Цитаты со словом «покакать»
У него в пятнадцати верстах от постоялого дворика хорошее имение в двести душ, или,
как он выражается с тех пор, как размежевался с крестьянами и завел «ферму», — в две тысячи десятин земли.
Он повез его в Петербург,
как только ему минул восемнадцатый год, и поместил его в университет.
Между тем Николай Петрович успел, еще при жизни родителей и к немалому их огорчению, влюбиться в дочку чиновника Преполовенского, бывшего хозяина его квартиры, миловидную и,
как говорится, развитую девицу: она в журналах читала серьезные статьи в отделе «Наук».
Он женился на ней,
как только минул срок траура, и, покинув министерство уделов, куда по протекции отец его записал, блаженствовал со своею Машей сперва на даче около Лесного института, потом в городе, в маленькой и хорошенькой квартире, с чистою лестницей и холодноватою гостиной, наконец — в деревне, где он поселился окончательно и где у него в скором времени родился сын Аркадий.
Десять лет прошло
как сон.
На последнюю зиму он приехать не мог, — и вот мы видим его в мае месяце 1859 года, уже совсем седого, пухленького и немного сгорбленного: он ждет сына, получившего,
как некогда он сам, звание кандидата.
— Так
как же, Аркадий, — заговорил опять Николай Петрович, оборачиваясь к сыну, — сейчас закладывать лошадей, что ли? Или вы отдохнуть хотите?
— Я здесь с коляской, но и для твоего тарантаса есть тройка, — хлопотливо говорил Николай Петрович, между тем
как Аркадий пил воду из железного ковшика, принесенного хозяйкой постоялого двора, а Базаров закурил трубку и подошел к ямщику, отпрягавшему лошадей, — только коляска двухместная, и вот я не знаю, как твой приятель…
— Слышь, Митюха, — подхватил другой, тут же стоявший ямщик с руками, засунутыми в задние прорехи тулупа, — барин-то тебя
как прозвал? Толстобородый и есть.
— Так вот
как, наконец ты кандидат и домой приехал, — говорил Николай Петрович, потрогивая Аркадия то по плечу, то по колену. — Наконец!
—
Какую я тебе славную лошадь приготовил! — начал он, — ты увидишь. И комната твоя оклеена обоями.
— Пожалуйста, папаша, приласкай его. Я не могу тебе выразить, до
какой степени я дорожу его дружбой.
— Полагать надо, что в город. В кабак, — прибавил он презрительно и слегка наклонился к кучеру,
как бы ссылаясь на него. Но тот даже не пошевельнулся: это был человек старого закала, не разделявший новейших воззрений.
— Что-то на дачу больно похоже будет… а впрочем, это все пустяки.
Какой зато здесь воздух! Как славно пахнет! Право, мне кажется, нигде в мире так не пахнет, как в здешних краях! Да и небо здесь…
— Помилуй, папаша, — подхватил Аркадий, — ты
как будто извиняешься; как тебе не совестно.
Как нарочно, мужички встречались все обтерханные, на плохих клячонках; как нищие в лохмотьях, стояли придорожные ракиты с ободранною корой и обломанными ветвями; исхудалые, шершавые, словно обглоданные, коровы жадно щипали траву по канавам.
«Нет, — подумал Аркадий, — небогатый край этот, не поражает он ни довольством, ни трудолюбием; нельзя, нельзя ему так остаться, преобразования необходимы… но
как их исполнить, как приступить?..»
Как грустно мне твое явленье,
Весна, весна, пора любви!
Какое…
— Вот он, Прокофьич, — начал Николай Петрович, — приехал к нам наконец… Что?
как ты его находишь?
— Очень хорошо. Прокофьич, возьми же их шинель. (Прокофьич,
как бы с недоумением, взял обеими руками базаровскую «одёженку» и, высоко подняв ее над головою, удалился на цыпочках.) А ты, Аркадий, пойдешь к себе на минутку?
На вид ему было лет сорок пять: его коротко остриженные седые волосы отливали темным блеском,
как новое серебро; лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и легким резцом, являло следы красоты замечательной: особенно хороши были светлые, черные, продолговатые глаза.
— Ничего не случилось, — отвечал Аркадий, — так, замешкались немного. Зато мы теперь голодны,
как волки. Поторопи Прокофьича, папаша, а я сейчас вернусь.
Николай Петрович рассказывал разные случаи из своей,
как он выражался, фермерской жизни, толковал о предстоящих правительственных мерах, о комитетах, о депутатах, о необходимости заводить машины и т.д. Павел Петрович медленно похаживал взад и вперед по столовой (он никогда не ужинал), изредка отхлебывая из рюмки, наполненной красным вином, и еще реже произнося какое-нибудь замечание или, скорее, восклицание, вроде «а! эге! гм!».
— А чудаковат у тебя дядя, — говорил Аркадию Базаров, сидя в халате возле его постели и насасывая короткую трубочку. — Щегольство
какое в деревне, подумаешь! Ногти-то, ногти, хоть на выставку посылай!
Аркадий качнул головою,
как будто он сам не робел.
— А вот на что, — отвечал ему Базаров, который владел особенным уменьем возбуждать к себе доверие в людях низших, хотя он никогда не потакал им и обходился с ними небрежно, — я лягушку распластаю да посмотрю, что у нее там внутри делается; а так
как мы с тобой те же лягушки, только что на ногах ходим, я и буду знать, что и у нас внутри делается.
— Я их боюсь, лягушек-то, — заметил Васька, мальчик лет семи, с белою,
как лен, головою, в сером казакине с стоячим воротником и босой.
— Напрасно ж она стыдится. Во-первых, тебе известен мой образ мыслей (Аркадию очень было приятно произнести эти слова), а во-вторых — захочу ли я хоть на волос стеснять твою жизнь, твои привычки? Притом, я уверен, ты не мог сделать дурной выбор; если ты позволил ей жить с тобой под одною кровлей, стало быть она это заслуживает: во всяком случае, сын отцу не судья, и в особенности я, и в особенности такому отцу, который,
как ты, никогда и ни в чем не стеснял моей свободы.
— Аркадий, — начал он, — сделай одолжение…
как же можно… там… Я тебя не предварил…
— Мы познакомились, отец! — воскликнул он с выражением какого-то ласкового и доброго торжества на лице. — Федосья Николаевна, точно, сегодня не совсем здорова и придет попозже. Но
как же ты не сказал мне, что у меня есть брат? Я бы уже вчера вечером его расцеловал, как я сейчас расцеловал его.
Аркадий подошел к дяде и снова почувствовал на щеках своих прикосновение его душистых усов. Павел Петрович присел к столу. На нем был изящный утренний, в английском вкусе, костюм; на голове красовалась маленькая феска. Эта феска и небрежно повязанный галстучек намекали на свободу деревенской жизни; но тугие воротнички рубашки, правда, не белой, а пестренькой,
как оно и следует для утреннего туалета, с обычною неумолимостью упирались в выбритый подбородок.
—
Как придется. Он заехал сюда по дороге к отцу.
—
Как? — спросил Николай Петрович, а Павел Петрович поднял на воздух нож с куском масла на конце лезвия и остался неподвижен.
— Нет, не все равно. Нигилист — это человек, который не склоняется ни перед
какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип.
— Смотря
как кому, дядюшка. Иному от этого хорошо, а иному очень дурно.
Мы, люди старого века, мы полагаем, что без принсипов (Павел Петрович выговаривал это слово мягко, на французский манер, Аркадий, напротив, произносил «прынцип», налегая на первый слог), без принсипов, принятых,
как ты говоришь, на веру, шагу ступить, дохнуть нельзя.
— Несколько видоизмененная цитата из «Горя от ума» Грибоедова (действие II, явл. V).] а мы только любоваться вами будем, господа…
как бишь?
— Да. Прежде были гегелисты, а теперь нигилисты. Посмотрим,
как вы будете существовать в пустоте, в безвоздушном пространстве; а теперь позвони-ка, пожалуйста, брат, Николай Петрович, мне пора пить мой какао.
Казалось, ей и совестно было, что она пришла, и в то же время она
как будто чувствовала, что имела право прийти.
— Это очень похвальное самоотвержение, — произнес Павел Петрович, выпрямляя стан и закидывая голову назад. — Но
как же нам Аркадий Николаич сейчас сказывал, что вы не признаете никаких авторитетов? Не верите им?
Павел Петрович взглянул на Аркадия,
как бы желая сказать ему: «Учтив твой друг, признаться».
— Вот
как, — промолвил Павел Петрович и, словно засыпая, чуть-чуть приподнял брови. — Вы, стало быть, искусства не признаете?
— Так-с, так-с. Вот
как вы изволите шутить. Это вы все, стало быть, отвергаете? Положим. Значит, вы верите в одну науку?
— Я уже доложил вам, что ни во что не верю; и что такое наука — наука вообще? Есть науки,
как есть ремесла, звания; а наука вообще не существует вовсе.
— Да, — проговорил он, ни на кого не глядя, — беда пожить этак годков пять в деревне, в отдалении от великих умов!
Как раз дурак дураком станешь. Ты стараешься не забыть того, чему тебя учили, а там — хвать! — оказывается, что все это вздор, и тебе говорят, что путные люди этакими пустяками больше не занимаются и что ты, мол, отсталый колпак. [Отсталый колпак — в то время старики носили ночные колпаки.] Что делать! Видно, молодежь, точно, умнее нас.
— Что, он всегда у вас такой? — хладнокровно спросил Базаров у Аркадия,
как только дверь затворилась за обоими братьями.
— Ну, полно, Евгений. Историю моего дяди. Ты увидишь, что он не такой человек,
каким ты его воображаешь. Он скорее сожаления достоин, чем насмешки.
Павел Петрович Кирсанов воспитывался сперва дома, так же
как и младший брат его Николай, потом в Пажеском корпусе.
Он начал появляться всюду,
как только вышел в офицеры.
Цитаты из русской классики со словом «покакать»
Синонимы к слову «покакать»
Предложения со словом «покакать»
- – Ваша собачка изволила покакать дважды, семь раз пописала, а наши ребята штаны порвали, пытаясь поспеть за вами… раньше вас.
- – Он изволил покакать на важные документы!
- (все предложения)
Сочетаемость слова «покакать»
Дополнительно