие и младшие надзиратели, число коих, полагая
одного старшего на сорок
человек и
одного младшего на двадцать
человек каторжных, определяется ежегодно главным тюремным управлением».
Три надзирателя,
один старший и два младших, приходятся на 40
человек, то есть 1 на 13.
Если представить себе, что 13
человек работают, едят, проводят время в тюрьме и проч. под постоянным наблюдением
одного добросовестного и умелого
человека и что над этим, в свою очередь, стоит начало в лице смотрителя тюрьмы, а над смотрителем — начальник округа и т. д., то можно успокоиться на мысли, что всё идет прекрасно.
Хотя на каждые сорок каторжных приходится три надзирателя —
один старший и два младших, но постоянно приходится видеть, как 40–50
человек работают под надзором только
одного или же совсем без надзора.
При мне в Александровске
один молодой чиновник, добрейший
человек, ходил всё время, даже днем, с громадным револьвером.
Правда, здесь судят за преступления, но многие дела прекращаются за ненахождением виновных, многие возвращаются для дополнения или разъяснения подсудности или останавливаются в производстве за неполучением необходимых справок из разных сибирских присутственных мест и в конце концов после долгой волокиты поступают в архив за смертью обвиняемого или за невозвращением его из бегов, а главное, едва ли можно положиться на данные следствия, которое ведут молодые
люди, нигде не получившие образования, и хабаровского окружного суда, который судит сахалинцев заочно, по
одним только бумагам.
Длинная процедура: нужно надеть на каждого саван, подвести к эшафоту. Когда наконец повесили девять
человек, то получилась в воздухе «целая гирлянда», как выразился начальник округа, рассказывавший мне об этой казни. Когда сняли казненных, то доктора нашли, что
один из них еще жив. Эта случайность имела особое значение: тюрьма, которой известны тайны всех преступлений, совершаемых ее членами, в том числе палач и его помощники, знали, что этот живой не виноват в том преступлении, за которое его вешали.
Гонит ссыльных из Сахалина также стремление к свободе, присущее
человеку и составляющее, при нормальных условиях,
одно из его благороднейших свойств.
Обыкновенно наказывают плетями или розгами всех бегунов без разбора, но уж
одно то, что часто побеги от начала до конца поражают своею несообразностью, бессмыслицей, что часто благоразумные, скромные и семейные
люди убегают без одёжи, без хлеба, без цели, без плана, с уверенностью, что их непременно поймают, с риском потерять здоровье, доверие начальства, свою относительную свободу и иногда даже жалованье, с риском замерзнуть или быть застреленным, — уже
одна эта несообразность должна бы подсказывать сахалинским врачам, от которых зависит наказать или не наказать, что во многих случаях они имеют дело не с преступлением, а с болезнью.
А вот и любовь. Ссыльнокаторжный Артем, — фамилии его не помню, — молодой
человек лет 20, служил в Найбучи сторожем при казенном доме. Он был влюблен в аинку, жившую в
одной из юрт на реке Найбе, и, говорят, пользовался взаимностью. Его заподозрили как-то в краже и в наказание перевели в Корсаковскую тюрьму, то есть за 90 верст от аинки. Тогда он стал бегать из поста в Найбучи для свидания с возлюбленной и бегал до тех пор, пока его не подстрелили в ногу.
Случается видеть списки бежавших или возвращенных, иногда
человек в 50–60, где нет ни
одной русской фамилии, а всё Оглы, Сулейманы и Гасаны.