Неточные совпадения
Ну,
да уж и угощать был мастер.
— И пошел. Хотел было справиться, не оставил ли покойник какого по себе добра,
да толку не добился. Я хозяину-то его говорю: «Я, мол, Филиппов отец»; а он мне говорит: «А я почем знаю?
Да и сын твой ничего, говорит, не оставил; еще у меня в долгу».
Ну, я и пошел.
—
Да,
да, — подтвердил Овсяников. —
Ну, и то сказать: в старые-то годы дворяне живали пышнее. Уж нечего и говорить про вельмож: я в Москве на них насмотрелся. Говорят, они и там перевелись теперь.
Стал он им речь держать: «Я-де русский, говорит, и вы русские; я русское все люблю… русская, дескать, у меня душа, и кровь тоже русская…»
Да вдруг как скомандует: «А
ну, детки, спойте-ка русскую, народственную песню!» У мужиков поджилки затряслись; вовсе одурели.
— «
Да точно ли у вас магазины в исправности?» — спрашиваю я. «Видит Бог, в исправности, и законное количество хлеба имеется…» — «
Ну, говорю, так вам робеть нечего», — и написал бумагу им…
—
Ну, — сказал я Ермолаю, — поди достань пакли и справь нам лодку,
да поскорей.
Ну, и будет ходить этот Тришка по селам
да по городам; и будет этот Тришка, лукавый человек, соблазнять народ хрестиянский…
ну, а сделать ему нельзя будет ничего…
—
Да… горячка… Третьего дня за дохтуром посылал управляющий,
да дома дохтура не застали… А плотник был хороший; зашибал маненько, а хороший был плотник. Вишь, баба-то его как убивается…
Ну,
да ведь известно: у баб слезы-то некупленные. Бабьи слезы та же вода…
Да.
— Лучше… лучше. Там места привольные, речные, гнездо наше; а здесь теснота, сухмень… Здесь мы осиротели. Там у нас, на Красивой-то на Мечи, взойдешь ты на холм, взойдешь — и, Господи Боже мой, что это? а?.. И река-то, и луга, и лес; а там церковь, а там опять пошли луга. Далече видно, далече. Вот как далеко видно… Смотришь, смотришь, ах ты, право!
Ну, здесь точно земля лучше: суглинок, хороший суглинок, говорят крестьяне;
да с меня хлебушка-то всюду вдоволь народится.
— Нет, так, сродственница, — проговорил Касьян с притворной небрежностью. —
Ну, Аннушка, ступай, — прибавил он тотчас, — ступай с Богом.
Да смотри…
—
Ну, отцы вы наши, умолот-то не больно хорош.
Да что, батюшка Аркадий Павлыч, позвольте вам доложить, дельцо какое вышло. (Тут он приблизился, разводя руками, к господину Пеночкину, нагнулся и прищурил один глаз.) Мертвое тело на нашей земле оказалось.
—
Ну, что же вы? — заговорил опять г. Пеночкин, — языков у вас нет, что ли? Сказывай ты, чего тебе надобно? — прибавил он, качнув головой на старика. —
Да не бойся, дурак.
Ну,
да ведь я сказал вам… хорошо.
—
Да! (Он почесал свой загорелый затылок.)
Ну, ты, тово, ступай, — заговорил он вдруг, беспорядочно размахивая руками, — во… вот, как мимо леска пойдешь, вот как пойдешь — тут те и будет дорога; ты ее-то брось, дорогу-то,
да все направо забирай, все забирай, все забирай, все забирай…
Ну, там те и будет Ананьево. А то и в Ситовку пройдешь.
Купец не блажит;
ну, осерчает — побьет,
да и дело с концом.
Подашь ему стакан с водой или кушанье — «Ах, вода воняет! ах, кушанье воняет!» Вынесешь, за дверью постоишь
да принесешь опять — «
Ну вот, теперь хорошо,
ну вот, теперь не воняет».
—
Ну, Лиса Патрикевна, пошла хвостом вилять!.. Я его дождусь, — с сердцем проговорил Павел и ударил рукой по столу. — А,
да вот он и жалует, — прибавил он, взглянув в окошко, — легок на помине. Милости просим! (Он встал.)
— Что ж вы мне не изволите отвечать? — продолжал Павел. — Впрочем, нет… нет, — прибавил он, — этак не дело; криком
да бранью ничего не возьмешь. Нет, вы мне лучше добром скажите, Николай Еремеич, за что вы меня преследуете? за что вы меня погубить хотите?
Ну, говорите же, говорите.
— Еще божитесь!
Да уж коли на то пошло, скажите:
ну, не боитесь вы Бога!
Ну, за что вы бедной девке жить не даете? Что вам надобно от нее?
—
Ну, как знаете. Самовар бы я вам поставил,
да чаю у меня нету… Пойду посмотрю, что ваша лошадь.
—
Ну, хорошо, хорошо, ступай… Прекрасный человек, — продолжал Мардарий Аполлоныч, глядя ему вслед, — очень я им доволен; одно — молод еще. Всё проповеди держит,
да вот вина не пьет. Но вы-то как, мой батюшка?.. Что вы, как вы? Пойдемте-ка на балкон — вишь, вечер какой славный.
Заметьте, что решительно никаких других любезностей за ним не водится; правда, он выкуривает сто трубок Жукова в день, а играя на биллиарде, поднимает правую ногу выше головы и, прицеливаясь, неистово ерзает кием по руке, —
ну,
да ведь до таких достоинств не всякий охотник.
— А!
ну, вели ему подождать
да водки ему поднеси.
—
Ну, поставь его на место, — проговорил Ситников, —
да Сокола нам подай.
Привели мне лошадь на дом. На другой же день она оказалась запаленной и хромой. Вздумал я было ее заложить: пятится моя лошадь назад, а ударишь ее кнутом — заартачится, побрыкает,
да и ляжет. Я тотчас отправился к г-ну Чернобаю. Спрашиваю...
Михей-то во как здоров!» — «
Ну, и что ж бы вы его?» — «Мы бы его по спине,
да по спине».
Ну, стало быть, и все в порядке: ждет смерти,
да и только.
Недавно купил я в городе жернова;
ну, привез их домой,
да как стал их с телеги-то выкладывать, понатужился, знать, что ли, в череве-то у меня так екнуло, словно оборвалось что…
да вот с тех пор все и нездоровится.
«
Ну, прощайте, Капитон Тимофеич, не поминайте лихом
да сироток не забывайте, коли что…» — «Эй, останься, Василий!» Мужик только головой тряхнул, ударил вожжой по лошади и съехал со двора.
Да разве я в своих холопьях не вольна?» — «
Да ведь она не ваша!» — «
Ну, уж про это Марья Ильинична знает; не ваше, батюшка, дело; а вот я ужо Матрешке-то покажу, чья она холопка».
—
Ну, конечно, дело известное. Я не вытерпел: «
Да помилуйте, матушка, что вы за ахинею порете? Какая тут женитьба? я просто желаю узнать от вас, уступаете вы вашу девку Матрену или нет?» Старуха заохала. «Ах, он меня обеспокоил! ах, велите ему уйти! ах!..» Родственница к ней подскочила и раскричалась на меня. А старуха все стонет: «Чем это я заслужила?.. Стало быть, я уж в своем доме не госпожа? ах, ах!» Я схватил шляпу и, как сумасшедший, выбежал вон.
Ну, не могу,
да и только!» Шасть ко мне в комнату Матрена.
«
Ну,
да говори же, говори!» — «Не хочу вам больше беспокойства причинять, Петр Петрович».
—
Ну,
да что, — проговорил он наконец, — кто старое помянет, тому глаз вон… Не правда ли? (И он засмеялся.) На ваше здоровье!
Ну,
да,
да, ты точно девка добрая, — продолжал он, самодовольно улыбнувшись, — но что же делать?
— Договаривайте, друг мой, эх, договаривайте, — подхватил Лупихин. — Ведь вас, чего доброго, в судьи могут избрать, и изберут, посмотрите.
Ну, за вас, конечно, будут думать заседатели, положим;
да ведь надобно ж на всякий случай хоть чужую-то мысль уметь выговорить. Неравно заедет губернатор — спросит: отчего судья заикается?
Ну, положим, скажут: паралич приключился; так бросьте ему, скажет, кровь. А оно в вашем положении, согласитесь сами, неприлично.
Виноват, не так сказал…
ну,
да вы понимаете.
— А между тем, — продолжал он после небольшого молчания, — в молодости моей какие возбуждал я ожидания! Какое высокое мнение я сам питал о своей особе перед отъездом за границу,
да и в первое время после возвращения!
Ну, за границей я держал ухо востро, все особнячком пробирался, как оно и следует нашему брату, который все смекает себе, смекает, а под конец, смотришь, — ни аза не смекнул!
— Вы, милостивый государь, войдите в мое положение… Посудите сами, какую,
ну, какую, скажите на милость, какую пользу мог я извлечь из энциклопедии Гегеля? Что общего, скажите, между этой энциклопедией и русской жизнью? И как прикажете применить ее к нашему быту,
да не ее одну, энциклопедию, а вообще немецкую философию… скажу более — науку?
Ну вот, теперь посудите сами: оригинальный человек пожал бы плечом, может быть, вздохнул бы раза два,
да и принялся бы жить по-своему; а я, неоригинальное существо, начал заглядываться на балки.
— Аз, буки, веди;
да ну же, дурак, — говорил сиплый голос, — аз, буки, веди, глаголь…
да нет! глаголь, добро, есть! есть!..
Ну же, дурак!
—
Ну, подай сюда варенье,
да уж и водку кстати.
Да послушай, Маша, — закричал он ей вслед, — принеси тоже гитару.
— Я тебя любил, я люблю тебя без ума, без памяти — и как подумаю я теперь, что ты этак, ни с того ни с сего, здорово живешь, меня покидаешь
да по свету скитаться станешь —
ну, и представляется мне, что не будь я голяк горемычный, не бросила ты бы меня!
—
Ну, это мы разберем после! — перебил Чертопханов, — а теперь ты держись за седло
да ступай за мною. А вы! — прибавил он, обернувшись к толпе, — вы знаете меня? Я помещик Пантелей Чертопханов, живу в сельце Бессонове, —
ну, и, значит, жалуйтесь на меня, когда заблагорассудится,
да и на жида кстати!
—
Ну,
да: как твоя кличка?
Дорогой он ехал больше шагом, враскачку, глядел по сторонам, покуривал табак из коротенького чубучка и ни о чем не размышлял; разве возьмет
да подумает про себя: «Чертопхановы чего захотят — уж добьются! шалишь!» — и ухмыльнется;
ну, а с прибытием домой пошла статья другая.
— А беда такая стряслась!
Да вы не побрезгуйте, барин, не погнушайтесь несчастием моим, — сядьте вон на кадушечку, поближе, а то вам меня не слышно будет… вишь я какая голосистая стала!..
Ну, уж и рада же я, что увидала вас! Как это вы в Алексеевку попали?
Ну, девочка тут есть, сиротка; нет, нет —
да и наведается, спасибо ей.
Намеднись отец Алексей, священник, стал меня причащать,
да и говорит: «Тебя, мол, исповедовать нечего: разве ты в твоем состоянии согрешить можешь?» Но я ему ответила: «А мысленный грех, батюшка?» — «
Ну, — говорит, а сам смеется, — это грех не великий».
Иногда не влетит, только мимо раскрытой двери пронесется, а детки тотчас —
ну пищать
да клювы разевать…