Неточные совпадения
Большая полнота подробностей, или то, что в плохих произведениях приобретает имя «реторического распространения», — вот к чему, в
сущности, приводится все превосходство
поэзии над точным рассказом.
Мы не менее других готовы смеяться над реторикою; но, признавая законными все потребности человеческого сердца, как скоро замечаем их всеобщность, мы признаем важность этих поэтических распространений, потому что всегда и везде видим стремление к ним в
поэзии: в жизни всегда есть эти подробности, не нужные для
сущности дела, но необходимые для сто действительного развития; должны они быть и в
поэзии.
В наше время принято смеяться над украшениями, не проистекающими из
сущности предмета и ненужными для достижения главной цели; но до сих пор еще удачное выражение, блестящая метафора, тысячи прикрас, придумываемых для того, чтобы сообщить внешний блеск сочинению, имеют чрезвычайно большое влияние на суждение о произведениях
поэзии.
Неточные совпадения
«Глуповатые стишки. Но кто-то сказал, что
поэзия и должна быть глуповатой… Счастье — тоже. «Счастье на мосту с чашкой», — это о нищих. Пословицы всегда злы, в
сущности. Счастье — это когда человек живет в мире с самим собою. Это и значит: жить честно».
Ведь они ничего не понимают, ничему не сочувствуют, даже ума у них нет, ni esprit, ni intelligence, а одно только лукавство да сноровка; ведь, в
сущности, и музыка, и
поэзия, и искусство им одинаково чужды…
В 1835 г. Белинский напечатал в «Телескопе» статью о стихотворениях молодого поэта, в которой утверждал, что у Кольцова — необыкновенный поэтический талант, и определял
сущность его
поэзии.
Отчего не захотели вы прислушаться к потрясающим звукам нашей грустной
поэзии, к нашим напевам, в которых слышатся рыдания? Что скрыло от вашего взора наш судорожный смех, эту беспрестанную иронию, под которой скрывается глубоко измученное сердце, которая, в
сущности, — лишь роковое признание нашего бессилия?
Еще и еще раз: нет, не правы были Шиллер и Ницше, утверждая, что древний эллин радостно-светлым покровом
поэзии обвивал темную, скорбную истину. Истина стояла перед ним без всякого покрова, и она сама, в подлиннейшей своей
сущности, была для него божественно-светла и божественно-радостна.