Неточные совпадения
Должно быть, новая проделка, выдуманная Маей, была очень смешна и забавна, потому что когда ее сообщили потом Сереже, а за ним и Бобке, то оба они так и повалились
на траву от охватившего их сильного приступа смеха. Потом, подхватив ведерко с раком, копошившимся
на дне, они опрометью помчались к дому, так громко хохоча и
крича по дороге, что из людской, из птичника и из конюшни — отовсюду повысунулись удивленные и любопытные лица
прислуги, желая узнать, отчего так весело смеются проказники-барчата.
Неточные совпадения
— Ну, что уж… Вот, Варюша-то… Я ее как дочь люблю, монахини
на бога не работают, как я
на нее, а она меня за худые простыни воровкой сочла.
Кричит, ногами топала, там — у черной сотни, у быка этого. Каково мне? Простыни-то для раненых.
Прислуга бастовала, а я — работала, милый! Думаешь — не стыдно было мне? Опять же и ты, — ты вот здесь, тут — смерти ходят, а она ушла, да-а!
Раз кто-то
крикнул во дворе: «Ведут!..» Поднялась кутерьма,
прислуга выбегала из кухни, бежали горничные, конюха, бежали соседи из переулка, а
на перекрестке гремели барабаны и слышался гул. Мы с братом тоже побежали… Но оказалось, что это везли для казни
на высокой телеге арестанта…
И когда пришел настоящий час, стало у молодой купецкой дочери, красавицы писаной, сердце болеть и щемить, ровно стало что-нибудь подымать ее, и смотрит она то и дело
на часы отцовские, аглицкие, немецкие, — а все рано ей пускаться в дальний путь; а сестры с ней разговаривают, о том о сем расспрашивают, позадерживают; однако сердце ее не вытерпело: простилась дочь меньшая, любимая, красавица писаная, со честным купцом, батюшкой родимыим, приняла от него благословение родительское, простилась с сестрами старшими, любезными, со
прислугою верною, челядью дворовою и, не дождавшись единой минуточки до часа урочного, надела золот перстень
на правый мизинец и очутилась во дворце белокаменном, во палатах высокиих зверя лесного, чуда морского, и, дивуючись, что он ее не встречает,
закричала она громким голосом: «Где же ты мой добрый господин, мой верный друг?
— Эй ты, свинья! —
кричит он
на буфетную
прислугу. — Поди сюда, вор! Азиаты… Умбракул…
Сашу, девочку, трогают мои несчастия. Она мне, почти старику, объясняется в любви, а я пьянею, забываю про все
на свете, обвороженный, как музыкой, и
кричу: «Новая жизнь! счастье!» А
на другой день верю в эту жизнь и в счастье так же мало, как в домового… Что же со мною? B какую пропасть толкаю я себя? Откуда во мне эта слабость? Что стало с моими нервами? Стоит только больной жене уколоть мое самолюбие, или не угодит
прислуга, или ружье даст осечку, как я становлюсь груб, зол и не похож
на себя…