Неточные совпадения
Он кроток и добродушно рассудителен, но когда говорят о политике, то
выходит из себя и с неподдельным пафосом начинает говорить о могуществе России и с презрением о немцах и англичанах, которых отродясь
не видел.
Арестанты, живущие в Александровской тюрьме, пользуются относительною свободой; они
не носят кандалов, могут
выходить из тюрьмы в продолжение дня куда угодно, без конвоя,
не соблюдают однообразия в одежде, а носят что придется, судя по погоде и работе.
Отбыв свой срок, майданщики и ростовщики
выходят на поселение, где
не оставляют своей прибыльной деятельности, и поэтому нечего удивляться, что на Сахалине есть поселенцы, у которых можно украсть 56 тысяч.
Например, нагрузка и выгрузка пароходов,
не требующие в России от рабочего исключительного напряжения сил, в Александровске часто представляются для людей истинным мучением; особенной команды, подготовленной и выученной специально для работ на море, нет; каждый раз берутся всё новые люди, и оттого случается нередко наблюдать во время волнения страшный беспорядок; на пароходе бранятся,
выходят из себя, а внизу, на баржах, бьющихся о пароход, стоят и лежат люди с зелеными, искривленными лицами, страдающие от морской болезни, а около барж плавают утерянные весла.
Не убивала бы я мужа, а ты бы
не поджигал, и мы тоже были бы теперь вольные, а теперь вот сиди и жди ветра в поле, свою женушку, да пускай вот твое сердце кровью обливается…» Он страдает, на душе у него, по-видимому, свинец, а она пилит его и пилит;
выхожу из избы, а голос ее всё слышно.
Рыли его,
не посоветовавшись с инженером, без затей, и в результате
вышло темно, криво и грязно.
Они оборваны, вымокли на дожде, забрызганы грязью, дрожат; они хотят выразить мимикой, что им в самом деле больно, но на озябших, застывших лицах
выходит что-то кривое, лживое, хотя, быть может, они вовсе
не лгут.
Они и я, вчетвером, совершили небольшую прогулку, которая, однако, от начала до конца была обставлена такими неудобствами, что
вышла у нас
не прогулка, а как будто пародия на экспедицию.
Когда Микрюков отправился в свою половину, где спали его жена и дети, я
вышел на улицу. Была очень тихая, звездная ночь. Стучал сторож, где-то вблизи журчал ручей. Я долго стоял и смотрел то на небо, то на избы, и мне казалось каким-то чудом, что я нахожусь за десять тысяч верст от дому, где-то в Палеве, в этом конце света, где
не помнят дней недели, да и едва ли нужно помнить, так как здесь решительно всё равно — среда сегодня или четверг…
Утром было холодно и в постели, и в комнате, и на дворе. Когда я
вышел наружу, шел холодный дождь и сильный ветер гнул деревья, море ревело, а дождевые капли при особенно жестоких порывах ветра били в лицо и стучали по крышам, как мелкая дробь. «Владивосток» и «Байкал», в самом деле,
не совладали со штормом, вернулись и теперь стояли на рейде, и их покрывала мгла. Я прогулялся по улицам, по берегу около пристани; трава была мокрая, с деревьев текло.
Потом фельдфебель, желая доказать мне, что он уже никому
не должен, принялся рыться в бумагах и искать какие-то расписки, и
не нашел их, и я
вышел из лавочки, унося с собою уверенность в его полной невинности и фунт простых мужицких конфект, за которые он, однако, содрал с меня полтинник.
Жизнь в общих камерах порабощает и с течением времени перерождает арестанта; инстинкты оседлого человека, домовитого хозяина, семьянина заглушаются в нем привычками стадной жизни, он теряет здоровье, старится, слабеет морально, и чем позже он покидает тюрьму, тем больше причин опасаться, что из него
выйдет не деятельный, полезный член колонии, а лишь бремя для нее.
В тюрьмах кавказцы дают больший процент, чем в колонии, а это значит, что они неблагополучно отбывают каторгу и далеко
не все
выходят на поселение; причины тут — частые побеги и, вероятно, высокая смертность.
В Забайкалье мне случилось видеть, как в реке купались вместе мужчины, женщины и дети; конвойные, ставши возле полукругом,
не позволяли
выходить за границы этого полукруга никому, даже ребятам.
Про четвертого агронома, немца, ничего
не делавшего и едва ли понимавшего что-нибудь в агрономии, о. Ираклий рассказывал мне, будто после одного августовского мороза, побившего хлеб, он поехал в Рыковское, собрал там сход и спросил важно: «Почему у вас был мороз?» Из толпы
вышел самый умный и ответил: «
Не могим знать, ваше превосходительство, должно, милость божия изволила так распорядиться».
8 сентября, в праздник, я после обедни
выходил из церкви с одним молодым чиновником, и как раз в это время несли на носилках покойника; несли четверо каторжных, оборванные, с грубыми испитыми лицами, похожие на наших городских нищих; следом шли двое таких же, запасных, женщина с двумя детьми и черный грузин Келбокиани, одетый в вольное платье (он служит писарем и зовут его князем), и все, по-видимому, спешили, боясь
не застать в церкви священника.
[Г-н Каморский, тюремный инспектор при здешнем генерал-губернаторе, сказал мне: «Если в конце концов из 100 каторжных
выходит 15–20 порядочных, то этим мы обязаны
не столько исправительным мерам, которые мы употребляем, сколько нашим русским судам, присылающим на каторгу так много хорошего, надежного элемента».]
Если сегодня
не удалось уйти из тюрьмы через открытые ворота, то завтра можно будет бежать из тайги, когда
выйдут на работу 20–30 человек под надзором одного солдата; кто
не бежал из тайги, тот подождет месяц-другой, когда отдадут к какому-нибудь чиновнику в прислуги или к поселенцу в работники.
Случается, что беглые,
не зная, где север, начинают кружить и попадают обратно в то место, из которого
вышли.
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего
не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
Неточные совпадения
В это время слышны шаги и откашливания в комнате Хлестакова. Все спешат наперерыв к дверям, толпятся и стараются
выйти, что происходит
не без того, чтобы
не притиснули кое-кого. Раздаются вполголоса восклицания:
Осип (
выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин
не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а
не то, мол, барин сердится. Стой, еще письмо
не готово.
Я
не люблю церемонии. Напротив, я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только
выйду куда-нибудь, уж и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идет!» А один раз меня приняли даже за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После уже офицер, который мне очень знаком, говорит мне: «Ну, братец, мы тебя совершенно приняли за главнокомандующего».
Как только имел я удовольствие
выйти от вас после того, как вы изволили смутиться полученным письмом, да-с, — так я тогда же забежал… уж, пожалуйста,
не перебивайте, Петр Иванович!
«Ты — бунтовщик!» — с хрипотою // Сказал старик; затрясся весь // И полумертвый пал! // «Теперь конец!» — подумали // Гвардейцы черноусые // И барыни красивые; // Ан
вышло —
не конец!