Неточные совпадения
5 июля 1890 г. я прибыл на пароходе в г. Николаевск, один из
самых восточных пунктов нашего отечества. Амур здесь очень широк,
до моря осталось только 27 верст; место величественное и красивое, но воспоминания о прошлом этого края, рассказы спутников о лютой зиме и о не менее лютых местных нравах, близость каторги и
самый вид заброшенного, вымирающего города совершенно отнимают охоту любоваться пейзажем.
Он прошел вдоль восточного берега и, обогнув северные мысы Сахалина, вступил в
самый пролив, держась направления с севера на юг, и, казалось, был уже совсем близок к разрешению загадки, но постепенное уменьшение глубины
до 3 1/2 сажен, удельный вес воды, а главное, предвзятая мысль заставили и его признать существование перешейка, которого он не видел.
В лавочке продаются и звездочки к погонам, и рахат-лукум, и пилы поперечные, и серпы, и «шляпы дамские, летние,
самые модные, лучших фасонов от 4 р. 50 к.
до 12 р. за штуку».
Послали в Кару, влепили там эти
самые плети, а оттуда сюда на Сахалин в Корсаков; я из Корсакова бежал с товарищем, но дошел только
до Дуи: тут заболел, не смог дальше идти.
Глядя на нее, не верится, что еще недавно она была красива
до такой степени, что очаровывала своих тюремщиков, как, например, в Смоленске, где надзиратель помог ей бежать и
сам бежал вместе с нею.
Его белье, пропитанное насквозь кожными отделениями, не просушенное и давно не мытое, перемешанное со старыми мешками и гниющими обносками, его портянки с удушливым запахом пота,
сам он, давно не бывший в бане, полный вшей, курящий дешевый табак, постоянно страдающий метеоризмом; его хлеб, мясо, соленая рыба, которую он часто вялит тут же в тюрьме, крошки, кусочки, косточки, остатки щей в котелке; клопы, которых он давит пальцами тут же на нарах, — всё это делает казарменный воздух вонючим, промозглым, кислым; он насыщается водяными парами
до крайней степени, так что во время сильных морозов окна к утру покрываются изнутри слоем льда и в казарме становится темно; сероводород, аммиачные и всякие другие соединения мешаются в воздухе с водяными парами и происходит то
самое, от чего, по словам надзирателей, «душу воротит».
Но это запрещение, имеющее силу закона и
до настоящего времени, обходится
самым бесцеремонным образом.
Каторжные и поселенцы изо дня в день несут наказание, а свободные от утра
до вечера говорят только о том, кого драли, кто бежал, кого поймали и будут драть; и странно, что к этим разговорам и интересам
сам привыкаешь в одну неделю и, проснувшись утром, принимаешься прежде всего за печатные генеральские приказы — местную ежедневную газету, и потом целый день слушаешь и говоришь о том, кто бежал, кого подстрелили и т. п.
Достаточно было
самого пустого повода, чтобы она закатилась
самым искренним, жизнерадостным смехом
до упада,
до слез; начнет рассказывать что-нибудь, картавя, и вдруг хохот, веселость бьет фонтаном, а глядя на даму, начинаю смеяться и я, за мною о. Ираклий, потом японец.
Ферма, на которой нет ни метеорологической станции, ни скота, хотя бы для навоза, ни порядочных построек, ни знающего человека, который от утра
до вечера занимался бы только хозяйством, — это не ферма, а в
самом деле одна лишь фирма, то есть пустая забава под фирмой образцового сельского хозяйства.
Как-то, прислуживая за обедом мне и одному чиновнику, он подал что-то не так, как нужно, и чиновник крикнул на него строго: «Дурак!» Я посмотрел тогда на этого безответного старика и, помнится, подумал, что русский интеллигент
до сих пор только и сумел сделать из каторги, что
самым пошлым образом свел ее к крепостному праву.
В 1868 г. одною из канцелярий Восточной Сибири было решено поселить на юге Сахалина
до 25 семейств; при этом имелись в виду крестьяне свободного состояния, переселенцы, уже селившиеся по Амуру, но так неудачно, что устройство их поселений один из авторов называет плачевным, а их
самих горемыками.
Многие, в том числе Невельской, сомневались, что Южный Сахалин принадлежит Японии, да и
сами японцы, по-видимому, не были уверены в этом
до тех пор, пока русские странным поведением не внушили им, что Южный Сахалин в
самом деле японская земля.
Пока несомненно одно, что колония была бы в выигрыше, если бы каждый каторжный, без различия сроков, по прибытии на Сахалин тотчас же приступал бы к постройке избы для себя и для своей семьи и начинал бы свою колонизаторскую деятельность возможно раньше, пока он еще относительно молод и здоров; да и справедливость ничего бы не проиграла от этого, так как, поступая с первого же дня в колонию, преступник
самое тяжелое переживал бы
до перехода в поселенческое состояние, а не после.
Труд здешнего землепашца был не только принудительным, но и тяжким, и если основными признаками каторжного труда считать принуждение и напряжение физических сил, определяемое словом «тяжкий», то в этом смысле трудно было подыскать более подходящее занятие для преступников, как земледелие на Сахалине;
до сих пор оно удовлетворяло
самым суровым карательным целям.
Но было ли оно производительно, удовлетворяло ли также колонизационным целям, об этом с
самого начала сахалинской ссылки
до последнего времени были выражаемы
самые разнообразные и чаще всего крайние мнения.
Время уборки хлебов, особенно яровых, здесь почти всегда совпадает с
самою дождливою погодой и, случается, весь урожай остается в поле благодаря дождям, непрерывно идущим с августа
до глубокой осени.
Масса рыбы, наблюдаемая в это время, бывает так велика и ход ее
до такой степени стремителен и необычаен, что кто
сам не наблюдал этого замечательного явления, тот не может иметь о нем настоящего понятия.
Г. Л. Дейтер писал в «Морской газете» (1880 г., № 6), что будто бы некогда на Амуре составилась компания рыбного промысла (из капиталистов), затеяли дело на широких основаниях и
сами себя угощали икрою, фунт которой им
самим обходился, как говорят, от 200
до 300 рублей серебром.]
В истории сахалинской церкви
до сих пор
самое видное место занимает о. Симеон Казанский, или, как по называло население, поп Семен, бывший в семидесятых годах священником анивской или корсаковской церкви.
Солдаты, гоняясь в тайге за беглыми,
до такой степени истрепывали свою одежду и обувь, что однажды в Южном Сахалине
сами были приняты за беглых, и по ним стреляли.
На
самом же деле надзор
до сих пор был
самым больным местом сахалинской каторги.
Так как сахалинские надзиратели никогда не возвышались
до понимания целей надзора, то с течением времени, по естественному порядку вещей,
сами цели надзора должны были мало-помалу сузиться
до теперешнего своего состояния.
Туз, четырехугольный лоскут,
до двух вершков во все стороны, должен по «Уставу» быть отличного цвета от
самой одежды;
до последнего времени он был желтым, но так как это цвет амурских и забайкальских казаков, то бар.
Наибольший контингент рецидивистов составляют беглые;
самые страшные и дерзкие преступления на Сахалине
до сих пор были совершаемы беглыми.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния…
Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то
самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же
до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий (с неудовольствием).А, не
до слов теперь! Знаете ли, что тот
самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Аммос Федорович (в сторону).Вот выкинет штуку, когда в
самом деле сделается генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет,
до этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а
до сих пор еще не генералы.
Хлестаков. Нет, батюшка меня требует. Рассердился старик, что
до сих пор ничего не выслужил в Петербурге. Он думает, что так вот приехал да сейчас тебе Владимира в петлицу и дадут. Нет, я бы послал его
самого потолкаться в канцелярию.
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными руками, присевший почти
до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком на городничего; за ним, у
самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами.