Он согласен, и на его лице восторг от легкости условий, но Жюли не смягчается ничем, и все тянет, и все объясняет… «первое — нужно для нее, второе — также для нее, но еще более для вас: я отложу ужин на неделю, потом еще на неделю, и дело забудется; но вы поймете, что другие забудут его только в том случае, когда вы не будете напоминать о нем
каким бы то ни было словом о молодой особе, о которой» и т. д.
Это великая заслуга в муже; эта великая награда покупается только высоким нравственным достоинством; и кто заслужил ее, тот вправе считать себя человеком безукоризненного благородства, тот смело может надеяться, что совесть его чиста и всегда будет чиста, что мужество никогда ни в чем не изменит ему, что во всех испытаниях, всяких,
каких бы то ни было, он останется спокоен и тверд, что судьба почти не властна над миром его души, что с той поры, как он заслужил эту великую честь, до последней минуты жизни, каким бы ударам ни подвергался он, он будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства.
Неточные совпадения
— Все равно,
как не осталось
бы на свете
ни одного бедного, если б исполнилось задушевное желание каждого бедного. Видите,
как же не жалки женщины! Столько же жалки,
как и бедные. Кому приятно видеть бедных? Вот точно так же неприятно мне видеть женщин с
той поры,
как я узнал их тайну. А она
была мне открыта моею ревнивою невестою в самый день обручения. До
той поры я очень любил бывать в обществе женщин; после
того, —
как рукою сняло. Невеста вылечила.
Это все равно,
как если, когда замечтаешься, сидя одна, просто думаешь: «Ах,
как я его люблю», так ведь тут уж
ни тревоги,
ни боли никакой нет в этой приятности, а так ровно, тихо чувствуешь, так вот
то же самое, только в тысячу раз сильнее, когда этот любимый человек на тебя любуется; и
как это спокойно чувствуешь, а не
то, что сердце стучит, нет, это уж тревога
была бы, этого не чувствуешь, а только оно как-то ровнее, и с приятностью, и так мягко бьется, и грудь шире становится, дышится легче, вот это так, это самое верное: дышать очень легко.
А подумать внимательно о факте и понять его причины — это почти одно и
то же для человека с
тем образом мыслей,
какой был у Лопухова, Лопухов находил, что его теория дает безошибочные средства к анализу движений человеческого сердца, и я, признаюсь, согласен с ним в этом; в
те долгие годы,
как я считаю ее за истину, она
ни разу не ввела меня в ошибку и
ни разу не отказалась легко открыть мне правду,
как бы глубоко
ни была затаена правда какого-нибудь человеческого дела.
— Друг мой, ты говоришь совершенную правду о
том, что честно и бесчестно. Но только я не знаю, к чему ты говоришь ее, и не понимаю,
какое отношение может она иметь ко мне. Я ровно ничего тебе не говорил
ни о
каком намерении рисковать спокойствием жизни, чьей
бы то ни было,
ни о чем подобном. Ты фантазируешь, и больше ничего. Я прошу тебя, своего приятеля, не забывать меня, потому что мне,
как твоему приятелю, приятно проводить время с тобою, — только. Исполнишь ты мою приятельскую просьбу?
Но если он держал себя не хуже прежнего,
то глаза, которые смотрели на него,
были расположены замечать многое, чего и не могли
бы видеть никакие другие глава, — да, никакие другие не могли
бы заметить: сам Лопухов, которого Марья Алексевна признала рожденным идти по откупной части, удивлялся непринужденности, которая
ни на один миг не изменила Кирсанову, и получал
как теоретик большое удовольствие от наблюдений, против воли заинтересовавших его психологическою замечательностью этого явления с научной точки зрения.
— Разумеется, она и сама не знала, слушает она, или не слушает: она могла
бы только сказать, что
как бы там
ни было, слушает или не слушает, но что-то слышит, только не до
того ей, чтобы понимать, что это ей слышно; однако же, все-таки слышно, и все-таки расслушивается, что дело идет о чем-то другом, не имеющем никакой связи с письмом, и постепенно она стала слушать, потому что тянет к этому: нервы хотят заняться чем-нибудь, не письмом, и хоть долго ничего не могла понять, но все-таки успокоивалась холодным и довольным тоном голоса мужа; а потом стала даже и понимать.
Понаслаждался, послушал,
как дамы убиваются, выразил три раза мнение, что «это безумие»-то
есть, не
то, что дамы убиваются, а убить себя отчего
бы то ни было, кроме слишком мучительной и неизлечимой физической болезни или для предупреждения какой-нибудь мучительной неизбежной смерти, например, колесования; выразил это мнение каждый раз в немногих, но сильных словах, по своему обыкновению, налил шестой стакан, вылил в него остальные сливки, взял остальное печенье, — дамы уже давно отпили чай, — поклонился и ушел с этими материалами для финала своего материального наслаждения опять в кабинет, уже вполне посибаритствовать несколько, улегшись на диване, на
каком спит каждый, но который для него нечто уже вроде капуанской роскоши.
Если
бы тут
был кто посторонний, он,
каким бы чувствительным сердцем
ни был одарен, не мог
бы не засмеяться над торжественностью всей этой процедуры и в особенности над обрядными церемонностями этого ее финала. Смешно, это правда. Но
как бы хорошо
было для наших нерв, если
бы, при сообщении нам сильных известий, умели соблюдать хоть десятую долю
той выдержки подготовления,
как Рахметов.
А кто с дельною целью занимается каким-нибудь делом,
тот,
какое бы ни было это дело и в
каком бы платье
ни ходил этот человек, в мужском или в женском, этот человек просто человек, занимающийся своим делом, и больше ничего.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Хотя
бы ты нас поучил, братец батюшка; а мы никак не умеем. С
тех пор
как все, что у крестьян
ни было, мы отобрали, ничего уже содрать не можем. Такая беда!
Стародум.
Как! А разве
тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что,
как бы он знатен
ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который
бы всю свою знатность устремил на
то только, чтоб ему одному
было хорошо, который
бы и достиг уже до
того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась
бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли
тот, кому нечего желать, а лишь
есть чего бояться?
Дома он через минуту уже решил дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига
были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так
как не
было той силы в природе, которая могла
бы убедить прохвоста в неведении чего
бы то ни было,
то в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но даже в известном смысле
было прочнее его.
Услышав требование явиться, она
как бы изумилась, но так
как, в сущности, ей
было все равно,"кто
ни поп —
тот батька",
то после минутного колебания она начала приподниматься, чтоб последовать за посланным.
А глуповцы стояли на коленах и ждали. Знали они, что бунтуют, но не стоять на коленах не могли. Господи! чего они не передумали в это время! Думают: станут они теперь
есть горчицу, —
как бы на будущее время еще
какую ни на
есть мерзость
есть не заставили; не станут —
как бы шелепов не пришлось отведать. Казалось, что колени в этом случае представляют средний путь, который может умиротворить и
ту и другую сторону.