Неточные совпадения
Я думаю, что
не буду нуждаться; но если буду, обращусь к тебе; позаботься же, чтоб у тебя на всякий случай было готово несколько денег для меня; ведь ты
знаешь, у меня много надобностей, расходов, хоть я и скупа; я
не могу обойтись без этого.
Читатель
не ограничивается такими легкими заключениями, — ведь у мужчины мыслительная способность и от природы сильнее, да и развита гораздо больше, чем у женщины; он говорит, — читательница тоже, вероятно, думает это, но
не считает нужным говорить, и потому я
не имею основания спорить с нею, — читатель говорит: «я
знаю, что этот застрелившийся господин
не застрелился».
По должности он
не имел доходов; по дому — имел, но умеренные: другой получал бы гораздо больше, а Павел Константиныч, как сам говорил,
знал совесть; зато хозяйка была очень довольна им, и в четырнадцать лет управления он скопил тысяч до десяти капитала.
Однажды, — Вера Павловна была еще тогда маленькая; при взрослой дочери Марья Алексевна
не стала бы делать этого, а тогда почему было
не сделать? ребенок ведь
не понимает! и точно, сама Верочка
не поняла бы, да, спасибо, кухарка растолковала очень вразумительно; да и кухарка
не стала бы толковать, потому что дитяти этого
знать не следует, но так уже случилось, что душа
не стерпела после одной из сильных потасовок от Марьи Алексевны за гульбу с любовником (впрочем, глаз у Матрены был всегда подбитый,
не от Марьи Алексевны, а от любовника, — а это и хорошо, потому что кухарка с подбитым глазом дешевле!).
— Счастлив твой бог! — однако
не утерпела Марья Алексевна, рванула дочь за волосы, — только раз, и то слегка. — Ну, пальцем
не трону, только завтра чтоб была весела! Ночь спи, дура!
Не вздумай плакать. Смотри, если увижу завтра, что бледна или глаза заплаканы! Спущала до сих пор…
не спущу.
Не пожалею смазливой-то рожи, уж заодно пропадать будет, так хоть дам себя
знать.
—
Знаю: коли
не о свадьбе, так известно о чем. Да
не на таковских напал. Мы его в бараний рог согнем. В мешке в церковь привезу, за виски вокруг налоя обведу, да еще рад будет. Ну, да нечего с тобой много говорить, и так лишнее наговорила: девушкам
не следует этого
знать, это материно дело. А девушка должна слушаться, она еще ничего
не понимает. Так будешь с ним говорить, как я тебе велю?
Ты, Верочка, ученая, а я неученая, да я
знаю все, что у вас в книгах написано; там и то написано, что
не надо так делать, как со мною сделали.
—
Не верьте ему, m-lle Жюли, — сказал статский, — он боится открыть вам истину, думает, что вы рассердитесь, когда
узнаете, что он бросил француженку для русской.
— Ты напрасно думаешь, милая Жюли, что в нашей нации один тип красоты, как в вашей. Да и у вас много блондинок. А мы, Жюли, смесь племен, от беловолосых, как финны («Да, да, финны», заметила для себя француженка), до черных, гораздо чернее итальянцев, — это татары, монголы («Да, монголы,
знаю», заметила для себя француженка), — они все дали много своей крови в нашу! У нас блондинки, которых ты ненавидишь, только один из местных типов, — самый распространенный, но
не господствующий.
— Благодарю, Серж. Карамзин — историк; Пушкин —
знаю; эскимосы в Америке; русские — самоеды; да, самоеды, — но это звучит очень мило са-мо-е-ды! Теперь буду помнить. Я, господа, велю Сержу все это говорить мне, когда мы одни, или
не в нашем обществе. Это очень полезно для разговора. Притом науки — моя страсть; я родилась быть m-me Сталь, господа. Но это посторонний эпизод. Возвращаемся к вопросу: ее нога?
— Жюли, будь хладнокровнее. Это невозможно.
Не он, так другой, все равно. Да вот, посмотри, Жан уже думает отбить ее у него, а таких Жанов тысячи, ты
знаешь. От всех
не убережешь, когда мать хочет торговать дочерью. Лбом стену
не прошибешь, говорим мы, русские. Мы умный народ, Жюли. Видишь, как спокойно я живу, приняв этот наш русский принцип.
— Никогда! Ты раб, француженка свободна. Француженка борется, — она падает, но она борется! Я
не допущу! Кто она? Где она живет? Ты
знаешь?
Та ли это Жюли, которую
знает вся аристократическая молодежь Петербурга? Та ли это Жюли, которая отпускает штуки, заставляющие краснеть иных повес? Нет, это княгиня, до ушей которой никогда
не доносилось ни одно грубоватое слово.
— Милое дитя мое, — сказала Жюли, вошедши в комнату Верочки: — ваша мать очень дурная женщина. Но чтобы мне
знать, как говорить с вами, прошу вас, расскажите, как и зачем вы были вчера в театре? Я уже
знаю все это от мужа, но из вашего рассказа я
узнаю ваш характер.
Не опасайтесь меня. — Выслушавши Верочку, она сказала: — Да, с вами можно говорить, вы имеете характер, — и в самых осторожных, деликатных выражениях рассказала ей о вчерашнем пари; на это Верочка отвечала рассказом о предложении кататься.
— Да, ваша мать
не была его сообщницею и теперь очень раздражена против него. Но я хорошо
знаю таких людей, как ваша мать. У них никакие чувства
не удержатся долго против денежных расчетов; она скоро опять примется ловить жениха, и чем это может кончиться, бог
знает; во всяком случае, вам будет очень тяжело. На первое время она оставит вас в покое; но я вам говорю, что это будет
не надолго. Что вам теперь делать? Есть у вас родные в Петербурге?
— Друг мой, милое мое дитя! о,
не дай тебе бог никогда
узнать, что чувствую я теперь, когда после многих лет в первый раз прикасаются к моим губам чистые губы. Умри, но
не давай поцелуя без любви!
Я
не буду говорить об обязанностях честного человека относительно девушки, имя которой он компрометировал: я слишком хорошо
знаю нашу светскую молодежь, чтобы ждать пользы от рассмотрения этой стороны вопроса.
Словом, Сторешников с каждым днем все тверже думал жениться, и через неделю, когда Марья Алексевна, в воскресенье, вернувшись от поздней обедни, сидела и обдумывала, как ловить его, он сам явился с предложением. Верочка
не выходила из своей комнаты, он мог говорить только с Марьею Алексевною. Марья Алексевна, конечно, сказала, что она с своей стороны считает себе за большую честь, но, как любящая мать, должна
узнать мнение дочери и просит пожаловать за ответом завтра поутру.
Как только она позвала Верочку к папеньке и маменьке, тотчас же побежала сказать жене хозяйкина повара, что «ваш барин сосватал нашу барышню»; призвали младшую горничную хозяйки, стали упрекать, что она
не по — приятельски себя ведет, ничего им до сих пор
не сказала; младшая горничная
не могла взять в толк, за какую скрытность порицают ее — она никогда ничего
не скрывала; ей сказали — «я сама ничего
не слышала», — перед нею извинились, что напрасно ее поклепали в скрытности, она побежала сообщить новость старшей горничной, старшая горничная сказала: «значит, это он сделал потихоньку от матери, коли я ничего
не слыхала, уж я все то должна
знать, что Анна Петровна
знает», и пошла сообщить барыне.
— Она, maman,
не бог
знает кто; когда вы
узнаете ее, вы одобрите мой выбор.
— Maman, это
не принято нынче; я
не маленький мальчик, чтоб вам нужно было водить меня за руку. Я сам
знаю, куда иду.
— Вы сами задерживаете меня. Я хотела сказать, что даже она, — понимаете ли, даже она! — умела понять и оценить мои чувства, даже она,
узнавши от матери о вашем предложении, прислала своего отца сказать мне, что
не восстанет против моей воли и
не обесчестит нашей фамилии своим замаранным именем.
— Отлично, матушка; она уж
узнала и говорит: как вы осмеливаетесь? а я говорю: мы
не осмеливаемся, ваше превосходительство, и Верочка уж отказала.
По всей вероятности, негодная Верка
не хочет выходить замуж, — это даже несомненно, — здравый смысл был слишком силен в Марье Алексевне, чтобы обольститься хитрыми ее же собственными раздумьями о Верочке, как о тонкой интриганке; но эта девчонка устраивает все так, что если выйдет (а чорт ее
знает, что у ней на уме, может быть, и это!), то действительно уже будет полной госпожей и над мужем, и над его матерью, и над домом, — что ж остается?
Девушка начинала тем, что
не пойдет за него; но постепенно привыкала иметь его под своею командою и, убеждаясь, что из двух зол — такого мужа и такого семейства, как ее родное, муж зло меньшее, осчастливливала своего поклонника; сначала было ей гадко, когда она
узнавала, что такое значит осчастливливать без любви; был послушен: стерпится — слюбится, и она обращалась в обыкновенную хорошую даму, то есть женщину, которая сама-то по себе и хороша, но примирилась с пошлостью и, живя на земле, только коптит небо.
И учитель
узнал от Феди все, что требовалось
узнать о сестрице; он останавливал Федю от болтовни о семейных делах, да как вы помешаете девятилетнему ребенку выболтать вам все, если
не запугаете его? на пятом слове вы успеваете перервать его, но уж поздно, — ведь дети начинают без приступа, прямо с сущности дела; и в перемежку с другими объяснениями всяких других семейных дел учитель слышал такие начала речей: «А у сестрицы жених-то богатый!
Впрочем, мы
знаем пока только, что это было натурально со стороны Верочки: она
не стояла на той степени развития, чтобы стараться «побеждать дикарей» и «сделать этого медведя ручным», — да и
не до того ей было: она рада была, что ее оставляют в покое; она была разбитый, измученный человек, которому как-то посчастливилось прилечь так, что сломанная рука затихла, и боль в боку
не слышна, и который боится пошевельнуться, чтоб
не возобновилась прежняя ломота во всех суставах.
Нет, Федя
не наврал на него; Лопухов, точно, был такой студент, у которого голова набита книгами, — какими, это мы увидим из библиографических исследований Марьи Алексевны, — и анатомическими препаратами:
не набивши голову препаратами, нельзя быть профессором, а Лопухов рассчитывал на это. Но так как мы видим, что из сведений, сообщенных Федею о Верочке, Лопухов
не слишком-то хорошо
узнал ее, следовательно и сведения, которые сообщены Федею об учителе, надобно пополнить, чтобы хорошо
узнать Лопухова.
И ведь вот уже минут пять он сидит тут и хоть на нее
не смотрел, но
знает, что она ни разу
не взглянула на жениха, кроме того, когда теперь вот отвечала ему.
Он сыграл какую-то пьесу. Играл он
не бог
знает как, но так себе, пожалуй, и недурно.
— Федя
не совсем верно понял мою тайну: я
не пренебрегаю женщинами, но я избегаю их, — и
знаете, почему? у меня есть невеста, очень ревнивая, которая, чтоб заставить меня избегать их, рассказала мне их тайну.
— Все равно, как
не осталось бы на свете ни одного бедного, если б исполнилось задушевное желание каждого бедного. Видите, как же
не жалки женщины! Столько же жалки, как и бедные. Кому приятно видеть бедных? Вот точно так же неприятно мне видеть женщин с той поры, как я
узнал их тайну. А она была мне открыта моею ревнивою невестою в самый день обручения. До той поры я очень любил бывать в обществе женщин; после того, — как рукою сняло. Невеста вылечила.
— Мы все говорили обо мне, — начал Лопухов: — а ведь это очень нелюбезно с моей стороны, что я все говорил о себе. Теперь я хочу быть любезным, — говорить о вас! Вера Павловна.
Знаете, я был о вас еще гораздо худшего мнения, чем вы обо мне. А теперь… ну, да это после. Но все-таки, я
не умею отвечать себе на одно. Отвечайте вы мне. Скоро будет ваша свадьба?
Или у Диккенса — у него это есть, только он как будто этого
не надеется; только желает, потому что добрый, а сам
знает, что этому нельзя быть.
Если бы они это говорили, я бы
знала, что умные и добрые люди так думают; а то ведь мне все казалось, что это только я так думаю, потому что я глупенькая девочка, что кроме меня, глупенькой, никто так
не думает, никто этого в самом деле
не ждет.
Ведь это желание —
не бог
знает какое головоломное открытие,
не бог
знает какой подвиг геройства.
Ты добрая девушка: ты
не глупая девушка; но ты меня извини, я ничего удивительного
не нахожу в тебе; может быть, половина девушек, которых я
знал и
знаю, а может быть, и больше, чем половина, — я
не считал, да и много их, что считать-то —
не хуже тебя, а иные и лучше, ты меня прости.
Он
знал, и она
узнала; а нам, пожалуй, и
не нужно
знать; нам нужны только факты.
Когда коллежский секретарь Иванов уверяет коллежского советника Ивана Иваныча, что предан ему душою и телом, Иван Иваныч
знает по себе, что преданности душою и телом нельзя ждать ни от кого, а тем больше
знает, что в частности Иванов пять раз продал отца родного за весьма сходную цену и тем даже превзошел его самого, Ивана Иваныча, который успел предать своего отца только три раза, а все-таки Иван Иваныч верит, что Иванов предан ему, то есть и
не верит ему, а благоволит к нему за это, и хоть
не верит, а дает ему дурачить себя, — значит, все-таки верит, хоть и
не верит.
— Что для меня полезнее! Вы
знаете, я очень
не богата. С одной стороны, нерасположение к человеку; с другой — господство над ним, завидное положение в обществе, деньги, толпа поклонников.
Если бы, например, он стал объяснять, что такое «выгода», о которой он толкует с Верочкою, быть может, Марья Алексевна поморщилась бы, увидев, что выгода этой выгоды
не совсем сходна с ее выгодою, но Лопухов
не объяснял этого Марье Алексевне, а в разговоре с Верочкою также
не было такого объяснения, потому что Верочка
знала, каков смысл этого слова в тех книгах, по поводу которых они вели свой разговор.
— Ах, но если бы вы
знали, мой друг, как тяжело, тяжело мне оставаться здесь. Когда мне
не представлялось близко возможности избавиться от этого унижения, этой гадости, я насильно держала себя в каком-то мертвом бесчувствии. Но теперь, мой друг, слишком душно в этом гнилом, гадком воздухе.
—
Не слушаю и ухожу. — Вернулась. — Говорите скорее,
не буду перебивать. Ах, боже мой, если б вы
знали, как вы меня обрадовали! Дайте вашу руку. Видите, как крепко, крепко жму.
— Как долго! Нет, у меня
не достанет терпенья. И что ж я
узнаю из письма? Только «да» — и потом ждать до среды! Это мученье! Если «да», я как можно скорее уеду к этой даме. Я хочу
знать тотчас же. Как же это сделать? Я сделаю вот что: я буду ждать вас на улице, когда вы пойдете от этой дамы.
Вы, профессор N (она назвала фамилию знакомого, через которого получен был адрес) и ваш товарищ, говоривший с ним о вашем деле,
знаете друг друга за людей достаточно чистых, чтобы вам можно было говорить между собою о дружбе одного из вас с молодою девушкою,
не компрометируя эту девушку во мнении других двух.
А N такого же мнения обо мне, и,
зная, что я ищу гувернантку, он почел себя вправе сказать мне, что эта девушка
не родственница вам.
Не порицайте его за нескромность, — он очень хорошо
знает меня.
— Конечно, мсье Лопухов, конечно, богатый; вот это-то меня и смутило. Ведь в таком случае мать
не может быть примирена ничем. А вы
знаете права родителей! В этом случае они воспользуются ими вполне. Они начнут процесс и поведут его до конца.
С амурных дел они, или так встречались? Как бы с амурных дел, он бы был веселый. А ежели бы в амурных делах они поссорились, по ее несоответствию на его желание, тогда бы, точно, он был сердитый, только тогда они ведь поссорились бы, —
не стал бы ее провожать. И опять она прошла прямо в свою комнату и на него
не поглядела, а ссоры незаметно, — нет, видно, так встретились. А черт их
знает, надо глядеть в оба.
— Да нельзя, Марья Алексевна, такое семейство-то. Требуют от человека бог
знает чего, чего он
не в силах сделать.