Монах пошел к крестьянину и
провел с ним день и ночь. Крестьянин вставал рано утром и только говорил: «Господи», и шел на работу и пахал целый день. К ночи он возвращался и, когда ложился спать, во второй раз говорил: «Господи».
Тут встретилась с ней Машенька и почти целый год привлекала ее к истине нашей веры, то указывая на книги для чтения, то
проводя с нею дни и ночи в назидательных разговорах.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что страх так преобладал, что она не могла ее чувствовать. Со стороны князя была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m-lle Bourienne,
проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
Неточные совпадения
Но Прыщ был совершенно искренен в своих заявлениях и твердо решился следовать по избранному пути. Прекратив все
дела, он ходил по гостям, принимал обеды и балы и даже
завел стаю борзых и гончих собак,
с которыми травил на городском выгоне зайцев, лисиц, а однажды заполевал [Заполева́ть — добыть на охоте.] очень хорошенькую мещаночку. Не без иронии отзывался он о своем предместнике, томившемся в то время в заточении.
Среди этой общей тревоги об шельме Анельке совсем позабыли. Видя, что
дело ее не выгорело, она под шумок снова переехала в свой заезжий дом, как будто за ней никаких пакостей и не водилось, а паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский
завели кондитерскую и стали торговать в ней печатными пряниками. Оставалась одна Толстопятая Дунька, но
с нею совладать было решительно невозможно.
Решено было, что Левин поедет
с Натали в концерт и на публичное заседание, а оттуда карету пришлют в контору за Арсением, и он заедет за ней и
свезет ее к Кити; или же, если он не кончит
дел, то пришлет карету, и Левин поедет
с нею.
Проводив жену наверх, Левин пошел на половину Долли. Дарья Александровна
с своей стороны была в этот
день в большом огорчении. Она ходила по комнате и сердито говорила стоявшей в углу и ревущей девочке:
Оставшись одна, Долли помолилась Богу и легла в постель. Ей всею душой было жалко Анну в то время, как она говорила
с ней; но теперь она не могла себя заставить думать о ней. Воспоминания о доме и детях
с особенною, новою для нее прелестью, в каком-то новом сиянии возникали в ее воображении. Этот ее мир показался ей теперь так дорог и мил, что она ни за что не хотела вне его
провести лишний
день и решила, что завтра непременно уедет.