Цвет смугло-желтый, пергаментный, глаза узкие, черты крупные; невьющиеся жесткие
волосы висят через лицо патлами, точно солома на старом сарае, платье неопрятное, безобразное, и при всем том — необыкновенная худощавость и старческое выражение.
Он был небольшого роста, сутуловат, с криво выдавшимися лопатками и втянутым животом, с большими плоскими ступнями, с бледно-синими ногтями на твердых, не разгибавшихся пальцах жилистых красных рук; лицо имел морщинистое, впалые щеки и сжатые губы, которыми он беспрестанно двигал и жевал, что, при его обычной молчаливости, производило впечатление почти зловещее; седые его
волосы висели клочьями над невысоким лбом; как только что залитые угольки, глухо тлели его крошечные, неподвижные глазки; ступал он тяжело, на каждом шагу перекидывая свое неповоротливое тело.
Глупец, кто верит женским обещаньям, // А пуще женской скромности — да, да! // Не всё ль равно на нитку привязать // Медведя и надеяться, что он // Не перервет ее, чтобы уйти; // Невольно проболтается язык твой… // Нет, я теперь в таком уж положеньи, // Что предо мною смерть или победа // На
волосе висят… а так как верно // Я изберу победу, а не смерть, // То все твои мольбы напрасны, // Эмилия…
Ихменьев поклонился ей еще в дверях, длинный, с впалою грудью, в скромной сюртучной паре. Черные, редкие
волосы висели у него широкими прядями на висках, маленький нос и близорукие глаза давали его лицу наивное, несколько пугливое выражение, облик был немного калмыцкого типа, с редкою бородкой.
Неточные совпадения
Он был еще худее, чем три года тому назад, когда Константин Левин видел его в последний раз. На нем был короткий сюртук. И руки и широкие кости казались еще огромнее.
Волосы стали реже, те же прямые усы
висели на губы, те же глаза странно и наивно смотрели на вошедшего.
Толстоногий стол, заваленный почерневшими от старинной пыли, словно прокопченными бумагами, занимал весь промежуток между двумя окнами; по стенам
висели турецкие ружья, нагайки, сабля, две ландкарты, какие-то анатомические рисунки, портрет Гуфеланда, [Гуфеланд Христофор (1762–1836) — немецкий врач, автор широко в свое время популярной книги «Искусство продления человеческой жизни».] вензель из
волос в черной рамке и диплом под стеклом; кожаный, кое-где продавленный и разорванный, диван помещался между двумя громадными шкафами из карельской березы; на полках в беспорядке теснились книги, коробочки, птичьи чучелы, банки, пузырьки; в одном углу стояла сломанная электрическая машина.
Двуцветные
волосы его отросли,
висели космами, это делало его похожим на монастырского послушника.
А Гапон проскочил в большую комнату и забегал, заметался по ней. Ноги его подгибались, точно вывихнутые, темное лицо судорожно передергивалось, но глаза были неподвижны, остеклели. Коротко и неумело обрезанные
волосы на голове
висели неровными прядями, борода подстрижена тоже неровно. На плечах болтался измятый старенький пиджак, и рукава его были так длинны, что покрывали кисти рук. Бегая по комнате, он хрипло выкрикивал:
Вера лежала на диване, лицом к спинке. С подушки падали почти до пола ее
волосы, юбка ее серого платья небрежно
висела, не закрывая ее ног, обутых в туфли.