Ко всем другим субъектам человеческого рода эти же самые истязатели относятся даже благосклонно и кротко, как образованные и гуманные европейские люди, но очень любят
мучить детей, любят даже самих детей в этом смысле.
Говорю же вам, что он даже Лизу мучил,
мучил ребенка, и, наверно, тоже, чтоб укорить, чтоб зло сорвать хоть на ребенке!
Полдня я пропадал где-то, все искал, а дома уж и хирург два раза был, и уже сказал, что поздно. И операцию поздно, не стоит
мучить ребенка. Потом я сам ее в гробик клал, нес от постельки до стола.
Неточные совпадения
— Да, я его знаю. Я не могла без жалости смотреть на него. Мы его обе знаем. Он добр, но он горд, а теперь так унижен. Главное, что меня тронуло… — (и тут Анна угадала главное, что могло тронуть Долли) — его
мучают две вещи: то, что ему стыдно
детей, и то, что он, любя тебя… да, да, любя больше всего на свете, — поспешно перебила она хотевшую возражать Долли, — сделал тебе больно, убил тебя. «Нет, нет, она не простит», всё говорит он.
— Била! Да что вы это! Господи, била! А хоть бы и била, так что ж! Ну так что ж? Вы ничего, ничего не знаете… Это такая несчастная, ах, какая несчастная! И больная… Она справедливости ищет… Она чистая. Она так верит, что во всем справедливость должна быть, и требует… И хоть
мучайте ее, а она несправедливого не сделает. Она сама не замечает, как это все нельзя, чтобы справедливо было в людях, и раздражается… Как
ребенок, как
ребенок! Она справедливая, справедливая!
— Черт знает как это все, — пробормотал Дронов, крепко поглаживая выцветшие рыжие волосы на черепе. — Помню — нянька рассказывала жития разных преподобных отшельниц, великомучениц, они уходили из богатых семей, от любимых мужей,
детей, потом римляне
мучили их, травили зверями…
— А! если так, если он еще, — заговорила она с дрожью в голосе, — достает тебя,
мучает, он рассчитается со мной за эти слезы!.. Бабушка укроет, защитит тебя, — успокойся,
дитя мое: ты не услышишь о нем больше ничего…
Эти турки, между прочим, с сладострастием
мучили и
детей, начиная с вырезания их кинжалом из чрева матери, до бросания вверх грудных младенцев и подхватывания их на штык в глазах матерей.