Что мог я сказать ей? Она стояла передо мною и глядела на меня — а я принадлежал ей весь, с головы до ног, как только она на
меня глядела… Четверть часа спустя я уже бегал с кадетом и с Зинаидой взапуски; я не плакал, я смеялся, хотя напухшие веки от смеха роняли слезы; у меня на шее, вместо галстучка, была повязана лента Зинаиды, и я закричал от радости, когда мне удалось поймать ее за талию. Она делала со мной все, что хотела.
Неточные совпадения
— Молодой человек, а молодой человек, — проговорил вдруг подле
меня чей-то голос, — разве позволительно
глядеть так на чужих барышень?
Молодая девушка продолжала
глядеть на
меня с прежней усмешкой, слегка щурясь и склонив головку немного набок.
— Послушайте, — возразила она. — Вы
меня еще не знаете:
я престранная;
я хочу, чтоб
мне всегда правду говорили. Вам,
я слышала, шестнадцать лет, а
мне двадцать один: вы видите,
я гораздо старше вас, и потому вы всегда должны
мне говорить правду… и слушаться
меня, — прибавила она. —
Глядите на
меня — отчего вы на
меня не
глядите?
—
Глядите на
меня, — промолвила она, ласково понижая голос, —
мне это не неприятно…
Мне ваше лицо нравится;
я предчувствую, что мы будем друзьями. А
я вам нравлюсь? — прибавила она лукаво.
Я еще раз поклонился, повернулся и вышел из комнаты с тем чувством неловкости в спине, которое ощущает очень молодой человек, когда он знает, что ему
глядят вслед.
Отец почтительно ей поклонился и проводил ее до двери передней.
Я стоял тут же в своей куцей куртке и
глядел на пол, словно к смерти приговоренный. Обращение Зинаиды со
мной меня окончательно убило. Каково же было мое удивление, когда, проходя мимо
меня, она скороговоркой и с прежним ласковым выражением в глазах шепнула
мне...
Лицо Зинаиды тихо плыло передо
мною во мраке — плыло и не проплывало; губы ее все так же загадочно улыбались, глаза
глядели на
меня немного сбоку, вопросительно, задумчиво и нежно… как в то мгновение, когда
я расстался с ней.
Я приподнялся и
глянул в окно.
Зато у
меня, бывало, вся кровь загоралась, когда Малевский подойдет к ней, хитро покачиваясь, как лиса, изящно обопрется на спинку ее стула и начнет шептать ей на ухо с самодовольной и заискивающей улыбочкой, — а она скрестит руки на груди, внимательно
глядит на него, и сама улыбается, и качает головой.
— Вы не думаете ли, что
я его люблю, — сказала она
мне в другой раз. — Нет;
я таких любить не могу, на которых
мне приходится
глядеть сверху вниз.
Мне надобно такого, который сам бы
меня сломил… Да
я на такого не наткнусь, бог милостив! Не попадусь никому в лапы, ни-ни!
Тогда
я запирался у себя в комнате или уходил на самый конец сада, взбирался на уцелевшую развалину высокой каменной оранжереи и, свесив ноги со стены, выходившей на дорогу, сидел по часам и
глядел,
глядел, ничего не видя.
Возле
меня, по запыленной крапиве, лениво перепархивали белые бабочки; бойкий воробей садился недалеко на полусломанном красном кирпиче и раздражительно чирикал, беспрестанно поворачиваясь всем телом и распустив хвостик; все еще недоверчивые вороны изредка каркали, сидя высоко, высоко на обнаженной макушке березы; солнце и ветер тихо играли в ее жидких ветках; звон колоколов Донского монастыря прилетал по временам, спокойный и унылый — а
я сидел,
глядел, слушал — и наполнялся весь каким-то безымянным ощущением, в котором было все: и грусть, и радость, и предчувствие будущего, и желание, и страх жизни.
— Да, — повторила она, по-прежнему
глядя на
меня. — Это так. Такие же глаза, — прибавила она, задумалась и закрыла лицо руками. — Все
мне опротивело, — прошептала она, — ушла бы
я на край света, не могу
я это вынести, не могу сладить… И что ждет
меня впереди!.. Ах,
мне тяжело… боже мой, как тяжело!
Я продолжал стоять на коленях и с глубоким унынием
глядел на нее.
Зинаида торопливо пожала
мне руку и побежала вперед. Мы вернулись во флигель. Майданов принялся читать нам своего только что отпечатанного «Убийцу», но
я не слушал его. Он выкрикивал нараспев свои четырехстопные ямбы, рифмы чередовались и звенели, как бубенчики, пусто и громко, а
я все
глядел на Зинаиду и все старался понять значение ее последних слов.
Уже
я не думал более о Малевском, хотя Беловзоров с каждым днем становился все грознее и грознее и
глядел на увертливого графа, как волк на барана; да
я ни о чем и ни о ком не думал.
Вот однажды сижу
я на стене,
гляжу вдаль и слушаю колокольный звон… вдруг что-то пробежало по
мне — ветерок не ветерок и не дрожь, а словно дуновение, словно ощущение чьей-то близости…
Я опустил глаза. Внизу, по дороге, в легком сереньком платье, с розовым зонтиком на плече, поспешно шла Зинаида. Она увидела
меня, остановилась и, откинув край соломенной шляпы, подняла на
меня свои бархатные глаза.
Его свежее, красивое лицо так
мне было противно в эту минуту — и он
глядел на
меня так презрительно-игриво, что
я не отвечал ему вовсе.
Я стал
глядеть,
я силился прислушаться.
Отец быстро
глянул на
меня.
«Умерла!» — повторил
я, тупо
глядя на швейцара, тихо выбрался на улицу и пошел, не зная сам куда.
Итак, я начал рассматривать лицо слепого; но что прикажете прочитать на лице, у которого нет глаз? Долго
я глядел на него с невольным сожалением, как вдруг едва приметная улыбка пробежала по тонким губам его, и, не знаю отчего, она произвела на меня самое неприятное впечатление. В голове моей родилось подозрение, что этот слепой не так слеп, как оно кажется; напрасно я старался уверить себя, что бельмы подделать невозможно, да и с какой целью? Но что делать? я часто склонен к предубеждениям…
Каменный ли казенный дом, известной архитектуры с половиною фальшивых окон, один-одинешенек торчавший среди бревенчатой тесаной кучи одноэтажных мещанских обывательских домиков, круглый ли правильный купол, весь обитый листовым белым железом, вознесенный над выбеленною, как снег, новою церковью, рынок ли, франт ли уездный, попавшийся среди города, — ничто не ускользало от свежего тонкого вниманья, и, высунувши нос из походной телеги своей,
я глядел и на невиданный дотоле покрой какого-нибудь сюртука, и на деревянные ящики с гвоздями, с серой, желтевшей вдали, с изюмом и мылом, мелькавшие из дверей овощной лавки вместе с банками высохших московских конфект, глядел и на шедшего в стороне пехотного офицера, занесенного бог знает из какой губернии на уездную скуку, и на купца, мелькнувшего в сибирке [Сибирка — кафтан с перехватом и сборками.] на беговых дрожках, и уносился мысленно за ними в бедную жизнь их.
Неточные совпадения
Хлестаков.
Я, признаюсь, рад, что вы одного мнения со
мною.
Меня, конечно, назовут странным, но уж у
меня такой характер. (
Глядя в глаза ему, говорит про себя.)А попрошу-ка
я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)Какой странный со
мною случай: в дороге совершенно издержался. Не можете ли вы
мне дать триста рублей взаймы?
Гляди мне в очи ясные, //
Гляди в лицо румяное, // Подумывай, смекай:
Крестьяне наши трезвые, // Поглядывая, слушая, // Идут своим путем. // Средь самой средь дороженьки // Какой-то парень тихонький // Большую яму выкопал. // «Что делаешь ты тут?» // — А хороню
я матушку! — // «Дурак! какая матушка! //
Гляди: поддевку новую // Ты в землю закопал! // Иди скорей да хрюкалом // В канаву ляг, воды испей! // Авось, соскочит дурь!»
Придет,
глядит начальником // (Горда свинья: чесалася // О барское крыльцо!), // Кричит: «Приказ по вотчине!» // Ну, слушаем приказ: // «Докладывал
я барину, // Что у вдовы Терентьевны // Избенка развалилася, // Что баба побирается // Христовым подаянием, // Так барин приказал:
В канаве бабы ссорятся, // Одна кричит: «Домой идти // Тошнее, чем на каторгу!» // Другая: — Врешь, в моем дому // Похуже твоего! //
Мне старший зять ребро сломал, // Середний зять клубок украл, // Клубок плевок, да дело в том — // Полтинник был замотан в нем, // А младший зять все нож берет, // Того
гляди убьет, убьет!..