Неточные совпадения
Будем учиться и трудиться,
будем петь и любить,
будет рай на земле.
Будем же веселы
жизнью, — это дело пойдет, оно скоро придет, все дождемся его, —
Воспитание Веры Павловны
было очень обыкновенное.
Жизнь ее до знакомства с медицинским студентом Лопуховым представляла кое-что замечательное, но не особенное. А в поступках ее уже и тогда
было кое-что особенное.
— Милое дитя мое, это
было сказано в увлечении; в минуты увлечения оно верно и хорошо! Но
жизнь — проза и расчет.
Он редко играл роль в домашней
жизни. Но Марья Алексевна
была строгая хранительница добрых преданий, и в таком парадном случае, как объявление дочери о предложении, она назначила мужу ту почетную роль, какая по праву принадлежит главе семейства и владыке. Павел Константиныч и Марья Алексевна уселись на диване, как на торжественнейшем месте, и послали Матрену просить барышню пожаловать к ним.
Случай, с которого стала устраиваться ее
жизнь хорошо,
был такого рода. Надобно стало готовить в гимназию маленького брата Верочки. Отец стал спрашивать у сослуживцев дешевого учителя. Один из сослуживцев рекомендовал ему медицинского студента Лопухова.
Например, Лопухов больше всего
был теперь занят тем, как устроить свою
жизнь по окончании курса, до которого осталось ему лишь несколько месяцев, как и Кирсанову, а план будущности
был у них обоих одинаковый.
С какою степенью строгости исполняют они эту высокую решимость, зависит, конечно, оттого, как устраивается их домашняя
жизнь: если не нужно для близких им, они так и не начинают заниматься практикою, то
есть оставляют себя почти в нищете; но если заставляет семейная необходимость, то обзаводятся практикою настолько, насколько нужно для семейства, то
есть в очень небольшом размере, и лечат лишь людей, которые действительно больны и которых действительно можно лечить при нынешнем еще жалком положении науки, тo
есть больных, вовсе невыгодных.
Теперь давно уж не
было человека, который вел бы более строгую
жизнь, — и не в отношении к одному вину.
— Это моя тайна, которой Федя не расскажет вам. Я совершенно разделяю желание бедных, чтоб их не
было, и когда-нибудь это желание исполнится: ведь раньше или позже мы сумеем же устроить
жизнь так, что не
будет бедных; но…
— Ничего. Я думала об этом и решилась. Я тогда не останусь здесь. Я могу
быть актрисою. Какая это завидная
жизнь! Независимость! Независимость!
Сущность моей
жизни состояла до сих пор в том, что я учился, я готовился
быть медиком.
— Люди, говорящие разные пустяки, могут говорить о нем, как им угодно; люди, имеющие правильный взгляд на
жизнь, скажут, что вы поступили так, как следовало вам поступить; если вы так сделали, значит, такова
была ваша личность, что нельзя вам
было поступить иначе при таких обстоятельствах, они скажут, что вы поступили по необходимости вещей, что, собственно говоря, вам и не
было другого выбора.
Бедная квартира поведет к предложению невыгодных условий гувернантке; без почтенности и видимой хорошей семейной
жизни рекомендующего лица не
будут иметь выгодного мнения о рекомендуемой девушке.
Через несколько минут вошла Марья Алексевна. Дмитрий Сергеич поиграл с нею в преферанс вдвоем, сначала выигрывал, потом дал отыграться, даже проиграл 35 копеек, — это в первый раз снабдил он ее торжеством и, уходя, оставил ее очень довольною, — не деньгами, а собственно торжеством:
есть чисто идеальные радости у самых погрязших в материализме сердец, чем и доказывается, что материалистическое объяснение
жизни неудовлетворительно.
— Вера Павловна, я вам предложил свои мысли об одной стороне нашей
жизни, — вы изволили совершенно ниспровергнуть их вашим планом, назвали меня тираном, поработителем, — извольте же придумывать сами, как
будут устроены другие стороны наших отношений! Я считаю напрасным предлагать свои соображения, чтоб они
были точно так же изломаны вами. Друг мой, Верочка, да ты сама скажи, как ты думаешь жить; наверное мне останется только сказать: моя милая! как она умно думает обо всем!
— Ах, мой милый, да разве трудно до этого додуматься? Ведь я видала семейную
жизнь, — я говорю не про свою семью: она такая особенная, — но ведь у меня
есть же подруги, я же бывала в их семействах; боже мой, сколько неприятностей между мужьями и женами — ты не можешь себе вообразить, мой милый!
Я обо всем предупреждаю читателя, потому скажу ему, чтоб он не предполагал этот монолог Лопухова заключающим в себе таинственный намек автора на какой-нибудь важный мотив дальнейшего хода отношений между Лопуховым и Верою Павловною;
жизнь Веры Павловны не
будет подтачиваться недостатком возможности блистать в обществе и богато наряжаться, и ее отношения к Лопухову не
будут портиться «вредным чувством» признательности.
— Нет, в гувернантки не поступает. Уладилось иначе. Ей теперь можно
будет вести пока сносную
жизнь в ее семействе.
При таком устройстве
были в готовности средства к
жизни на три, пожалуй, даже на четыре месяца; ведь на чай 10 рублей в месяц довольно? а в четыре месяца Лопухов надеялся найти уроки, какую-нибудь литературную работу, занятия в какой-нибудь купеческой конторе, — все равно.
Вы перестаете
быть важным действующим лицом в
жизни Верочки, Марья Алексевна, и, расставаясь с вами, автор этого рассказа просит вас не сетовать на то, что вы отпускаетесь со сцены с развязкою, несколько невыгодной для вас.
Вся ваша прежняя
жизнь привела вас к заключению, что люди делятся на два разряда — дураков и плутов: «кто не дурак, тот плут, непременно плут, думали вы, а не плутом может
быть только дурак».
Ваш взгляд на людей уже совершенно сформировался, когда вы встретили первого благородного человека, который не
был простодушным, жалким ребенком, знал
жизнь не хуже вас, судил о ней не менее верно, чем вы, умел делать дело не менее основательно, чем вы: вам простительно
было ошибиться и принять его за такого же пройдоху, как вы.
Конечно, вы остались бы довольны и этим, потому что вы и не думали никогда претендовать на то, что вы мила или добра; в минуту невольной откровенности вы сами признавали, что вы человек злой и нечестный, и не считали злобы и нечестности своей бесчестьем для себя, доказывая, что иною вы не могли
быть при обстоятельствах вашей
жизни.
Хорошо шла
жизнь Лопуховых. Вера Павловна
была всегда весела. Но однажды, — это
было месяцев через пять после свадьбы, — Дмитрий Сергеич, возвратившись с урока, нашел жену в каком-то особенном настроении духа: в ее глазах сияла и гордость, и радость. Тут Дмитрий Сергеич припомнил, что уже несколько дней можно
было замечать в ней признаки приятной тревоги, улыбающегося раздумья, нежной гордости.
— Да, движение
есть реальность, — говорит Алексей Петрович, — потому что движение — это
жизнь, а реальность и
жизнь одно и то же. Но
жизнь имеет главным своим элементом труд, а потому главный элемент реальности — труд, и самый верный признак реальности — дельность.
А без движения нет
жизни, то
есть реальности, потому это грязь фантастическая, то
есть гнилая.
Нет, сударыня, какова бы ни
была жизнь вашего семейства, но это
была не пустая, фантастическая
жизнь.
Но годы идут, и с годами становится лучше, если
жизнь идет, как должна идти, как теперь идет у немногих. Как
будет когда-нибудь идти у всех.
Проницательный читатель, — я объясняюсь только с читателем: читательница слишком умна, чтобы надоедать своей догадливостью, потому я с нею не объясняюсь, говорю это раз — навсегда;
есть и между читателями немало людей не глупых: с этими читателями я тоже не объясняюсь; но большинство читателей, в том числе почти все литераторы и литературщики, люди проницательные, с которыми мне всегда приятно беседовать, — итак, проницательный читатель говорит: я понимаю, к чему идет дело; в
жизни Веры Павловны начинается новый роман; в нем
будет играть роль Кирсанов; и понимаю даже больше: Кирсанов уже давно влюблен в Веру Павловну, потому-то он и перестал бывать у Лопуховых.
Его недавняя
жизнь обречена
быть и недолгою
жизнью.
На первый раз она
была изумлена такой исповедью; но, подумав над нею несколько дней, она рассудила: «а моя
жизнь? — грязь, в которой я выросла, ведь тоже
была дурна; однако же не пристала ко мне, и остаются же чисты от нее тысячи женщин, выросших в семействах не лучше моего.
— Нет, Вера Павловна, у меня другое чувство. Я вам хочу сказать, какой он добрый; мне хочется, чтобы кто-нибудь знал, как я ему обязана, а кому сказать кроме вас? Мне это
будет облегчение. Какую
жизнь я вела, об этом, разумеется, нечего говорить, — она у всех таких бедных одинакая. Я хочу сказать только о том, как я с ним познакомилась. Об нем так приятно говорить мне; и ведь я переезжаю к нему жить, — надобно же вам знать, почему я бросаю мастерскую.
Вот я так и жила. Прошло месяца три, и много уже отдохнула я в это время, потому что
жизнь моя уже
была спокойная, и хоть я совестилась по причине денег, но дурной девушкою себя уж не считала.
Так вот, как он взял мою руку, — вы не поверите, я так и покраснела: после моей-то
жизни, Вера Павловна, будто невинная барышня — ведь это странно, а так
было.
От этого поцелуя у меня голова закружилась, я память потеряла: можно ли этому поверить, Вера Павловна, чтобы это могло
быть после такой моей
жизни?
То, знаете, кровь кипит, тревожно что-то, и в сладком чувстве
есть как будто какое-то мученье, так что даже тяжело это, хотя нечего и говорить, какое это блаженство, что за такую минуту можно, кажется,
жизнью пожертвовать, — да и жертвуют, Вера Павловна; значит, большое блаженство, а все не то, совсем не то.
Крюкова не хотела
быть причиною семейного раздора, да если б и хотела, уж не имела спокойной
жизни на прежней должности, и бросила ее.
И действительно, она порадовалась; он не отходил от нее ни на минуту, кроме тех часов, которые должен
был проводить в гошпитале и Академии; так прожила она около месяца, и все время
были они вместе, и сколько
было рассказов, рассказов обо всем, что
было с каждым во время разлуки, и еще больше
было воспоминаний о прежней
жизни вместе, и сколько
было удовольствий: они гуляли вместе, он нанял коляску, и они каждый день целый вечер ездили по окрестностям Петербурга и восхищались ими; человеку так мила природа, что даже этою жалкою, презренною, хоть и стоившею миллионы и десятки миллионов, природою петербургских окрестностей радуются люди; они читали, они играли в дурачки, они играли в лото, она даже стала учиться играть в шахматы, как будто имела время выучиться.
«А не знаете ли вы чего-нибудь поподробнее о
жизни самой г-жи Бичер-Стоу, роман которой мы все знаем по вашим рассказам?», — говорит одна из взрослых собеседниц; нет, Кирсанов теперь не знает, но узнает, это ему самому любопытно, а теперь он может пока рассказать кое-что о Говарде, который
был почти такой же человек, как г-жа Бичер-Стоу.
Отдельное чувство может
быть подавлено, и через несколько времени мое спокойствие восстановится, я опять
буду доволен своею
жизнью.
Мне
было так тяжело видеть ту
жизнь, которая давила, душила меня до замужества.
Как он сочувствует всему, что требует сочувствия, хочет помогать всему, что требует помощи; как он уверен, что счастье для людей возможно, что оно должно
быть, что злоба и горе не вечно, что быстро идет к нам новая, светлая
жизнь.
Трудновата
была борьба на этот раз, но зато и сколько внутреннего удовольствия доставляла она ему, и это удовольствие не пройдет вместе с нею, а
будет греть его грудь долго, до конца
жизни.
А постепенно это
будет развиваться в обычное правило, внушаемое всем воспитанием, всею обстановкою
жизни.
Это
было сказано так нежно, так искренно, так просто, что Лопухов почувствовал в груди волнение теплоты и сладости, которого всю
жизнь не забудет тот, кому счастье дало испытать его.
Это великая заслуга в муже; эта великая награда покупается только высоким нравственным достоинством; и кто заслужил ее, тот вправе считать себя человеком безукоризненного благородства, тот смело может надеяться, что совесть его чиста и всегда
будет чиста, что мужество никогда ни в чем не изменит ему, что во всех испытаниях, всяких, каких бы то ни
было, он останется спокоен и тверд, что судьба почти не властна над миром его души, что с той поры, как он заслужил эту великую честь, до последней минуты
жизни, каким бы ударам ни подвергался он, он
будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства.
Он целый вечер не сводил с нее глаз, и ей ни разу не подумалось в этот вечер, что он делает над собой усилие, чтобы
быть нежным, и этот вечер
был одним из самых радостных в ее
жизни, по крайней мере, до сих пор; через несколько лет после того, как я рассказываю вам о ней, у ней
будет много таких целых дней, месяцев, годов: это
будет, когда подрастут ее дети, и она
будет видеть их людьми, достойными счастья и счастливыми.
То, что мы с тобою признаем за нормальную
жизнь,
будет так, когда переменятся понятия, обычаи общества.
Ведь это
было бы с твоей стороны низким злодейством, ведь ты отнял бы спокойствие
жизни у человека.
Кроме мужчин,
есть на свете женщины, которые тоже люди; кроме пощечины,
есть другие вздоры, по — нашему с тобою и по правде вздоры, но которые тоже отнимают спокойствие
жизни у людей.