Неточные совпадения
— Теперь уж недалеко, — заметил Николай Петрович, — вот стоит только на эту горку подняться, и дом будет виден. Мы заживем с тобой на
славу, Аркаша; ты мне помогать будешь по хозяйству, если только это тебе
не наскучит. Нам надобно теперь тесно сойтись друг с другом, узнать друг друга хорошенько,
не правда ли?
Николай Петрович умолк, а Аркадий, который начал было слушать его
не без некоторого изумления, но и
не без сочувствия, поспешил достать из кармана серебряную коробочку со спичками и
послал ее Базарову с Петром.
— Извините, если я помешал, — начал Павел Петрович,
не глядя на нее, — мне хотелось только попросить вас… сегодня, кажется, в город
посылают… велите купить для меня зеленого чаю.
Однажды они как-то долго замешкались; Николай Петрович вышел к ним навстречу в сад и, поравнявшись с беседкой, вдруг услышал быстрые шаги и голоса обоих молодых людей. Они
шли по ту сторону беседки и
не могли его видеть.
— И я
не поеду. Очень нужно тащиться за пятьдесят верст киселя есть. Mathieu хочет показаться нам во всей своей
славе; черт с ним! будет с него губернского фимиама, обойдется без нашего. И велика важность, тайный советник! Если б я продолжал служить, тянуть эту глупую лямку, я бы теперь был генерал-адъютантом. Притом же мы с тобой отставные люди.
— Как ничего
не доказывает? — пробормотал изумленный Павел Петрович. — Стало быть, вы
идете против своего народа?
— А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах
не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; [Доктринерство — узкая, упрямая защита какого-либо учения (доктрины), даже если наука и жизнь противоречат ему.] мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда
не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело
идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли
пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
Катя неохотно приблизилась к фортепьяно; и Аркадий, хотя точно любил музыку, неохотно
пошел за ней: ему казалось, что Одинцова его отсылает, а у него на сердце, как у всякого молодого человека в его годы, уже накипало какое-то смутное и томительное ощущение, похожее на предчувствие любви. Катя подняла крышку фортепьяно и,
не глядя на Аркадия, промолвила вполголоса...
Базаров
шел сзади ее, самоуверенно и небрежно, как всегда, но выражение его лица, хотя веселое и даже ласковое,
не понравилось Аркадию.
— Послушайте, я давно хотела объясниться с вами. Вам нечего говорить, — вам это самим известно, — что вы человек
не из числа обыкновенных; вы еще молоды — вся жизнь перед вами. К чему вы себя готовите? какая будущность ожидает вас? я хочу сказать — какой цели вы хотите достигнуть, куда вы
идете, что у вас на душе? словом, кто вы, что вы?
Однако, так как никто его
не прогнал и Анна Сергеевна даже представила его тетке и сестре, он скоро оправился и затрещал на
славу.
— Ведь я тебе говорил, что я
не имею предрассудков, — пробормотал Василий Иванович (он только накануне велел спороть красную ленточку с сюртука) и принялся рассказывать эпизод чумы. — А ведь он заснул, — шепнул он вдруг Аркадию, указывая на Базарова и добродушно подмигнув. — Евгений! вставай! — прибавил он громко: —
Пойдем обедать…
— Сил моих нет! —
не раз с отчаянием восклицал Николай Петрович. — Самому драться невозможно,
посылать за становым —
не позволяют принципы, а без страха наказания ничего
не поделаешь!
— Как чем? Да вот я теперь, молодая, все могу сделать — и
пойду, и приду, и принесу, и никого мне просить
не нужно… Чего лучше?
— Они меня все пугают. Говорить —
не говорят, а так смотрят мудрено. Да ведь и вы его
не любите. Помните, прежде вы все с ним спорили. Я и
не знаю, о чем у вас спор
идет, а вижу, что вы его и так вертите, и так…
— Очень хорошо-с, — проговорил он. — Дальнейших объяснений
не нужно. Вам пришла фантазия испытать на мне свой рыцарский дух. Я бы мог отказать вам в этом удовольствии, да уж куда ни
шло!
Базаров тихонько двинулся вперед, и Павел Петрович
пошел на него, заложив левую руку в карман и постепенно поднимая дуло пистолета… «Он мне прямо в нос целит, — подумал Базаров, — и как щурится старательно, разбойник! Однако это неприятное ощущение. Стану смотреть на цепочку его часов…» Что-то резко зыкнуло около самого уха Базарова, и в то же мгновенье раздался выстрел. «Слышал, стало быть ничего», — успело мелькнуть в его голове. Он ступил еще раз и,
не целясь, подавил пружинку.
— Как ты торжественно отвечаешь! Я думала найти его здесь и предложить ему
пойти гулять со мною. Он сам меня все просит об этом. Тебе из города привезли ботинки, поди примерь их: я уже вчера заметила, что твои прежние совсем износились. Вообще ты
не довольно этим занимаешься, а у тебя еще такие прелестные ножки! И руки твои хороши… только велики; так надо ножками брать. Но ты у меня
не кокетка.
— А я, напротив, уверен, что я прав, — возразил Аркадий. — И к чему ты притворяешься? Уж коли на то
пошло, разве ты сам
не для нее сюда приехал?
«А где же Аркадий Николаич?» — спросила хозяйка и, узнав, что он
не показывался уже более часа,
послала за ним.
— Вы думаете? — промолвила она. — Что ж? я
не вижу препятствий… Я рада за Катю… и за Аркадия Николаича. Разумеется, я подожду ответа отца. Я его самого к нему
пошлю. Но вот и выходит, что я была права вчера, когда я говорила вам, что мы оба уже старые люди… Как это я ничего
не видала? Это меня удивляет!
— Кто такой Аркадий Николаич? — проговорил Базаров как бы в раздумье. — Ах да! птенец этот! Нет, ты его
не трогай: он теперь в галки попал.
Не удивляйся, это еще
не бред. А ты
пошли нарочного к Одинцовой, Анне Сергеевне, тут есть такая помещица… Знаешь? (Василий Иванович кивнул головой.) Евгений, мол, Базаров кланяться велел и велел сказать, что умирает. Ты это исполнишь?
— Этого я
не знаю; а только ты нарочного
пошли.
— Ну и прекрасно; радоваться всегда
не худо. А к той, помнишь?
послал?
Поддерживая друг друга,
идут они отяжелевшею походкой; приблизятся к ограде, припадут и станут на колени, и долго и горько плачут, и долго и внимательно смотрят на немой камень, под которым лежит их сын; поменяются коротким словом, пыль смахнут с камня да ветку елки поправят, и снова молятся, и
не могут покинуть это место, откуда им как будто ближе до их сына, до воспоминаний о нем…