Неточные совпадения
Как-то
на поминках у фабриканта Костюкова
старик дьячок увидел среди закусок зернистую икру и стал есть ее с жадностью; его толкали, дергали за рукав, но он словно окоченел от наслаждения: ничего не чувствовал и только ел.
Григорий держал бакалейную лавочку, но это только для вида,
на самом же деле торговал водкой, скотом, кожами, хлебом в зерне, свиньями, торговал чем придется, и когда, например, за границу требовались для дамских шляп сороки, то он наживал
на каждой паре по тридцати копеек; он скупал лес
на сруб, давал деньги в рост, вообще был
старик оборотливый.
Младший, Степан, пошел по торговой части и помогал отцу, но настоящей помощи от него не ждали, так как он был слаб здоровьем и глух; его жена Аксинья, красивая, стройная женщина, ходившая в праздники в шляпке и с зонтиком, рано вставала, поздно ложилась и весь день бегала, подобрав свои юбки и гремя ключами, то в амбар, то в погреб, то в лавку, и
старик Цыбукин глядел
на нее весело, глаза у него загорались, и в это время он жалел, что
на ней женат не старший сын, а младший, глухой, который, очевидно, мало смыслил в женской красоте.
У
старика всегда была склонность к семейной жизни, и он любил свое семейство больше всего
на свете, особенно старшего сына-сыщика и невестку. Аксинья, едва вышла за глухого, как обнаружила необыкновенную деловитость и уже знала, кому можно отпустить в долг, кому нельзя, держала при себе ключи, не доверяя их даже мужу, щелкала
на счетах, заглядывала лошадям в зубы, как мужик, и всё смеялась или покрикивала; и, что бы она ни делала, ни говорила,
старик только умилялся и бормотал...
Когда становилось светло, подавали к крыльцу беговые дрожки и
старик молодцевато садился
на них, надвигая свой большой картуз до ушей, и, глядя
на него, никто не сказал бы, что ему уже 56 лет.
Его провожали жена и невестка, и в это время, когда
на нем был хороший, чистый сюртук и в дрожки был запряжен громадный вороной жеребец, стоивший триста рублей,
старик не любил, чтобы к нему подходили мужики со своими просьбами и жалобами; он ненавидел мужиков и брезговал ими, и если видел, что какой-нибудь мужик дожидается у ворот, то кричал гневно...
Как-то перед масленицей пошел сильный дождь с крупой;
старик и Варвара подошли к окну, чтобы посмотреть, а глядь — Анисим едет в санях со станции. Его совсем не ждали. Он вошел в комнату беспокойный и чем-то встревоженный и таким оставался потом всё время; и держал себя как-то развязно. Не спешил уезжать, и похоже было, как будто его уволили со службы. Варвара была рада его приезду; она поглядывала
на него как-то лукаво, вздыхала и покачивала головой.
— Анисим и ты, деточка, любите друг дружку, живите по-божески, деточки, и царица небесная вас не оставит. — Он припал к плечу
старика и всхлипнул. — Григорий Петров, восплачем, восплачем от радости! — проговорил он тонким голоском и тотчас же вдруг захохотал и продолжал громко, басом: — Хо-хо-хо! И эта хороша у тебя невестка! Всё, значит, в ней
на место, всё гладенько, не громыхнет, вся механизма в исправности, винтов много.
Но вот и сам
старик Цыбукин вышел
на средину и взмахнул платком, подавая знак, что и он тоже хочет плясать русскую, и по всему дому и во дворе в толпе пронесся гул одобрения...
Плясала Варвара, а
старик только помахивал платком и перебирал каблучками, но те, которые там, во дворе, нависая друг
на друге, заглядывали в окна, были в восторге и
на минуту простили ему всё — и его богатство, и обиды.
Всё это кончилось поздно, во втором часу ночи. Анисим, пошатываясь, обходил
на прощанье певчих и музыкантов и дарил каждому по новому полтиннику. И
старик, не качаясь, а всё как-то ступая
на одну ногу, провожал гостей и говорил каждому...
Старик Цыбукин разбежался, и сел молодцевато, и взял вожжи. Анисим поцеловался с Варварой, с Аксиньей и с братом.
На крыльце стояла также Липа, стояла неподвижно и смотрела в сторону, как будто вышла не провожать, а так, неизвестно зачем. Анисим подошел к ней и прикоснулся губами к ее щеке слегка, чуть-чуть.
На станции подошли к буфету и выпили по рюмке хересу.
Старик полез в карман за кошельком, чтобы заплатить.
Когда
старик вернулся со станции, то в первую минуту не узнал своей младшей невестки. Как только муж выехал со двора, Липа изменилась, вдруг повеселела. Босая, в старой, поношенной юбке, засучив рукава до плеч, она мыла в сенях лестницу и пела тонким серебристым голоском, а когда выносила большую лохань с помоями и глядела
на солнце со своей детской улыбкой, то было похоже, что это тоже жаворонок.
Старик Цыбукин, без сюртука, в жилетке, и Аксинья у крыльца под березой пили чай; и горела
на столе лампа.
И всхлипнул.
Старик Цыбукин не допил своего чаю, но еще посидел, подумал; и выражение у него было такое, будто он прислушивался к шагам Костыля, бывшего уже далеко
на улице.
Суд был в четверг. Но прошло уже воскресенье, а
старик всё не возвращался, и не было никаких известий. Во вторник перед вечером Варвара сидела у открытого окна и прислушивалась: не приедет ли
старик. В соседней комнате Липа играла со своим ребенком. Она подбрасывала его
на руках и говорила в восхищении...
Старик уезжал ненадолго в город. Кто-то рассказал Аксинье, что он ездил к нотариусу, чтобы писать завещание, и что Бутёкино, то самое,
на котором она жгла кирпич, он завещал внуку Никифору. Об этом ей сообщили утром, когда
старик и Варвара сидели около крыльца под березой и пили чай. Она заперла лавку с улицы и со двора, собрала все ключи, какие у нее были, и швырнула их к ногам
старика.
Старик поднял уголек, раздул — осветились только его глаза и нос, потом, когда отыскали дугу, подошел с огнем к Липе и взглянул
на нее; и взгляд его выражал сострадание и нежность.
Но прошла минута, и опять были видны и подводы, и
старик, и длинный Вавила. Телеги скрипели, выезжая
на дорогу.
Вавила сел
на подводу с бочкой,
старик и Липа сели
на другую. Поехали шагом, Вавила впереди.
— Всего знать нельзя, зачем да как, — сказал
старик. — Птице положено не четыре крыла, а два, потому что и
на двух лететь способно; так и человеку положено знать не всё, а только половину или четверть. Сколько надо ему знать, чтоб прожить, столько и знает.
Когда Липа вернулась домой, то скотины еще не выгоняли; все спали. Она сидела
на крыльце и ждала. Первый вышел
старик; он сразу, с первого взгляда понял, что произошло, и долго не мог выговорить ни слова и только чмокал губами.
Хозяином считается, как и тогда,
старик Григорий Петрович,
на самом же деле всё перешло в руки Аксиньи; она и продает, и покупает, и без ее согласия ничего нельзя сделать. Кирпичный завод работает хорошо; оттого, что требуют кирпич
на железную дорогу, цена его дошла до двадцати четырех рублей за тысячу; бабы и девки возят
на станцию кирпич и нагружают вагоны и получают за это по четвертаку в день.
Однажды — это было в ясный осенний день, перед вечером —
старик Цыбукин сидел около церковных ворот, подняв воротник своей шубы, и виден был только его нос и козырек от фуражки.
На другом конце длинной лавки сидел подрядчик Елизаров и рядом с ним школьный сторож Яков,
старик лет семидесяти, без зубов. Костыль и сторож разговаривали.
Костыль встал, чтобы идти домой
на фабрику. Яков тоже встал, и оба пошли вместе, продолжая разговаривать. Когда они отошли шагов
на пятьдесят,
старик Цыбукин тоже встал и поплелся за ними, ступая нерешительно, точно по скользкому льду.
И мать тоже поклонилась.
Старик остановился и, ничего не говоря, смотрел
на обеих; губы у него дрожали и глаза были полны слез. Липа достала из узелка у матери кусок пирога с кашей и подала ему. Он взял и стал есть.