Злобно оглядывая синие панталоны, Ляшкевский постепенно вдохновляется и входит в такой азарт, что на губах его выступает пена. Говорит он с польским акцентом, ядовито отчеканивая каждый слог; под конец мешочки под его глазами надуваются, он
оставляет русских подлецов, мерзавцев и каналий в покое и, тараща глаза, кашляя от напряжения, начинает сыпать польскими ругательствами...
Славянофилы хотели
оставить русскому народу свободу религиозной совести, свободу думы, свободу духа, а всю остальную жизнь отдать во власть силы, неограниченно управляющей русским народом.
Мы
оставили русских на марше от пепелища розенгофского форпоста к Сагницу. Немой, как мы сказали, служил им вожатым. Горы, по которым они шли, были так высоки, что лошади, с тяжестями взбираясь на них (употреблю простонародное сравнение), вытягивались, как прут, а спалзывая с них, едва не свертывались в клубок. Вековые анценские леса пробудились тысячами отголосков; обитавшие в них зверьки, испуганные необыкновенною тревогой, бежали, сами не зная куда, и попадали прямо в толпы солдат.
Неточные совпадения
— Ах, напротив, я ничем не занята, — отвечала Варенька, но в ту же минуту должна была
оставить своих новых знакомых, потому что две маленькие
русские девочки, дочери больного, бежали к ней.
Наконец толстый, послуживши Богу и государю, заслуживши всеобщее уважение,
оставляет службу, перебирается и делается помещиком, славным
русским барином, хлебосолом, и живет, и хорошо живет.
Ты хочешь, видно, чтоб мы не уважили первого, святого закона товарищества:
оставили бы собратьев своих на то, чтобы с них с живых содрали кожу или, исчетвертовав на части козацкое их тело, развозили бы их по городам и селам, как сделали они уже с гетьманом и лучшими
русскими витязями на Украйне.
Венчанный славой бесполезной, // Отважный Карл скользил над бездной. // Он шел на древнюю Москву, // Взметая
русские дружины, // Как вихорь гонит прах долины // И клонит пыльную траву. // Он шел путем, где след
оставил // В дни наши новый, сильный враг, // Когда падением ославил // Муж рока свой попятный шаг.
Люди простые, обыкновенные, с требованиями
русской общественной, крестьянской, христианской нравственности,
оставляли эти понятия и усваивали новые, острожные, состоящие, главное, в том, что всякое поругание, насилие над человеческою личностью, всякое уничтожение ее позволено, когда оно выгодно.