Неточные совпадения
— Ну, Вера, хорошо. Глаза не заплаканы. Видно, поняла, что мать говорит
правду, а
то все на дыбы подымалась, — Верочка сделала нетерпеливое движение, — ну, хорошо, не стану говорить, не расстраивайся. А я вчера так
и заснула у тебя в комнате, может, наговорила чего лишнего. Я вчера не в своем виде была. Ты не верь
тому, что я с пьяных-то глаз наговорила, — слышишь? не верь.
А факт был
тот, что Верочка, слушавшая Лопухова сначала улыбаясь, потом серьезно, думала, что он говорит не с Марьей Алексевною, а с нею,
и не шутя, а
правду, а Марья Алексевна, с самого начала слушавшая Лопухова серьезно, обратилась к Верочке
и сказала: «друг мой, Верочка, что ты все такой букой сидишь?
— Они говорят
правду.
То, что называют возвышенными чувствами, идеальными стремлениями, — все это в общем ходе жизни совершенно ничтожно перед стремлением каждого к своей пользе,
и в корне само состоит из
того же стремления к пользе.
Если Марья Алексевна могла повторить с удовольствием от своего лица его внушения Верочке по вопросу о предложении Сторешникова,
то и он мог бы с удовольствием подписать «
правда» под ее пьяною исповедью Верочке.
— Да, но
и теперь хорошо, потому что готовится это хорошее; по крайней мере,
тем и теперь очень хорошо, кто готовит его. Когда ты, Верочка, помогаешь кухарке готовить обед, ведь в кухне душно, чадно, а ведь тебе хорошо, нужды нет, что душно
и чадно? Всем хорошо сидеть за обедом, но лучше всех
тому, кто помогал готовить его:
тому он вдвое вкуснее. А ты любишь сладко покушать, Верочка, —
правда?
К Вере Павловне они питают беспредельное благоговение, она даже дает им целовать свою руку, не чувствуя себе унижения,
и держит себя с ними, как будто пятнадцатью годами старше их,
то есть держит себя так, когда не дурачится, но, по
правде сказать, большею частью дурачится, бегает, шалит с ними,
и они в восторге,
и тут бывает довольно много галопированья
и вальсированья, довольно много простой беготни, много игры на фортепьяно, много болтовни
и хохотни,
и чуть ли не больше всего пения; но беготня, хохотня
и все нисколько не мешает этой молодежи совершенно, безусловно
и безгранично благоговеть перед Верою Павловною, уважать ее так, как дай бог уважать старшую сестру, как не всегда уважается мать, даже хорошая.
Поэтому только половину вечеров проводят они втроем, но эти вечера уже почти без перерыва втроем;
правда, когда у Лопуховых нет никого, кроме Кирсанова, диван часто оттягивает Лопухова из зала, где рояль; рояль теперь передвинут из комнаты Веры Павловны в зал, но это мало спасает Дмитрия Сергеича: через четверть часа, много через полчаса Кирсанов
и Вера Павловна тоже бросили рояль
и сидят подле его дивана; впрочем, Вера Павловна недолго сидит подле дивана; она скоро устраивается полуприлечь на диване, так, однако, что мужу все-таки просторно сидеть: ведь диван широкий;
то есть не совсем уж просторно, но она обняла мужа одною рукою, поэтому сидеть ему все-таки ловко.
А подумать внимательно о факте
и понять его причины — это почти одно
и то же для человека с
тем образом мыслей, какой был у Лопухова, Лопухов находил, что его теория дает безошибочные средства к анализу движений человеческого сердца,
и я, признаюсь, согласен с ним в этом; в
те долгие годы, как я считаю ее за истину, она ни разу не ввела меня в ошибку
и ни разу не отказалась легко открыть мне
правду, как бы глубоко ни была затаена
правда какого-нибудь человеческого дела.
Правда и то, что теория эта сама-то дается не очень легко: нужно
и пожить,
и подумать, чтоб уметь понять ее.
— Друг мой, ты говоришь совершенную
правду о
том, что честно
и бесчестно. Но только я не знаю, к чему ты говоришь ее,
и не понимаю, какое отношение может она иметь ко мне. Я ровно ничего тебе не говорил ни о каком намерении рисковать спокойствием жизни, чьей бы
то ни было, ни о чем подобном. Ты фантазируешь,
и больше ничего. Я прошу тебя, своего приятеля, не забывать меня, потому что мне, как твоему приятелю, приятно проводить время с тобою, — только. Исполнишь ты мою приятельскую просьбу?
А он все толкует про свои заводские дела, как они хороши, да о
том, как будут радоваться ему его старики, да про
то, что все на свете вздор, кроме здоровья,
и надобно ей беречь здоровье,
и в самую минуту прощанья, уже через балюстраду, сказал: — Ты вчера написала, что еще никогда не была так привязана ко мне, как теперь — это
правда, моя милая Верочка.
Если бы тут был кто посторонний, он, каким бы чувствительным сердцем ни был одарен, не мог бы не засмеяться над торжественностью всей этой процедуры
и в особенности над обрядными церемонностями этого ее финала. Смешно, это
правда. Но как бы хорошо было для наших нерв, если бы, при сообщении нам сильных известий, умели соблюдать хоть десятую долю
той выдержки подготовления, как Рахметов.
Она сейчас же увидела бы это, как только прошла бы первая горячка благодарности; следовательно, рассчитывал Лопухов, в окончательном результате я ничего не проигрываю оттого, что посылаю к ней Рахметова, который будет ругать меня, ведь она
и сама скоро дошла бы до такого же мнения; напротив, я выигрываю в ее уважении: ведь она скоро сообразит, что я предвидел содержание разговора Рахметова с нею
и устроил этот разговор
и зачем устроил; вот она
и подумает: «какой он благородный человек, знал, что в
те первые дни волнения признательность моя к нему подавляла бы меня своею экзальтированностью,
и позаботился, чтобы в уме моем как можно поскорее явились мысли, которыми облегчилось бы это бремя; ведь хотя я
и сердилась на Рахметова, что он бранит его, а ведь я тогда же поняла, что, в сущности, Рахметов говорит
правду; сама я додумалась бы до этого через неделю, но тогда это было бы для меня уж не важно, я
и без
того была бы спокойна; а через
то, что эти мысли были высказаны мне в первый же день, я избавилась от душевной тягости, которая иначе длилась бы целую неделю.
Но я, кроме
того, замечаю еще вот что: женщина в пять минут услышит от проницательного читателя больше сальностей, очень благоприличных, чем найдет во всем Боккаччио,
и уж, конечно, не услышит от него ни одной светлой, свежей, чистой мысли, которых у Боккаччио так много): ты
правду говорил, мой милый, что у него громадный талант.
А за столом было 37 человек (не считая меня, гостьи,
и Веры Павловны),
правда, в
том числе нескольких детей.
— Да, мы можем этим гордиться; конечно,
и у нас далеко не
то, чему следует быть; но все-таки, какое сравнение с вами, европейцами. Все, что рассказывают вам о свободе женщины у нас,
правда.
Правда и то, что, когда она заговорила о Кирсановых, он остановил ее...
Неточные совпадения
Городничий.
И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из
того, что он говорил,
правда? (Задумывается.)Да как же
и не быть
правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце,
то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет
и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что
и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Ой! ночка, ночка пьяная! // Не светлая, а звездная, // Не жаркая, а с ласковым // Весенним ветерком! //
И нашим добрым молодцам // Ты даром не прошла! // Сгрустнулось им по женушкам, // Оно
и правда: с женушкой // Теперь бы веселей! // Иван кричит: «Я спать хочу», // А Марьюшка: —
И я с тобой! — // Иван кричит: «Постель узка», // А Марьюшка: — Уляжемся! — // Иван кричит: «Ой, холодно», // А Марьюшка: — Угреемся! — // Как вспомнили
ту песенку, // Без слова — согласилися // Ларец свой попытать.
Ты дай нам слово верное // На нашу речь мужицкую // Без смеху
и без хитрости, // По совести, по разуму, // По
правде отвечать, // Не
то с своей заботушкой // К другому мы пойдем…»
Как велено, так сделано: // Ходила с гневом на сердце, // А лишнего не молвила // Словечка никому. // Зимой пришел Филиппушка, // Привез платочек шелковый // Да прокатил на саночках // В Екатеринин день, //
И горя словно не было! // Запела, как певала я // В родительском дому. // Мы были однолеточки, // Не трогай нас — нам весело, // Всегда у нас лады. //
То правда, что
и мужа-то // Такого, как Филиппушка, // Со свечкой поискать…
Искусственные примеси сверху донизу опутали Глупов,
и ежели можно сказать, что в общей экономии его существования эта искусственность была небесполезна,
то с не меньшею
правдой можно утверждать
и то, что люди, живущие под гнетом ее, суть люди не весьма счастливые.