Неточные совпадения
Только и сказала Марья Алексевна, больше не бранила дочь, а это
какая же брань? Марья Алексевна только вот уж так и говорила с Верочкою, а браниться на нее
давно перестала, и бить ни разу не била с той поры,
как прошел слух про начальника отделения.
В то время
как она, расстроенная огорчением от дочери и в расстройстве налившая много рому в свой пунш, уже
давно храпела, Михаил Иваныч Сторешников ужинал в каком-то моднейшем ресторане с другими кавалерами, приходившими в ложу. В компании было еще четвертое лицо, — француженка, приехавшая с офицером. Ужин приближался к концу.
— Мне
давно было известно, что Мишель волочится за вашей дочерью. Я не мешала этому, потому что молодому человеку нельзя же жить без развлечений. Я снисходительна к шалостям молодых людей. Но я не потерплю унижения своей фамилии.
Как ваша дочь осмелилась забрать себе в голову такие виды?
И
как пронюхивал-то — видно,
давно уж думал подыскать богатую невесту, — и, поди, чать,
как примазывался-то к ней!
Я сама
давно думала в том роде,
как прочла в вашей книге и услышала от вас.
— Ах,
как вы надоели с вашею реальностью и фантастичностью!
Давно понятно, а они продолжают толковать! — говорит Вера Павловна.
Видите, значит, у меня
давно была к нему любовь, но
как он не показывал ко мне никакого чувства и надежды у меня не было, чтобы я могла ему понравиться, то эта любовь и замирала во мне, и я сама не понимала, что она во мне есть.
Но — читатель уже знает вперед смысл этого «но»,
как и всегда будет вперед знать, о чем будет рассказываться после страниц, им прочтенных, — но, разумеется, чувство Кирсанова к Крюковой при их второй встрече было вовсе не то,
как у Крюковой к нему: любовь к ней давным —
давно прошла в Кирсанове; он только остался расположен к ней,
как к женщине, которую когда-то любил.
Вера Павловна уж
давно смотрела на мужа теми же самыми глазами, подозрительными, разгорающимися от гнева,
какими смотрел на него Кирсанов в день теоретического разговора. Когда он кончил, ее лицо пылало.
— Безостановочно продолжает муж после вопроса «слушаешь ли», — да, очень приятные для меня перемены, — и он довольно подробно рассказывает; да ведь она три четверти этого знает, нет, и все знает, но все равно: пусть он рассказывает,
какой он добрый! и он все рассказывает: что уроки ему
давно надоели, и почему в
каком семействе или с
какими учениками надоели, и
как занятие в заводской конторе ему не надоело, потому что оно важно, дает влияние на народ целого завода, и
как он кое-что успевает там делать: развел охотников учить грамоте, выучил их,
как учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям, доказавши, что работники от этого будут меньше портить машины и работу, потому что от этого пойдет уменьшение прогулов и пьяных глаз, плату самую пустую, конечно, и
как он оттягивает рабочих от пьянства, и для этого часто бывает в их харчевнях, — и мало ли что такое.
Понаслаждался, послушал,
как дамы убиваются, выразил три раза мнение, что «это безумие»-то есть, не то, что дамы убиваются, а убить себя отчего бы то ни было, кроме слишком мучительной и неизлечимой физической болезни или для предупреждения какой-нибудь мучительной неизбежной смерти, например, колесования; выразил это мнение каждый раз в немногих, но сильных словах, по своему обыкновению, налил шестой стакан, вылил в него остальные сливки, взял остальное печенье, — дамы уже
давно отпили чай, — поклонился и ушел с этими материалами для финала своего материального наслаждения опять в кабинет, уже вполне посибаритствовать несколько, улегшись на диване, на
каком спит каждый, но который для него нечто уже вроде капуанской роскоши.
В два часа ночи она еще ничего не предвидела, он выжидал, когда она, истомленная тревогою того утра, уж не могла долго противиться сну, вошел, сказал несколько слов, и в этих немногих словах почти все было только непонятное предисловие к тому, что он хотел сказать, а что он хотел сказать, в
каких коротких словах сказал он: «Я
давно не видел своих стариков, — съезжу к ним; они будут рады» — только, и тотчас же ушел.
Как он благороден, Саша!» — «Расскажи же, Верочка,
как это было?» — «Я сказала ему, что не могу жить без тебя; на другой день, вчера, он уж уехал, я хотела ехать за ним, весь день вчера думала, что поеду за ним, а теперь, видишь, я уж
давно сидела здесь».
Давно бы пора понять, что гречанки были умнее, платье должно быть широко от самых плеч,
как одевались они.
— «Иди же еще посмотреть немножко,
как живут люди через несколько времени после того,
как стали понимать то, что
давно понимала ты».
Другие, не так
давно поступившие в мастерскую, были менее развиты, но все-таки с каждою из них можно было говорить,
как с девушкою, уже имеющею некоторое образование.
— Это было
давно, он тогда еще не был женат, а я была очень больна, — он приезжал несколько раз и спас меня. Ах,
какой это человек! Похожа на него она?
Он так сочувствовал всему, что ее интересовало, он так хорошо понимал ее; даже с любимыми подругами, — впрочем, у ней, собственно, и была только одна подруга, Полина, которая уж
давно переселилась в Москву, вышедши замуж за московского фабриканта, — даже с Полиною она не говорила так легко,
как с ним.
— Вследствие двух причин к вам зашел, во-первых, лично познакомиться пожелал, так
как давно уж наслышан с весьма любопытной и выгодной для вас точки; а во-вторых, мечтаю, что не уклонитесь, может быть, мне помочь в одном предприятии, прямо касающемся интереса сестрицы вашей, Авдотьи Романовны. Одного-то меня, без рекомендации, она, может, и на двор к себе теперь не пустит, вследствие предубеждения, ну, а с вашей помощью я, напротив, рассчитываю…
Неточные совпадения
Колода есть дубовая // У моего двора, // Лежит
давно: из младости // Колю на ней дрова, // Так та не столь изранена, //
Как господин служивенькой. // Взгляните: в чем душа!
Давно уж меру всякую //
Как в гневе, так и в радости // Последыш потерял.)
— Коли всем миром велено: // «Бей!» — стало, есть за что! — // Прикрикнул Влас на странников. — // Не ветрогоны тисковцы, //
Давно ли там десятого // Пороли?.. Не до шуток им. // Гнусь-человек! — Не бить его, // Так уж кого и бить? // Не нам одним наказано: // От Тискова по Волге-то // Тут деревень четырнадцать, — // Чай, через все четырнадцать // Прогнали,
как сквозь строй! —
Давно ли народ твой игрушкой служил // Позорным страстям господина? // Потомок татар,
как коня, выводил // На рынок раба-славянина,
Пошли порядки старые! // Последышу-то нашему, //
Как на беду, приказаны // Прогулки. Что ни день, // Через деревню катится // Рессорная колясочка: // Вставай! картуз долой! // Бог весть с чего накинется, // Бранит, корит; с угрозою // Подступит — ты молчи! // Увидит в поле пахаря // И за его же полосу // Облает: и лентяи-то, // И лежебоки мы! // А полоса сработана, //
Как никогда на барина // Не работал мужик, // Да невдомек Последышу, // Что уж
давно не барская, // А наша полоса!