Неточные совпадения
— Казачка Максимку от меня взяли, — перебил ее Харлов (глаза его продолжали бегать, обе руки он держал у подбородка — пальцы в пальцы), —
экипаж отняли, месячину урезали, жалованья выговоренного не платили — кругом, как есть, окорнали — я все
молчал, все терпел!
— Чичас… чичас… Знаю я твое чичас! — повторила матушка с укоризной и выслала его вон. Потом она позвонила, велела позвать Квицинского и отдала ему приказ: немедленно отправиться с
экипажем в Еськово, во что бы то ни стало отыскать Мартына Петровича и привезти его. — Без него не являйтесь! — заключила она. Сумрачный поляк
молча наклонил голову и вышел.
Возвращаясь на другой день домой, Петр Елисеич сидел в
экипаже молча: невесело было у него на душе. Нюрочка, напротив, чувствовала себя прекрасно и даже мурлыкала, как котенок, какую-то детскую песенку. Раз она без всякой видимой причины расхохоталась.
Неточные совпадения
Она
молча села в карету Алексея Александровича и
молча выехала из толпы
экипажей. Несмотря на всё, что он видел, Алексей Александрович всё-таки не позволял себе думать о настоящем положении своей жены. Он только видел внешние признаки. Он видел, что она вела себя неприлично, и считал своим долгом сказать ей это. Но ему очень трудно было не сказать более, а сказать только это. Он открыл рот, чтобы сказать ей, как она неприлично вела себя, но невольно сказал совершенно другое.
Самгин привычно отметил, что зрители делятся на три группы: одни возмущены и напуганы, другие чем-то довольны, злорадствуют, большинство осторожно
молчит и уже многие поспешно отходят прочь, — приехала полиция: маленький пристав, остроносый, с черными усами на желтом нездоровом лице, двое околоточных и штатский — толстый, в круглых очках, в котелке; скакали четверо конных полицейских, ехали еще два
экипажа, и пристав уже покрикивал, расталкивая зрителей:
Козлов по-вчерашнему ходил, пошатываясь, как пьяный, из угла в угол, угрюмо
молчал с неблизкими и обнаруживал тоску только при Райском, слабел и падал духом, жалуясь тихим ропотом, и все вслушивался в каждый проезжавший
экипаж по улице, подходил к дверям в волнении и возвращался в отчаянии.
«Артистическая партия», то есть мы трое, вошли на крыльцо, а та упрямо сидела в
экипаже. Между тем Вандик и товарищ его
молча отпрягли лошадей, и спор кончился.
Но дедушка был утомлен; он грузно вылез из
экипажа, наскоро поздоровался с отцом, на ходу подал матушке и внучатам руку для целования и
молча прошел в отведенную ему комнату, откуда и не выходил до утра следующего дня.