Неточные совпадения
Я хватаюсь за
слово «знаю» и говорю: ты этого не знаешь, потому что этого тебе еще не сказано, а ты знаешь только то, что тебе
скажут; сам ты ничего не знаешь, не знаешь даже того, что тем, как я начал повесть, я оскорбил, унизил тебя.
— Нет, таких
слов что-то не слышно… Вера, да ты мне, видно, слова-то не так
сказала? Смотри у меня!
Конечно, не очень-то приняла к сердцу эти
слова Марья Алексевна; но утомленные нервы просят отдыха, и у Марьи Алексевны стало рождаться раздумье: не лучше ли вступить в переговоры с дочерью, когда она, мерзавка, уж совсем отбивается от рук? Ведь без нее ничего нельзя сделать, ведь не женишь же без ней на ней Мишку дурака! Да ведь еще и неизвестно, что она ему
сказала, — ведь они руки пожали друг другу, — что ж это значит?
Но четвертью часа вы еще можете располагать, и я воспользуюсь ею, чтобы
сказать вам несколько
слов; вы последуете или не последуете совету, в них заключающемуся, но вы зрело обдумаете его.
Словом, Сторешников с каждым днем все тверже думал жениться, и через неделю, когда Марья Алексевна, в воскресенье, вернувшись от поздней обедни, сидела и обдумывала, как ловить его, он сам явился с предложением. Верочка не выходила из своей комнаты, он мог говорить только с Марьею Алексевною. Марья Алексевна, конечно,
сказала, что она с своей стороны считает себе за большую честь, но, как любящая мать, должна узнать мнение дочери и просит пожаловать за ответом завтра поутру.
Потом вдруг круто поворотила разговор на самого учителя и стала расспрашивать, кто он, что он, какие у него родственники, имеют ли состояние, как он живет, как думает жить; учитель отвечал коротко и неопределенно, что родственники есть, живут в провинции, люди небогатые, он сам живет уроками, останется медиком в Петербурге;
словом сказать, из всего этого не выходило ничего.
Ты теперь с Дмитрием Сергеичем знакома, попросила бы его сыграть тебе в аккомпанемент, а сама бы спела!», и смысл этих
слов был: «мы вас очень уважаем, Дмитрий Сергеич, и желаем, чтобы вы были близким знакомым нашего семейства; а ты, Верочка, не дичись Дмитрия Сергеича, я
скажу Михаилу Иванычу, что уж у него есть невеста, и Михаил Иваныч тебя к нему не будет ревновать».
На нее в самом деле было жалко смотреть: она не прикидывалась. Ей было в самом деле больно. Довольно долго ее
слова были бессвязны, — так она была сконфужена за себя; потом мысли ее пришли в порядок, но и бессвязные, и в порядке, они уже не говорили Лопухову ничего нового. Да и сам он был также расстроен. Он был так занят открытием, которое она сделала ему, что не мог заниматься ее объяснениями по случаю этого открытия. Давши ей наговориться вволю, он
сказал...
— Пойдемте домой, мой друг, я вас провожу. Поговорим. Я через несколько минут
скажу, в чем неудача. А теперь дайте подумать. Я все еще не собрался с мыслями. Надобно придумать что-нибудь новое. Не будем унывать, придумаем. — Он уже прибодрился на последних
словах, но очень плохо.
Словом сказать, приятная беседа по душе с Марьею Алексевною так оживила Дмитрия Сергеича, что куда девалась его грусть! он был такой веселый, каким его Марья Алексевна еще никогда не видывала.
— Маменька, я вам два
слова скажу.
Но вместо
слово «негодницу», успело выговориться только «него…», потому что Лопухов
сказал очень громко: «Вашей брани я слушать не стану, я пришел говорить о деле.
— Да она еще какое
слово сказала: ежели, говорит, я не хочу, чтобы другие меня в безобразии видели, так мужа-то я больше люблю, значит, к нему-то и вовсе не приходится не умывшись на глаза лезть.
— Нейдут из тебя слова-то. Хорошо им жить? — спрашиваю; хороши они? — спрашиваю; такой хотела бы быть, как они? — Молчишь! рыло-то воротишь! — Слушай же ты, Верка, что я
скажу. Ты ученая — на мои воровские деньги учена. Ты об добром думаешь, а как бы я не злая была, так бы ты и не знала, что такое добром называется. Понимаешь? Все от меня, моя ты дочь, понимаешь? Я тебе мать.
Но надобно же
сказать два — три
слова о внешних приметах Кирсанова.
Вера Павловна попробовала
сказать, чтоб он бросил толковать об этом, что это пустяки, он привязался к
слову «пустяки» и начал нести такую же пошлую чепуху, как в разговоре с Лопуховым: очень деликатно и тонко стал развивать ту тему, что, конечно, это «пустяки», потому что он понимает свою маловажность для Лопуховых, но что он большего и не заслуживает, и т. д., и все это говорилось темнейшими, тончайшими намеками в самых любезных выражениях уважения, преданности.
— Мой милый, иди к себе, занимайся или отдохни, — и хочет
сказать, и умеет
сказать эти
слова простым, не унылым тоном.
— Зачем же, Верочка, ты гонишь меня? мне и здесь хорошо, — и хочет и умеет
сказать эти
слова простым, веселым тоном.
На другой день, когда ехали в оперу в извозничьей карете (это ведь дешевле, чем два извозчика), между другим разговором
сказали несколько
слов и о Мерцаловых, у которых были накануне, похвалили их согласную жизнь, заметили, что это редкость; это говорили все, в том числе Кирсанов
сказал: «да, в Мерцалове очень хорошо и то, что жена может свободно раскрывать ему свою душу», только и
сказал Кирсанов, каждый из них троих думал
сказать то же самое, но случилось
сказать Кирсанову, однако, зачем он
сказал это?
— Со мною нельзя так говорить, — Вера Павловна встала, — я не позволю говорить с собою темными
словами. Осмелься
сказать, что ты хотел
сказать!
— Мой милый я
сказала тебе слишком суровые
слова. Но не сердись на них. Ты видишь, я борюсь. Вместо того, чтобы поддержать меня, ты начал помогать тому, против чего я борюсь, надеясь, — да, надеясь устоять.
— Рассказывая про завод, друг мой Верочка, я забыл
сказать тебе одну вещь о новом своем месте, это, впрочем, неважно и говорить об этом не стоило, а на случай
скажу; но только у меня просьба: мне хочется спать, тебе тоже; так если чего не договорю о заводе, поговорим завтра, а теперь
скажу в двух
словах.
Он, как вошел, отвел Кирсанова в сторону и, указавши глазами на меня,
сказал несколько
слов.
Г. N., — он обратился ко мне, — я должен
сказать вам несколько
слов.
Что надобно было бы сделать с другим человеком за такие
слова? вызвать на дуэль? но он говорит таким тоном, без всякого личного чувства, будто историк, судящий холодно не для обиды, а для истины, и сам был так странен, что смешно было бы обижаться, и я только мог засмеяться: — «Да ведь это одно и то же», —
сказал я.
И действительно, он не навязывал: никак нельзя было спастись от того, чтоб он, когда находил это нужным, не высказал вам своего мнения настолько, чтобы вы могли понять, о чем и в каком смысле он хочет говорить; но он делал это в двух — трех
словах и потом спрашивал: «Теперь вы знаете, каково было бы содержание разговора; находите ли вы полезным иметь такой разговор?» Если вы
сказали «нет», он кланялся и отходил.
— Ах! — вскрикнула Вера Павловна: — я не то
сказала, зачем? — Да, вы
сказали только, что согласны слушать меня. Но уже все равно. Надобно же было когда-нибудь сжечь. — Говоря эти
слова, Рахметов сел. — И притом осталась копия с записки. Теперь, Вера Павловна, я вам выражу свое мнение о деле. Я начну с вас. Вы уезжаете. Почему?
Конечно, Лопухов во второй записке говорит совершенно справедливо, что ни он Рахметову, ни Рахметов ему ни
слова не
сказал, каково будет содержание разговора Рахметова с Верою Павловною; да ведь Лопухов хорошо знал Рахметова, и что Рахметов думает о каком деле, и как Рахметов будет говорить в каком случае, ведь порядочные люди понимают друг друга, и не объяснившись между собою; Лопухов мог бы вперед чуть не
слово в
слово написать все, что будет говорить Рахметов Вере Павловне, именно потому-то он и просил Рахметова быть посредником.
В два часа ночи она еще ничего не предвидела, он выжидал, когда она, истомленная тревогою того утра, уж не могла долго противиться сну, вошел,
сказал несколько
слов, и в этих немногих
словах почти все было только непонятное предисловие к тому, что он хотел
сказать, а что он хотел
сказать, в каких коротких
словах сказал он: «Я давно не видел своих стариков, — съезжу к ним; они будут рады» — только, и тотчас же ушел.
Вера Павловна расхохоталась, и долго они оба не могли
сказать ни
слова от смеха.
Смотри на жену, как смотрел на невесту, знай, что она каждую минуту имеет право
сказать: «я недовольна тобою, прочь от меня»; смотри на нее так, и она через девять лет после твоей свадьбы будет внушать тебе такое же поэтическое чувство, как невеста, нет, более поэтическое, более идеальное в хорошем смысле
слова.
Но зато же ведь они и честны друг перед другом, они любят друг друга через десять лет после свадьбы сильнее и поэтичнее, чем в день свадьбы, но зато же ведь в эти десять лет ни он, ни она не дали друг другу притворного поцелуя, не
сказали ни одного притворного
слова.
Исследовали, расспрашивали больную; больная отвечала с готовностию, очень спокойно; но Кирсанов после первых
слов отстал от нее, и только смотрел, как исследовали и расспрашивали тузы; а когда они намаялись и ее измучили, сколько требует приличие в таких случаях, и спросили Кирсанова: «Вы что находите, Александр Матвеич?», он
сказал: «Я не довольно исследовал больную.
Вы можете рассердиться на мои
слова, почувствовать нелюбовь ко мне за них, но все-таки вы
скажете себе: он говорит то, что думает, не притворяется, не хочет меня обманывать.
Наскоро дав им аттестацию, Кирсанов пошел
сказать больной, что дело удалось. Она при первых его
словах схватила его руку, и он едва успел вырвать, чтоб она не поцеловала ее. «Но я не скоро пущу к вам вашего батюшку объявить вам то же самое, —
сказал он: — он у меня прежде прослушает лекцию о том, как ему держать себя». Он
сказал ей, что он будет внушать ее отцу и что не отстанет от него, пока не внушит ему этого основательно.
На другой день в ней беспрестанно возобновлялась мысль: «Кирсанов не
сказал мне ни
слова о нем.
Через несколько дней Кирсанов был опять и опять не
сказал ей ни
слова о том, как понравился ему жених. На этот раз она уже не выдержала и в конце вечера
сказала...
— Правда.
Скажу прямее: я опасаюсь, что им будет это неприятно. Они не слышали моей фамилии. Но у меня могли быть какие-нибудь столкновении с кем-нибудь из людей, близких к мим, или с ними, это все равно.
Словом, я должен удостовериться, приятно ли было бы им познакомиться со мною.