Неточные совпадения
Жена его,
старая и сварливая, целый день
не сходила с печи и беспрестанно ворчала и бранилась; сыновья
не обращали на нее внимания, но невесток она содержала в страхе Божием.
Кроме Митрофана с его семьей да
старого глухого ктитора Герасима, проживавшего Христа ради в каморочке у кривой солдатки, ни одного дворового человека
не осталось в Шумихине, потому что Степушку, с которым я намерен познакомить читателя, нельзя было считать ни за человека вообще, ни за дворового в особенности.
— Нет,
старого времени мне особенно хвалить
не из чего. Вот хоть бы, примером сказать, вы помещик теперь, такой же помещик, как ваш покойный дедушка, а уж власти вам такой
не будет! да и вы сами
не такой человек. Нас и теперь другие господа притесняют; но без этого обойтись, видно, нельзя. Перемелется — авось мука будет. Нет, уж я теперь
не увижу, чего в молодости насмотрелся.
Что за притча?
старое вымерло, а молодое
не нарождается!
— У Сучка есть дощаник [Плоская лодка, сколоченная из
старых барочных досок. — Примеч. авт.], — заметил Владимир, — да я
не знаю, куда он его спрятал. Надобно сбегать к нему.
— Варнавицы?.. Еще бы! еще какое нечистое! Там
не раз, говорят,
старого барина видали — покойного барина. Ходит, говорят, в кафтане долгополом и все это этак охает, чего-то на земле ищет. Его раз дедушка Трофимыч повстречал: «Что, мол, батюшка, Иван Иваныч, изволишь искать на земле?»
Вострая девка, неча сказать; хорошая девка, и он,
старый, в ней души
не чает: девка хорошая.
Уже несколько часов бродил я с ружьем по полям и, вероятно, прежде вечера
не вернулся бы в постоялый двор на большой Курской дороге, где ожидала меня моя тройка, если б чрезвычайно мелкий и холодный дождь, который с самого утра,
не хуже
старой девки, неугомонно и безжалостно приставал ко мне,
не заставил меня наконец искать где-нибудь поблизости хотя временного убежища.
— Вы что? а вы с этой
старой ведьмой, с ключницей,
не стакнулись небось? Небось
не наушничаете, а? Скажите,
не взводите на беззащитную девку всякую небылицу? Небось
не по вашей милости ее из прачек в судомойки произвели! И бьют-то ее и в затрапезе держат
не по вашей милости?.. Стыдитесь, стыдитесь,
старый вы человек! Ведь вас паралич того и гляди разобьет… Богу отвечать придется.
Правда, некогда правильные и теперь еще приятные черты лица его немного изменились, щеки повисли, частые морщины лучеобразно расположились около глаз, иных зубов уже нет, как сказал Саади, по уверению Пушкина; русые волосы, по крайней мере все те, которые остались в целости, превратились в лиловые благодаря составу, купленному на Роменской конной ярмарке у жида, выдававшего себя за армянина; но Вячеслав Илларионович выступает бойко, смеется звонко, позвякивает шпорами, крутит усы, наконец называет себя
старым кавалеристом, между тем как известно, что настоящие старики сами никогда
не называют себя стариками.
— Как же это вы, Мардарий Аполлоныч? Ведь это грешно. Избенки отведены мужикам скверные, тесные; деревца кругом
не увидишь; сажалки даже нету; колодезь один, да и тот никуда
не годится. Неужели вы другого места найти
не могли?.. И, говорят, вы у них даже
старые конопляники отняли?
— А что будешь делать с размежеваньем? — отвечал мне Мардарий Аполлоныч. — У меня это размежевание вот где сидит. (Он указал на свой затылок.) И никакой пользы я от этого размежевания
не предвижу. А что я конопляники у них отнял и сажалки, что ли, там у них
не выкопал, — уж про это, батюшка, я сам знаю. Я человек простой, по-старому поступаю. По-моему: коли барин — так барин, а коли мужик — так мужик… Вот что.
В одно прекрасное утро моя
старая девица,
не говоря худого слова, велела оседлать себе лошадь и отправилась к Татьяне Борисовне.
Старая девица высидела у Татьяны Борисовны три часа,
не умолкая ни на мгновенье.
Он велел оседлать лошадь, надел зеленый сюртучок с бронзовыми пуговицами, изображавшими кабаньи головы, вышитый гарусом ягдташ, серебряную флягу, накинул на плечо новенькое французское ружье,
не без удовольствия повертелся перед зеркалом и кликнул свою собаку Эсперанс, подаренную ему кузиной,
старой девицей с отличным сердцем, но без волос.
Губительная, бесснежная зима 40-го года
не пощадила
старых моих друзей — дубов и ясеней; засохшие, обнаженные, кое-где покрытые чахоточной зеленью, печально высились они над молодой рощей, которая «сменила их,
не заменив»…
Он осторожен и в то же время предприимчив, как лисица; болтлив, как
старая женщина, и никогда
не проговаривается, а всякого другого заставит высказаться; впрочем,
не прикидывается простачком, как это делают иные хитрецы того же десятка, да ему и трудно было бы притворяться: я никогда
не видывал более проницательных и умных глаз, как его крошечные, лукавые «гляделки» [Орловцы называют глаза гляделками, так же как рот едалом.
Смотритель, человек уже
старый, угрюмый, с волосами, нависшими над самым носом, с маленькими заспанными глазами, на все мои жалобы и просьбы отвечал отрывистым ворчаньем, в сердцах хлопал дверью, как будто сам проклинал свою должность, и, выходя на крыльцо, бранил ямщиков, которые медленно брели по грязи с пудовыми дугами на руках или сидели на лавке, позевывая и почесываясь, и
не обращали особенного внимания на гневные восклицания своего начальника.
Но
старая барыня завозилась пуще прежнего; десяти тысяч, говорит,
не пожалею.
— Ну, да что, — проговорил он наконец, — кто
старое помянет, тому глаз вон…
Не правда ли? (И он засмеялся.) На ваше здоровье!
В одно прекрасное утро родилась на мой счет сплетня (кто ее произвел на свет Божий,
не знаю: должно быть, какая-нибудь
старая дева мужеского пола, — таких
старых дев в Москве пропасть), родилась и принялась пускать отпрыски и усики, словно земляника.
В жену мою до того въелись все привычки
старой девицы — Бетховен, ночные прогулки, резеда, переписка с друзьями, альбомы и прочее, — что ко всякому другому образу жизни, особенно к жизни хозяйки дома, она никак привыкнуть
не могла; а между тем смешно же замужней женщине томиться безыменной тоской и петь по вечерам «
Не буди ты ее на заре».
С другой стороны, я уже давно замечал, что почти все мои соседи, молодые и
старые, запуганные сначала моей ученостию, заграничной поездкой и прочими удобствами моего воспитания,
не только успели совершенно ко мне привыкнуть, но даже начали обращаться со мной
не то грубовато,
не то с кондачка,
не дослушивали моих рассуждений и, говоря со мной, уже «слово-ерика» более
не употребляли.
Призадумался мой Еремей Лукич: дело, думает,
не ладно… колдовство проклятое замешалось… да вдруг и прикажи перепороть всех
старых баб на деревне.
— Да, песни,
старые песни, хороводные, подблюдные, святочные, всякие! Много я их ведь знала и
не забыла. Только вот плясовых
не пою. В теперешнем моем звании оно
не годится.
Вошедший на минутку Ермолай начал меня уверять, что «этот дурак (вишь, полюбилось слово! — заметил вполголоса Филофей), этот дурак совсем счету деньгам
не знает», — и кстати напомнил мне, как лет двадцать тому назад постоялый двор, устроенный моей матушкой на бойком месте, на перекрестке двух больших дорог, пришел в совершенный упадок оттого, что
старый дворовый, которого посадили туда хозяйничать, действительно
не знал счета деньгам, а ценил их по количеству — то есть отдавал, например, серебряный четвертак за шесть медных пятаков, причем, однако, сильно ругался.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп,
старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я,
старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик
не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Городничий. Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если
старый черт, а молодой весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь по своей части, а я отправлюсь сам или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться,
не терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
Проклятый купчишка Абдулин — видит, что у городничего
старая шпага,
не прислал новой.
По осени у
старого // Какая-то глубокая // На шее рана сделалась, // Он трудно умирал: // Сто дней
не ел; хирел да сох, // Сам над собой подтрунивал: // —
Не правда ли, Матренушка, // На комара корёжского // Костлявый я похож?