Неточные совпадения
Японцы первые стали исследовать Сахалин, начиная с 1613 г., но в Европе придавали этому так мало значения, что когда впоследствии русские и японцы решали вопрос
о том, кому принадлежит Сахалин, то
о праве первого исследования
говорили и писали только одни русские.
Играла та самая музыка,
о которой я только что
говорил.
Это новое звание не считается низким уже потому, что слово «поселенец» мало чем отличается от поселянина, не
говоря уже
о правах, какие сопряжены с этим званием.
Картины, которые я встречал, обыкновенно не
говорили мне
о домовитости, уютности и
о прочности хозяйств.
Пока
говоришь с ним, в избу собираются соседи и начинается разговор на равные темы:
о начальстве, климате, женщинах…
Она составляет предместье поста и уже слилась с ним, но так как она отличается от него некоторыми особенностями и живет самостоятельно, то
о ней следует
говорить особо.
Не
говоря уже
о писарях, чертежниках и хороших мастерах, которым по роду их занятий жить в тюрьме не приходится, на Сахалине немало семейных каторжников, мужей и отцов, которых непрактично было бы держать в тюрьмах отдельно от их семей: это вносило бы немалую путаницу в жизнь колонии.
О кухне, где при мне готовился обед для 900 человек,
о провизии и
о том, как едят арестанты, я буду
говорить в особой главе.
Не
говоря уже
о том, что в среде подневольных фавориты и содержанки вносят всегда струю чего-то подлого, в высшей степени унизительного для человеческого достоинства, они, в частности, совершенно коверкают дисциплину.
О бедствиях, причиняемых рекой, я уже
говорил.
Стало быть, если, как
говорят, представителей общества, живущих в Петербурге, только пять, то охранение доходов каждого из них обходится ежегодно казне в 30 тысяч, не
говоря уже
о том, что из-за этих доходов приходится, вопреки задачам сельскохозяйственной колонии и точно в насмешку над гигиеной, держать более 700 каторжных, их семьи, солдат и служащих в таких ужасных ямах, как Воеводская и Дуйская пади, и не
говоря уже
о том, что, отдавая каторжных в услужение частному обществу за деньги, администрация исправительные цели наказания приносит в жертву промышленным соображениям, то есть повторяет старую ошибку, которую сама же осудила.
Что касается платежей, то и тут приходится
говорить только
о том, что в своем докладе только что упомянутое официальное лицо именует «признаками хищничества».
Конечно,
о кубическом содержании воздуха или вентиляциях
говорить не приходится.
Ловить рыбу летом ходят за 20–25 верст к реке Тыми, а охота на пушного зверя имеет характер забавы и так мало дает в экономии поселенца, что
о ней даже
говорить не стоит.
Обстановка жизни
говорит только
о бедности и ни
о чем другом. Крыши на избах покрыты корьем и соломой, дворов и надворных построек нет вовсе; 49 домов еще не окончены и, по-видимому, брошены своими хозяевами. 17 владельцев ушли на заработки.
Когда-то Мало-Тымово было главным селением и центром местности, составляющей нынешний Тымовский округ, теперь же оно стоит в стороне и похоже на заштатный городок, в котором замерло всё живое;
о прежнем величии
говорят здесь только небольшая тюрьма да дом, где живет тюремный смотритель.
Дробление ссыльной колонии на мелкие административные участки вызывается самою практикой, которая, кроме многого другого,
о чем еще придется
говорить, указала, во-первых, что чем короче расстояния в ссыльной колонии, тем легче и удобнее управлять ею, и, во-вторых, дробление на округа вызвало усиление штатов и прилив новых людей, а это, несомненно, имело на колонию благотворное влияние.
Их подвиги, наделавшие в свое время очень много шуму, возбудили в обществе некоторый интерес к Сахалину,
о нем
говорили, и, кто знает, быть может, уже тогда была предрешена участь этого печального, пугавшего воображение, острова.
В 1876 г. за пуд белой муки они платили 4 р., за бутылку водки 3 р. и «свежего мяса никто почти никогда не видит» («Русский мир», 1877 г., № 7), а
о людях попроще и
говорить нечего.
Когда я был у него в избе, то он стоял через силу и
говорил слабым голосом, но
о печенке рассказывал со смехом, и по его всё еще опухшему, сине-багровому лицу можно было судить, как дорого обошлась ему эта печенка.
Кошелев подал докладную записку
о вступлении в брак с девицей Тертышной, и начальство разрешило ему этот брак. Между тем Вукол объяснялся Елене в любви, умоляя ее жить с ним; она тоже искренно клялась в любви и при этом
говорила ему...
О прошлом
говорит он спокойно, не без иронии, и очень гордится тем, что его когда-то на суде защищал г. Плевако.
Тот проектированный округ,
о котором я
говорил в XI главе, будет называться Тарайкинским, и в него войдут все селения по Поронаю, в том числе и Сиска; пока же здесь селят южан.
[Этот опыт касается одного только Сахалина, между тем Д. Г. Тальберг, в своем очерке «Ссылка на Сахалин» («Вестник Европы», 1879 г., V), придает ему общее значение и,
говоря по поводу его вообще
о нашей неспособности к колонизации, приходит даже к такому выводу: «Не пора ли нам отказаться от всяких колонизационных попыток на Востоке?» В своем примечании к статье проф.
Беглые каторжники в 1885 г. перерезали несколько аинских семейств; рассказывают также, будто был высечен розгами какой-то аинец-каюр, который отказывался везти почту, и бывали покушения на целомудрие аинок, но
о подобного рода притеснениях и обидах
говорят как об отдельных и в высшей степени редких случаях.
[В книге Шренка,
о которой я уже
говорил, есть таблица с изображением айно.
307 статья «Устава
о ссыльных»
говорит, что поселяющимся вне острога отпускается лес для постройки домов; здесь эта статья понимается так, что поселенец сам должен нарубить себе лесу и заготовить его.
А Уссурийский край и Амур,
о котором
говорят все, как
о земле обетованной, так близки: проплыть на пароходе три-четыре дня, а там — свобода, тепло, урожаи…
О материке они
говорили с любовью, с благоговением и с уверенностью, что там-то и есть настоящая счастливая жизнь.
Бывший дворянин, убийца, рассказывая мне
о том, как приятели провожали его из России,
говорил: «У меня проснулось сознание, я хотел только одного — стушеваться, провалиться, но знакомые не понимали этого и наперерыв старались утешать меня и оказывать мне всякое внимание».
При распределении вовсе не думают
о сельскохозяйственной колонии, и потому на Сахалине, как я уже
говорил, женщины распределены по округам крайне неравномерно, и притом чем хуже округ, чем меньше надежды на успехи колонизации, тем больше в нем женщин: в худшем, Александровском, на 100 мужчин приходится 69 женщин, в среднем, Тымовском — 47, и в лучшем, Корсаковском — только 36.
Сожитель возвращается домой: делать нечего,
говорить с бабой не
о чем; самовар бы поставить, да сахару и чаю нет…
О том, как неравномерно женщины свободного состояния распределяются по округам и поселениям и как мало дорожит ими местная администрация, я
говорил уже.
Мысль
о приурочении труда ссыльнокаторжных и поселенцев к сельскому хозяйству, как я уже
говорил, возникла в самом начале сахалинской ссылки.
Одни находили Сахалин плодороднейшим островом и называли его так в своих отчетах и корреспонденциях и даже, как
говорят, посылали восторженные телеграммы
о том, что ссыльные наконец в состоянии сами прокормить себя и уже не нуждаются в затратах со стороны государства, другие же относились к сахалинскому земледелию скептически и решительно заявляли, что сельскохозяйственная культура на острове немыслима.
Кононович
говорит, что единственным источником сведений
о сельском хозяйстве на Сахалине служили до 1890 г. «праздные измышления».
Могут ли считаться хорошим кормовым средством те гигантские травы, которые растут в лесных долинах и по рекам и
о которых так много
говорят, судить не берусь.
О добыче морской капусты я
говорил уже при описании селения Мауки.
О таких случаях, как доктор, кладущий в околодок сапожника под видом больного, чтобы тот шил для его сына сапоги, или чиновник, записывающий к себе в прислуги модистку, которая шьет даром на его жену и детей, —
о таких случаях
говорят здесь как
о печальных исключениях.]
О мясе и
говорить нечего.
Владимиров в своем учебнике уголовного права
говорит, что каторжникам
о переводе их в разряд исправляющихся объявляется с некоторою торжественностью.
О том, в каком печальном положении находится здесь следственная часть, я буду
говорить в своем месте.
О Сахалине,
о здешней земле, людях, деревьях,
о климате
говорят с презрительным смехом, отвращением и досадой, а в России всё прекрасно и упоительно; самая смелая мысль не может допустить, чтобы в России могли быть несчастные люди, так как жить где-нибудь в Тульской или Курской губернии, видеть каждый день избы, дышать русским воздухом само по себе есть уже высшее счастье.
О том, как жутко приходится беглым, я уже
говорил.
При мне из Воеводской тюрьмы бежал таким образом бродяга Прохоров, он же Мыльников,
о котором я
говорил в предыдущей главе.
Не
говорю уж
о случаях нравственного помешательства,
о начальном периоде прогрессивного паралича и проч., где нужна более или менее тонкая диагностика.
Неточные совпадения
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и
говорю ему: «Слышали ли вы
о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая, не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на кого… я
говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Городничий (в сторону, с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет!
О, да с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги:
говорят, с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь, с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?
И сукно такое важное, аглицкое! рублев полтораста ему один фрак станет, а на рынке спустит рублей за двадцать; а
о брюках и
говорить нечего — нипочем идут.
Почтмейстер. Нет,
о петербургском ничего нет, а
о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет,
говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?