Неточные совпадения
Так, николаевский купец Иванов, ныне покойный, каждое лето ездил на Сахалин и брал там с гиляков дань,
а неисправных плательщиков истязал и вешал.
Иду в собрание, долго обедаю там и слушаю, как за соседним столом говорят о золоте, о понтах, о фокуснике, приезжавшем в Николаевск, о каком-то японце, дергающем зубы не щипцами,
а просто пальцами.
Пока я плыл по Амуру, у меня было такое чувство, как будто я не в России,
а где-то в Патагонии или Техасе; не говоря уже об оригинальной, не русской природе, мне всё время казалось, что склад нашей русской жизни совершенно чужд коренным амурцам, что Пушкин и Гоголь тут непонятны и потому не нужны, наша история скучна и мы, приезжие из России, кажемся иностранцами.
Рыцарское обращение с женщиной возводится почти в культ и в то же время не считается предосудительным уступить за деньги приятелю свою жену; или вот еще лучше: с одной стороны, отсутствие сословных предрассудков — здесь и с ссыльным держат себя, как с ровней,
а с другой — не грех подстрелить в лесу китайца-бродягу, как собаку, или даже поохотиться тайком на горбачиков.
Постепенное равномерное повышение дна и то, что в проливе течение было почти незаметно, привели его к убеждению, что он находится не в проливе,
а в заливе и что, стало быть, Сахалин соединен с материком перешейком.
Он прошел вдоль восточного берега и, обогнув северные мысы Сахалина, вступил в самый пролив, держась направления с севера на юг, и, казалось, был уже совсем близок к разрешению загадки, но постепенное уменьшение глубины до 3 1/2 сажен, удельный вес воды,
а главное, предвзятая мысль заставили и его признать существование перешейка, которого он не видел.
«Весьма вероятно, — пишет он, — что Сахалин был некогда,
а может быть, еще в недавние времена, островом».
Если они не открыли входа в Амур, то потому, что имели в своем распоряжении самые скудные средства для исследования,
а главное, — как гениальные люди, подозревали и почти угадывали другую правду и должны были считаться с ней.
Что перешеек и полуостров Сахалин — не мифы,
а существовали когда-то на самом деле, в настоящее время уже доказано.
Обстоятельная история исследования Сахалина имеется в книге
А. М. Никольского «Остров Сахалин и его фауна позвоночных животных».
А ей было тогда только 19 лет (Лейт.
На самом мысу, на горе, стоит одиноко избушка, в которой живет морской офицер г. Б., ставящий знаки на фарватере и имеющий надзор за ними,
а за избушкой непроходимая дремучая тайга.
Вместо пристани куча больших скользких камней, по которым пришлось прыгать,
а на гору к избе ведет ряд ступеней из бревнышек, врытых в землю почти отвесно, так что, поднимаясь, надо крепко держаться руками.
Северная часть Сахалина, через которую проходит линия вечно промерзлой почвы, по своему положению соответствует Рязанской губ<ернии>,
а южная — Крыму.
Верхняя треть острова по своим климатическим и почвенным условиям совершенно непригодна для поселения и потому в счет не идет; средняя треть называется Северным Сахалином,
а нижняя — Южным; строго определенной границы между двумя последними не существует.
Дуйка впадает в Татарский Пролив,
а Тымь — в Охотское море, и обе реки на карте встречаются своими верховьями.
Вправо темною тяжелою массой выдается в море мыс Жонкьер, похожий на крымский Аю-Даг; на вершине его ярко светится маяк,
а внизу, в воде, между нами и берегом стоят три остроконечных рифа — «Три брата».
— Тут в Александровске еще ничего, — сказал мне механик, заметив, какое тяжелое впечатление произвел на меня берег, —
а вот вы увидите Дуэ! Там берег совсем отвесный, с темными ущельями и с угольными пластами… мрачный берег! Бывало, мы возили на «Байкале» в Дуэ по 200–300 каторжных, так я видел, как многие из них при взгляде на берег плакали.
— Не они,
а мы тут каторжные, — сказал с раздражением командир. — Теперь здесь тихо, но посмотрели бы вы осенью: ветер, пурга, холод, волны валяют через борт, — хоть пропадай!
Сейчас снимаемся!» Через минуту я уже сидел в катере,
а рядом со мной молодой чиновник с сердитым заспанным лицом.
В длинные зимние ночи он пишет либеральные повести, но при случае любит дать понять, что он коллежский регистратор и занимает должность Х класса; когда одна баба, придя к нему по делу, назвала его господином Д., то он обиделся и сердито крикнул ей: «Я тебе не господин Д.,
а ваше благородие!» По пути к берегу я расспрашивал его насчет сахалинской жизни, как и что,
а он зловеще вздыхал и говорил: «
А вот вы увидите!» Солнце стояло уже высоко.
Вверху на горах и холмах, окружающих Александровскую долину, по которой протекает Дуйка, обгорелые пни, или торчат, как иглы дикобраза, стволы лиственниц, высушенных ветром и пожарами,
а внизу по долине кочки и кислые злаки — остатки недавно бывшего здесь непроходимого болота.
Ни сосны, ни дуба, ни клена — одна только лиственница, тощая, жалкая, точно огрызенная, которая служит здесь не украшением лесов и парков, как у нас в России,
а признаком дурней, болотистой почвы и сурового климата.
В нем нет ни одной каменной постройки,
а всё сделано из дерева, главным образом из лиственницы: и церковь, и дома, и тротуары.
— Эта квартира у нас ходила с дровами 22 рубля,
а без дров 15, — сказала она.
А когда час спустя вносила самовар, сказала со вздохом...
— Теперь у нас в Тамбовской губернии, чай, жнут, — сказала хозяйка, —
а тут глаза бы мои не глядели.
И в самом деле неинтересно глядеть: в окно видны грядки с капустною рассадой, около них безобразные канавы, вдали маячит тощая, засыхающая лиственница. Охая и держась за бока, вошел хозяин и стал мне жаловаться на неурожаи, холодный климат, нехорошую, землю. Он благополучно отбыл каторгу и поселение, имел теперь два дома, лошадей и коров, держал много работников и сам ничего не делал, был женат на молоденькой,
а главное, давно уже имел право переселиться на материк — и все-таки жаловался.
На краю слободки стоит хорошенький домик с палисадником и с медною дощечкой на дверях,
а возле домика в одном с ним дворе лавочка.
—
А генералу не понравится, что вы у меня остановились, — сказал доктор и значительно подмигнул глазом.
—
А я рад, что вы остановились у нашего врага, — сказал он, прощаясь со мной. — Вы будете знать наши слабые стороны.
А в комнатах у нас неугомонно свистали канарейки, и мой хозяин-доктор ходил из угла в угол и, перелистывая на ходу законы, мыслил вслух...
Жалуются даже на засуху, и офицеры ходят в кителях,
а это бывает не каждое лето.
А ну, думаешь, размахнется и трахнет!
Или придешь к знакомому и, не заставши дома, сядешь писать ему записку,
а сзади в это время стоит и ждет его слуга — каторжный с ножом, которым он только что чистил в кухне картофель.
Один корреспондент пишет, что вначале он трусил чуть не каждого куста,
а при встречах на дороге и тропинках с арестантом ощупывал под пальто револьвер, потом успокоился, придя к заключению, что «каторга в общем — стадо баранов, трусливых, ленивых, полуголодных и заискивающих». Чтобы думать, что русские арестанты не убивают и не грабят встречного только из трусости и лени, надо быть очень плохого мнения о человеке вообще или не знать человека.
Приамурский генерал-губернатор барон
А. Н. Корф прибыл на Сахалин 19 июля, на военном судне «Бобр».
К сожалению, далеко не все, обращавшиеся к барону
А. Н. Корфу, просили того, что нужно.
Тут, как и в России в подобных случаях, сказалась досадная мужицкая темнота: просили не школ, не правосудия, не заработков,
а разных пустяков: кто казенного довольствия, кто усыновления ребенка, — одним словом, подавали прошения, которые могли быть удовлетворены и местным начальством.
А. Н. Корф отнесся к их просьбам с полным вниманием и доброжелательством; глубоко тронутый их бедственным положением, он давал обещания и возбуждал надежды на лучшую жизнь.
В одном селении, говоря о том, что крестьяне из ссыльных теперь уже имеют право переезда на материк, он сказал: «
А потом можете и на родину, в Россию».]
22 июля после молебна и парада (был табельный день) прибежал надзиратель и доложил, что генерал-губернатор желает меня видеть. Я отправился.
А. Н. Корф принял меня очень ласково и беседовал со мной около получаса. Наш разговор происходил в присутствии ген. Кононовича. Между прочим, мне был предложен вопрос, не имею ли я какого-либо официального поручения. Я ответил: нет.
Река Дуйка, всегда убогая, грязная, с лысыми берегами,
а теперь украшенная по обе стороны разноцветными фонарями и бенгальскими огнями, которые отражались в ней, была на этот раз красива, даже величественна, но и смешна, как кухаркина дочь, на которую для примерки надели барышнино платье.
Каторга и при бенгальском освещении остается каторгой,
а музыка, когда ее издали слышит человек, который никогда уже не вернется на родину, наводит только смертную тоску.
Труд подневольный не дает работнику личной пользы — в этом его тягость,
а не в напряжении физическом.
Чтобы облегчить мой труд и сократить время, мне любезно предлагали помощников, но так как, делая перепись, я имел главною целью не результаты ее,
а те впечатления, которые дает самый процесс переписи, то я пользовался чужою помощью только в очень редких случаях.
Через десять,
а при благоприятных условиях, оговоренных в уставе о ссыльных, через шесть лет поселенец получает звание крестьянина из ссыльных.
Сами они, кроме солдат, ни мещане, ни купцы, ни духовные, не распространяются насчет своего утерянного звания, как будто оно уже забыто,
а называют свое прежнее состояние коротко — волей.
Четвертая строка: имя, отчество и фамилия. Насчет имен могу только вспомнить, что я, кажется, не записал правильно ни одного женского татарского имени. В татарской семье, где много девочек,
а отец и мать едва понимают по-русски, трудно добиться толку и приходится записывать наугад. И в казенных бумагах татарские имена пишутся тоже неправильно.