Неточные совпадения
Отец, когда я пришел к нему, сидел глубоко в кресле, с закрытыми
глазами. Его лицо, тощее, сухое, с сизым отливом
на бритых местах (лицом он походил
на старого католического органиста), выражало смирение и покорность. Не отвечая
на мое приветствие и не открывая
глаз, он сказал...
Декорации писал я у Ажогиных в сарае или
на дворе. Мне помогал маляр, или, как он сам называл себя, подрядчик малярных работ, Андрей Иванов, человек лет пятидесяти, высокий, очень худой и бледный, с впалою грудью, с впалыми висками и с синевой под
глазами, немножко даже страшный
на вид. Он был болен какою-то изнурительною болезнью, и каждую осень и весну говорили про него, что он отходит, но он, полежавши, вставал и потом говорил с удивлением: «А я опять не помер!»
Она мне очень нравилась, и обыкновенно
на репетициях и во время спектакля я не спускал с нее
глаз.
И от него пахнуло
на меня тем же счастьем, что и от его ковров и кресел. Полный, здоровый, с красными щеками, с широкою грудью, вымытый, в ситцевой рубахе и шароварах, точно фарфоровый, игрушечный ямщик. У него была круглая, курчавая бородка — и ни одного седого волоска, нос с горбинкой, а
глаза темные, ясные, невинные.
Вот я стою один в поле и смотрю вверх
на жаворонка, который повис в воздухе
на одном месте и залился, точно в истерике, а сам думаю: «Хорошо бы теперь поесть хлеба с маслом!» Или вот сажусь у дороги и закрываю
глаза, чтобы отдохнуть, прислушаться к этому чудесному майскому шуму, и мне припоминается, как пахнет горячий картофель.
Было густо, и сад казался непроходимым, но это только вблизи дома, где еще стояли тополи, сосны и старые липы-сверстницы, уцелевшие от прежних аллей, а дальше за ними сад расчищали для сенокоса, и тут уже не пáрило, паутина не лезла в рот и в
глаза, подувал ветерок; чем дальше вглубь, тем просторнее, и уже росли
на просторе вишни, сливы, раскидистые яблони, обезображенные подпорками и гангреной, и груши такие высокие, что даже не верилось, что это груши.
Я вошел в зал, в котором обстановка была роскошна, но холодна и безвкусна, и особенно неприятно резали
глаза высокие и узкие зеркала в простенках и ярко-желтые портьеры
на окнах; видно было, что губернаторы менялись, а обстановка оставалась все та же.
Он говорил это тихо, почтительно, стоя прямо, точно я был его начальником, и глядя
на меня совсем не строго. Лицо у него было дряблое, поношенное, все в морщинах, под
глазами отвисали мешки, волоса он красил, и вообще по наружности нельзя было определить, сколько ему лет — сорок или шестьдесят.
Он провожал Машу восхищенными
глазами, спрашивал, что я теперь ем за обедом, и
на его тощем, некрасивом лице появлялось грустное и сладкое выражение, и он шевелил пальцами, точно осязал мое счастье.
Вот ежели человек в остроге сидит, или, скажем, слепой, или без ног, то это, действительно, не дай бог никому, а ежели он
на воле, при своем уме,
глаза и руки у него есть, сила есть, бог есть, то чего ему еще?
Я направился к хозяйке, — надо было поздороваться, но вдруг все зашикали, замахали мне, чтобы я не стучал ногами. Стало тихо. Подняли крышку у рояля, села какая-то дама, щуря свои близорукие
глаза на ноты, и к роялю подошла моя Маша, разодетая, красивая, но красивая как-то особенно, по-новому, совсем не похожая
на ту Машу, которая весной приходила ко мне
на мельницу; она запела...
Вот она кончила, ей аплодировали, и она улыбалась очень довольная, играя
глазами, перелистывая ноты, поправляя
на себе платье, точно птица, которая вырвалась наконец из клетки и
на свободе оправляет свои крылья.
После чаю она легла
на мою постель и полежала некоторое время с закрытыми
глазами, очень бледная.
Немного погодя я и сестра шли по лестнице. Я прикрывал ее полой своего пальто; мы торопились, выбирая переулки, где не было фонарей, прячась от встречных, и это было похоже
на бегство. Она уже не плакала, а глядела
на меня сухими
глазами. До Макарихи, куда я вел ее, было ходьбы всего минут двадцать, и, странное дело, за такое короткое время мы успели припомнить всю нашу жизнь, мы обо всем переговорили, обдумали наше положение, сообразили…
Она уже страстно любила своего маленького; его еще не было
на свете, но она уже знала, какие у него
глаза, какие руки и как он смеется.
И вдруг что-то сделалось с моим сознанием; точно мне приснилось, будто зимой, ночью, я стою в бойне
на дворе, а рядом со мною Прокофий, от которого пахнет перцовкой; я сделал над собой усилие и протер
глаза, и тотчас же мне представилось, будто я иду к губернатору для объяснений.
Он взглянул
на меня и тотчас же опустил
глаза на свой чертеж.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Вот хорошо! а у меня
глаза разве не темные? самые темные. Какой вздор говорит! Как же не темные, когда я и гадаю про себя всегда
на трефовую даму?
Солдат опять с прошением. // Вершками раны смерили // И оценили каждую // Чуть-чуть не в медный грош. // Так мерил пристав следственный // Побои
на подравшихся //
На рынке мужиках: // «Под правым
глазом ссадина // Величиной с двугривенный, // В средине лба пробоина // В целковый. Итого: //
На рубль пятнадцать с деньгою // Побоев…» Приравняем ли // К побоищу базарному // Войну под Севастополем, // Где лил солдатик кровь?
Вгляделся барин в пахаря: // Грудь впалая; как вдавленный // Живот; у
глаз, у рта // Излучины, как трещины //
На высохшей земле; // И сам
на землю-матушку // Похож он: шея бурая, // Как пласт, сохой отрезанный, // Кирпичное лицо, // Рука — кора древесная, // А волосы — песок.
Вздрогнула я, одумалась. // — Нет, — говорю, — я Демушку // Любила, берегла… — // «А зельем не поила ты? // А мышьяку не сыпала?» // — Нет! сохрани Господь!.. — // И тут я покорилася, // Я в ноги поклонилася: // — Будь жалостлив, будь добр! // Вели без поругания // Честному погребению // Ребеночка предать! // Я мать ему!.. — Упросишь ли? // В груди у них нет душеньки, // В
глазах у них нет совести, //
На шее — нет креста!
— Филипп
на Благовещенье // Ушел, а
на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола
глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.