Неточные совпадения
По воскресеньям
приходила ко мне
сестра, но украдкой, будто не ко мне, а к няньке.
— Должно быть, ваша
сестра не
придет, — сказал он, посмотрев на часы. — Вчера она была у наших и говорила, что будет у вас. Вы всё толкуете — рабство, рабство… — продолжал он. — Но ведь это вопрос частный, и все такие вопросы решаются человечеством постепенно, само собой.
Но вот
пришла и
сестра. Увидев доктора, она засуетилась, встревожилась и тотчас же заговорила о том, что ей пора домой, к отцу.
После этого, всякий раз когда
приходила ко мне
сестра, являлся и Благово, и оба здоровались с таким видом, как будто встреча их у меня была нечаянной.
— Я
пришел затем, чтобы узнать: где твоя
сестра, негодяй?
Наступила дождливая, грязная, темная осень. Наступила безработица, и я дня по три сидел дома без дела или же исполнял разные не малярные работы, например, таскал землю для черного наката, получая за это по двугривенному в день. Доктор Благово уехал в Петербург.
Сестра не
приходила ко мне. Редька лежал у себя дома больной, со дня на день ожидая смерти.
На Крещение он опять уехал в Петербург. Он уехал утром, а после обеда
пришла ко мне
сестра. Не снимая шубы и шапки, она сидела молча, очень бледная, и смотрела в одну точку. Ее познабливало, и видно было, что она перемогалась.
Маша часто уходила на мельницу и брала с собою
сестру, и обе, смеясь, говорили, что они идут посмотреть на Степана, какой он красивый. Степан, как оказалось, был медлителен и неразговорчив только с мужчинами, в женском же обществе держал себя развязно и говорил без умолку. Раз,
придя на реку купаться, я невольно подслушал разговор. Маша и Клеопатра, обе в белых платьях, сидели на берегу под ивой, в широкой тени, а Степан стоял возле, заложив руки назад, и говорил...
В воскресенье после обеда
приходила ко мне
сестра и пила со мною чай.
— Итак, судьба моя решена, — сказала
сестра, когда мы
пришли домой. — После того, что случилось, я уже не могу возвратиться туда. Господи, как это хорошо! У меня стало легко на душе.
— Когда ты не захотел служить и ушел в маляры, я и Анюта Благово с самого начала знали, что ты прав, но нам было страшно высказать это вслух. Скажи, какая это сила мешает сознаваться в том, что думаешь? Взять вот хотя бы Анюту Благово. Она тебя любит, обожает, она знает, что ты прав; она и меня любит, как
сестру, и знает, что я права, и небось в душе завидует мне, но какая-то сила мешает ей
прийти к нам, она избегает нас, боится.
— Я
пришел вам сказать —
сестра очень больна. Она скоро умрет, — добавил я глухо.
Он говорил это и ходил по кабинету. Вероятно, он думал, что я
пришел к нему с повинною, и, вероятно, он ждал, что я начну просить за себя и
сестру. Мне было холодно, я дрожал, как в лихорадке, и говорил с трудом, хриплым голосом.
— Не знаю. Я люблю вас, мне невыразимо жаль, что мы так далеки друг от друга, — вот я и
пришел. Я еще люблю вас, но
сестра уже окончательно порвала с вами. Она не прощает и уже никогда не простит. Ваше одно имя возбуждает в ней отвращение к прошлому, к жизни.
И вот, по праздникам, стали являться гости:
приходила сестра бабушки Матрена Ивановна, большеносая крикливая прачка, в шелковом полосатом платье и золотистой головке, с нею — сыновья: Василий — чертежник, длинноволосый, добрый и веселый, весь одетый в серое; пестрый Виктор, с лошадиной головою, узким лицом, обрызганный веснушками, — еще в сенях, снимая галоши, он напевал пискляво, точно Петрушка:
Неточные совпадения
Скотинин. Ты,
сестра, как на смех, все за мною по пятам. Я
пришел сюда за своею нуждою.
― Я
пришел вам сказать, что я завтра уезжаю в Москву и не вернусь более в этот дом, и вы будете иметь известие о моем решении чрез адвоката, которому я поручу дело развода. Сын же мой переедет к
сестре, ― сказал Алексей Александрович, с усилием вспоминая то, что он хотел сказать о сыне.
«Какой же он неверующий? С его сердцем, с этим страхом огорчить кого-нибудь, даже ребенка! Всё для других, ничего для себя. Сергей Иванович так и думает, что это обязанность Кости — быть его приказчиком. Тоже и
сестра. Теперь Долли с детьми на его опеке. Все эти мужики, которые каждый день
приходят к нему, как будто он обязан им служить».
Кити настояла на своем и переехала к
сестре и всю скарлатину, которая действительно
пришла, ухаживала за детьми. Обе
сестры благополучно выходили всех шестерых детей, но здоровье Кити не поправилось, и великим постом Щербацкие уехали за границу.
— Ах, ужаснее всего мне эти соболезнованья! — вскрикнула Кити, вдруг рассердившись. Она повернулась на стуле, покраснела и быстро зашевелила пальцами, сжимая то тою, то другою рукой пряжку пояса, которую она держала. Долли знала эту манеру
сестры перехватывать руками, когда она
приходила в горячность; она знала, как Кити способна была в минуту горячности забыться и наговорить много лишнего и неприятного, и Долли хотела успокоить ее; но было уже поздно.