Неточные совпадения
День был тихий и ясный. На палубе жарко, в каютах душно; в воде +18°. Такую погоду хоть Черному морю впору. На правом берегу горел лес; сплошная зеленая масса выбрасывала из себя багровое пламя; клубы дыма слились в длинную, черную, неподвижную полосу, которая висит над лесом… Пожар громадный, но кругом тишина и спокойствие, никому нет
дела до того, что гибнут леса. Очевидно, зеленое богатство принадлежит здесь одному только богу.
Постепенное равномерное повышение
дна и то, что в проливе течение
было почти незаметно, привели его к убеждению, что он находится не в проливе, а в заливе и что, стало
быть, Сахалин соединен с материком перешейком.
[Жена Невельского, Екатерина Ивановна, когда ехала из России к мужу, сделала верхом 1100 верст в 23
дня,
будучи больною, по топким болотам и диким гористым тайгам и ледникам охотского тракта.
Говорят, что весною этого года здесь работала промерная экспедиция и во весь май
было только три солнечных
дня.
И в самом
деле неинтересно глядеть: в окно видны грядки с капустною рассадой, около них безобразные канавы, вдали маячит тощая, засыхающая лиственница. Охая и держась за бока, вошел хозяин и стал мне жаловаться на неурожаи, холодный климат, нехорошую, землю. Он благополучно отбыл каторгу и поселение, имел теперь два дома, лошадей и коров, держал много работников и сам ничего не делал,
был женат на молоденькой, а главное, давно уже имел право переселиться на материк — и все-таки жаловался.
Доктор рассказал мне, что незадолго до моего приезда, во время медицинского осмотра скота на морской пристани, у него произошло крупное недоразумение с начальником острова и что будто бы даже в конце концов генерал замахнулся на него палкой; на другой же
день он
был уволен по прошению, которого не подавал.
На другой
день я
был с визитом у начальника острова В. О. Кононовича.
22 июля после молебна и парада (
был табельный
день) прибежал надзиратель и доложил, что генерал-губернатор желает меня видеть. Я отправился. А. Н. Корф принял меня очень ласково и беседовал со мной около получаса. Наш разговор происходил в присутствии ген. Кононовича. Между прочим, мне
был предложен вопрос, не имею ли я какого-либо официального поручения. Я ответил: нет.
Население здесь перебивается кое-как, но оно тем не менее все-таки каждый
день пьет чай, курит турецкий табак, ходит в вольном платье, платит за квартиры; оно покупает дома у крестьян, отъезжающих на материк, и строит новые.
Она отучает его мало-помалу от домовитости, то
есть того самого качества, которое нужно беречь в каторжном больше всего, так как по выходе из тюрьмы он становится самостоятельным членом колонии, где с первого же
дня требуют от него, на основании закона и под угрозой наказания, чтобы он
был хорошим хозяином и добрым семьянином.
Однажды во время выгрузки парохода я слышал, как смотритель тюрьмы сказал: «У меня люди целый
день не
ели».
Конечно, не
было бы жаль никаких затрат, если бы мастерские здесь
были школами, где каторжные учились бы мастерствам; на самом же
деле, в литейной и слесарной работают не каторжные, а опытные мастера-поселенцы, состоящие на положении младших надзирателей, с жалованьем по 18 руб. в месяц.
Каторжные в Александровске занимаются также добычей угля, но это
дело едва ли
будет иметь когда-нибудь успех.
У него
была только одна прислуга, старуха-хохлушка, каторжная, и изредка, этак раз в
день, наведывался к нему каторжный Егор, дровотаск, который прислугою его не считался, но «из уважения» приносил дров, убирал помои на кухне и вообще исполнял обязанности, которые
были не под силу старушке.
Каторжные и поселенцы изо
дня в
день несут наказание, а свободные от утра до вечера говорят только о том, кого драли, кто бежал, кого поймали и
будут драть; и странно, что к этим разговорам и интересам сам привыкаешь в одну неделю и, проснувшись утром, принимаешься прежде всего за печатные генеральские приказы — местную ежедневную газету, и потом целый
день слушаешь и говоришь о том, кто бежал, кого подстрелили и т. п.
На горе же, в виду моря и красивых оврагов, всё это становится донельзя пошло и грубо, как оно и
есть на самом
деле.
Климат Александровского округа морской и отличается своим непостоянством, то
есть значительными колебаниями средней температуры года, [Средняя температура года колеблется между +1,2 и — 1,2; число
дней с осадками между 102 и 209; тихих безветренных
дней в 1881 г.
было только 35, в 1884 г. в три раза больше — 112.] числа
дней с осадками и проч.; низкая средняя температура года, громадное количество осадков и пасмурных
дней составляют его главные особенности.
Поляков пишет про июнь 1881 г., что не
было ни одного ясного
дня в течение всего месяца, а из отчета инспектора сельского хозяйства видно, что за четырехлетний период в промежуток от 18 мая по 1 сентября число ясных
дней в среднем не превышает 8.
Стал он чахнуть с того
дня, как по приказанию начальства за какую-то провинность
был наказан теперешним александровским палачом Комелевым.
Это каторжный, старик, который с первого же
дня приезда своего на Сахалин отказался работать, и перед его непобедимым, чисто звериным упрямством спасовали все принудительные меры; его сажали в темную, несколько раз секли, но он стоически выдерживал наказание и после каждой экзекуции восклицал: «А все-таки я не
буду работать!» Повозились с ним и в конце концов бросили.
Я
был в руднике, меня водили по мрачным, сырым коридорам и предупредительно знакомили с постановкой
дела, но очень трудно описать всё это, не
будучи специалистом.
По контракту, заключенному в 1875 г. на 24 года, общество пользуется участком на западном берегу Сахалина на две версты вдоль берега и на одну версту в глубь острова; ему предоставляются бесплатно свободные удобные места для склада угля в Приморской области я прилегающих к ней островах; нужный для построек и работ строительный материал общество получает также бесплатно; ввоз всех предметов, необходимых для технических и хозяйственных работ и устройства рудников, предоставляется беспошлинно; за каждый пуд угля, покупаемый морским ведомством, общество получает от 15 до 30 коп.; ежедневно в распоряжение общества командируется для работ не менее 400 каторжных; если же на работы
будет выслано меньше этого числа, то за каждого недостающего рабочего казна платит обществу штрафу один рубль в
день; нужное обществу число людей может
быть отпускаемо и на ночь.
С самого основания Дуэ ведется, что бедняки и простоватые работают за себя и за других, а шулера и ростовщики в это время
пьют чай, играют в карты или без
дела бродят по пристани, позвякивая кандалами, и беседуют с подкупленным надзирателем.
Ему даны
были нарта собак,
дней на 35 сухарей, чаю да сахару, маленький ручной компас и вместе с крестом Невельского ободрение, что «если
есть сухарь, чтоб утолить голод, и кружка воды напиться, то с божией помощью
дело делать еще возможно».
Но
дело происходило тоже зимой, когда река
была покрыта снегом.]
Они оборваны, вымокли на дожде, забрызганы грязью, дрожат; они хотят выразить мимикой, что им в самом
деле больно, но на озябших, застывших лицах выходит что-то кривое, лживое, хотя,
быть может, они вовсе не лгут.
Между женщинами в самом
деле было несколько смуглых цыганок с лукавыми, притворно-печальными лицами, и почти все дети
были цыганята.
Тотчас же по выходе из Ускова пришлось иметь
дело с ручьем в сажень ширины, через который
были перекинуты три тонких кривых бревна; все прошли благополучно, я же оступился и набрал в сапог.
Когда я
был в кухне, там варили в котлах похлебку из свежей рыбы — кушанье нездоровое, так как от периодической рыбы, пойманной в верховьях реки, арестанты заболевают острым катаром кишок; но, несмотря даже на это обстоятельство, вся постановка
дела как бы говорила, что здесь арестант полностью получает всё то количество пищевого довольствия, какое ему полагается по закону.
Когда Микрюков отправился в свою половину, где спали его жена и дети, я вышел на улицу.
Была очень тихая, звездная ночь. Стучал сторож, где-то вблизи журчал ручей. Я долго стоял и смотрел то на небо, то на избы, и мне казалось каким-то чудом, что я нахожусь за десять тысяч верст от дому, где-то в Палеве, в этом конце света, где не помнят
дней недели, да и едва ли нужно помнить, так как здесь решительно всё равно — среда сегодня или четверг…
Черепки, медвежьи и собачьи кости и грузила от неводов, находимые на месте их бывшего жилья, указывают на то, что они знакомы
были с гончарным
делом, охотились на медведей и ловили неводом рыбу и что на охоте им помогала собака.
Первые попытки
были не совсем удачны: русские мало
были знакомы с чисто техническою стороной
дела; теперь же они попривыкли, и хотя Демби не так доволен ими, как китайцами, но все-таки уже можно серьезно рассчитывать, что со временем
будут находить себе здесь кусок хлеба сотни поселенцев.
Годом основания Корсаковского считается 1869 год, но это справедливо лишь по отношению к нему как к пункту ссыльной колонии; на самом же
деле первый русский пост на берегу бухты Лососей
был основан в 1853-54 гг.
Утром
было холодно и в постели, и в комнате, и на дворе. Когда я вышел наружу, шел холодный дождь и сильный ветер гнул деревья, море ревело, а дождевые капли при особенно жестоких порывах ветра били в лицо и стучали по крышам, как мелкая дробь. «Владивосток» и «Байкал», в самом
деле, не совладали со штормом, вернулись и теперь стояли на рейде, и их покрывала мгла. Я прогулялся по улицам, по берегу около пристани; трава
была мокрая, с деревьев текло.
Надо видеть, как тесно жмутся усадьбы одна к другой и как живописно лепятся они по склонам и на
дне оврага, образующего падь, чтобы понять, что тот, кто выбирал место для поста, вовсе не имел в виду, что тут, кроме солдат,
будут еще жить сельские хозяева.
Кононович удостоверяет, «что отчасти по причине своего изолированного положения и затруднительности сообщений с ним, отчасти вследствие различных частных соображений и расчетов, которые на глазах моих предместников разъедали
дело и портили его везде, куда только достигало их тлетворное дыхание, Корсаковский округ постоянно
был обходим и обделяем, и что ни одна из самых вопиющих нужд его не
была разобрана, удовлетворена или представлена на разрешение» (приказ № 318-й 1889 г.).]
Ферма, на которой нет ни метеорологической станции, ни скота, хотя бы для навоза, ни порядочных построек, ни знающего человека, который от утра до вечера занимался бы только хозяйством, — это не ферма, а в самом
деле одна лишь фирма, то
есть пустая забава под фирмой образцового сельского хозяйства.
Дело в том, что посажено
было здесь на участки сразу 30 человек; это
было как раз то время, когда из Александровска долго не присылали инструментов, и поселенцы отправились к месту буквально с голыми руками.
Место для селения выбирал некий г. Иванов, понимающий в этом
деле так же мало, как в гиляцком и аинском языках, переводчиком которых он официально считается; впрочем, в ту пору он
был помощником смотрителя тюрьмы и исправлял должность нынешнего смотрителя поселений.
Виноваты ли в этом естественные условия, которые на первых же норах встретили крестьян так сурово и недружелюбно, или же всё
дело испортили неумелость и неряшливость чиновников, решить трудно, так как опыт
был непродолжителен, и к тому же еще приходилось производить эксперимент над людьми, по-видимому, неусидчивыми, приобревшими в своих долгих скитаниях по Сибири вкус к кочевой жизни.
Собственно для ссыльной колонии неудавшийся опыт пока может
быть поучителен в двух отношениях: во-первых, вольные поселенцы сельским хозяйством занимались недолго и в последние десять лет до переезда на материк промышляли только рыбною ловлей и охотой; и в настоящее время Хомутов, несмотря на свой преклонный возраст, находит для себя более подходящим и выгодным ловить осетров и стрелять соболей, чем сеять пшеницу и сажать капусту; во-вторых, удержать на юге Сахалина свободного человека, когда ему изо
дня в
день толкуют, что только в двух
днях пути от Корсаковска находится теплый и богатый Южно-Уссурийский край, — удержать свободного человека, если, к тому же, он здоров и полон жизни, невозможно.
Многие, в том числе Невельской, сомневались, что Южный Сахалин принадлежит Японии, да и сами японцы, по-видимому, не
были уверены в этом до тех пор, пока русские странным поведением не внушили им, что Южный Сахалин в самом
деле японская земля.
Пока несомненно одно, что колония
была бы в выигрыше, если бы каждый каторжный, без различия сроков, по прибытии на Сахалин тотчас же приступал бы к постройке избы для себя и для своей семьи и начинал бы свою колонизаторскую деятельность возможно раньше, пока он еще относительно молод и здоров; да и справедливость ничего бы не проиграла от этого, так как, поступая с первого же
дня в колонию, преступник самое тяжелое переживал бы до перехода в поселенческое состояние, а не после.
В старосты попадают обыкновенно люди степенные, смышленые и грамотные; должность их еще не определилась вполне, но они стараются походить на русских старост; решают разные мелкие
дела, назначают подводы по наряду, вступаются за своих, когда нужно, и проч., а у рыковского старосты
есть даже своя печать.
[Д-р А. В. Щербак в одном из своих фельетонов пишет: «Выгрузка окончена
была только утром другого
дня.
Разговор кончается. Женщина приписывается к поселенцу такому-то, в селение такое-то — и гражданский брак совершен. Поселенец отправляется со своею сожительницей к себе домой и для финала, чтобы не ударить лицом в грязь, нанимает подводу, часто на последние деньги. Дома сожительница первым
делом ставит самовар, и соседи, глядя на дым, с завистью толкуют, что у такого-то
есть уже баба.
В Дуэ я видел сумасшедшую, страдающую эпилепсией каторжную, которая живет в избе своего сожителя, тоже каторжного; он ходит за ней, как усердная сиделка, и когда я заметил ему, что, вероятно, ему тяжело жить в одной комнате с этою женщиной, то он ответил мне весело: «Ничево-о, ваше высокоблагородие, по человечности!» В Ново-Михайловке у одного поселенца сожительница давно уже лишилась ног и
день и ночь лежит среди комнаты на лохмотьях, и он ходит за ней, и когда я стал уверять его, что для него же
было бы удобнее, если бы она лежала, в больнице, то и он тоже заговорил о человечности.
Изо
дня в
день мысль работает всё в одном направлении: чего бы
поесть и чем бы покормить детей.
Оставшиеся же супруги обыкновенно не дают этого согласия: одни из религиозного убеждения, что развод
есть грех, другие — потому, что считают расторжение браков ненужным, праздным
делом, прихотью, особенно когда обоим супругам уже близко к сорока.