Неточные совпадения
Она не очень была хороша собой; но решительное и спокойное выражение ее лица, ее широкий, белый лоб, густые
волосы и, в особенности, карие глаза, небольшие, но умные, ясные и живые, поразили бы и всякого другого
на моем месте.
Ему
на вид было лет двадцать пять; его длинные русые
волосы, сильно пропитанные квасом, торчали неподвижными косицами, небольшие карие глазки приветливо моргали, все лицо, повязанное черным платком, словно от зубной боли, сладостно улыбалось.
Его желтые, почти белые
волосы торчали острыми косицами из-под низенькой войлочной шапочки, которую он обеими руками то и дело надвигал себе
на уши.
Я не тотчас ему ответил: до того поразила меня его наружность. Вообразите себе карлика лет пятидесяти с маленьким, смуглым и сморщенным лицом, острым носиком, карими, едва заметными глазками и курчавыми, густыми черными
волосами, которые, как шляпка
на грибе, широко сидели
на крошечной его головке. Все тело его было чрезвычайно тщедушно и худо, и решительно нельзя передать словами, до чего был необыкновенен и странен его взгляд.
Заметим, кстати, что с тех пор, как Русь стоит, не бывало еще
на ней примера раздобревшего и разбогатевшего человека без окладистой бороды; иной весь свой век носил бородку жидкую, клином, — вдруг, смотришь, обложился кругом словно сияньем, — откуда
волос берется!
Я снова приподнялся. Вошел мужик огромного роста, лет тридцати, здоровый, краснощекий, с русыми
волосами и небольшой курчавой бородой. Он помолился
на образ, поклонился главному конторщику, взял свою шляпу в обе руки и выпрямился.
Толстяк поправил у себя
на голове
волосы, кашлянул в руку, почти совершенно закрытую рукавом сюртука, застегнулся и отправился к барыне, широко расставляя
на ходу ноги.
Главный кассир начал ходить по комнате. Впрочем, он более крался, чем ходил, и таки вообще смахивал
на кошку.
На плечах его болтался старый черный фрак, с очень узкими фалдами; одну руку он держал
на груди, а другой беспрестанно брался за свой высокий и тесный галстух из конского
волоса и с напряжением вертел головой. Сапоги он носил козловые, без скрипу, и выступал очень мягко.
Правда, некогда правильные и теперь еще приятные черты лица его немного изменились, щеки повисли, частые морщины лучеобразно расположились около глаз, иных зубов уже нет, как сказал Саади, по уверению Пушкина; русые
волосы, по крайней мере все те, которые остались в целости, превратились в лиловые благодаря составу, купленному
на Роменской конной ярмарке у жида, выдававшего себя за армянина; но Вячеслав Илларионович выступает бойко, смеется звонко, позвякивает шпорами, крутит усы, наконец называет себя старым кавалеристом, между тем как известно, что настоящие старики сами никогда не называют себя стариками.
Разговаривая с ними, он обыкновенно глядит
на них сбоку, сильно опираясь щекою в твердый и белый воротник, или вдруг возьмет да озарит их ясным и неподвижным взором, помолчит и двинет всею кожей под
волосами на голове; даже слова иначе произносит и не говорит, например: «Благодарю, Павел Васильич», или: «Пожалуйте сюда, Михайло Иваныч», а: «Боллдарю, Палл Асилич», или: «Па-ажалте сюда, Михал Ваныч».
Он велел оседлать лошадь, надел зеленый сюртучок с бронзовыми пуговицами, изображавшими кабаньи головы, вышитый гарусом ягдташ, серебряную флягу, накинул
на плечо новенькое французское ружье, не без удовольствия повертелся перед зеркалом и кликнул свою собаку Эсперанс, подаренную ему кузиной, старой девицей с отличным сердцем, но без
волос.
Мы нашли бедного Максима
на земле. Человек десять мужиков стояло около него. Мы слезли с лошадей. Он почти не стонал, изредка раскрывал и расширял глаза, словно с удивлением глядел кругом и покусывал посиневшие губы… Подбородок у него дрожал,
волосы прилипли ко лбу, грудь поднималась неровно: он умирал. Легкая тень молодой липы тихо скользила по его лицу.
На вид он казался дворовым; густые седые
волосы в беспорядке вздымались над сухим и сморщенным его лицом.
Смотритель, человек уже старый, угрюмый, с
волосами, нависшими над самым носом, с маленькими заспанными глазами,
на все мои жалобы и просьбы отвечал отрывистым ворчаньем, в сердцах хлопал дверью, как будто сам проклинал свою должность, и, выходя
на крыльцо, бранил ямщиков, которые медленно брели по грязи с пудовыми дугами
на руках или сидели
на лавке, позевывая и почесываясь, и не обращали особенного внимания
на гневные восклицания своего начальника.
Оспа оставила неизгладимые следы
на его лице, сухом и желтоватом, с неприятным медным отблеском; иссиня-черные длинные
волосы лежали сзади кольцами
на воротнике, спереди закручивались в ухарские виски; небольшие опухшие глазки глядели — и только;
на верхней губе торчало несколько волосков.
Приезжий сел
на лавку, бросил картуз
на стол и провел рукой по
волосам.
Густые белокурые
волосы прекрасного пепельного цвета расходились двумя тщательно причесанными полукругами из-под узкой алой повязки, надвинутой почти
на самый лоб, белый, как слоновая кость; остальная часть ее лица едва загорела тем золотым загаром, который принимает одна тонкая кожа.
Он остановил коня, поднял голову и увидал своего корреспондента, дьякона. С бурым треухом
на бурых, в косичку заплетенных
волосах, облеченный в желтоватый нанковый кафтан, подпоясанный гораздо ниже тальи голубеньким обрывочком, служитель алтаря вышел свое «одоньишко» проведать — и, улицезрев Пантелея Еремеича, почел долгом выразить ему свое почтение да кстати хоть что-нибудь у него выпросить. Без такого рода задней мысли, как известно, духовные лица со светскими не заговаривают.
Голова совершенно высохшая, одноцветная, бронзовая — ни дать ни взять икона старинного письма; нос узкий, как лезвие ножа; губ почти не видать, только зубы белеют и глаза, да из-под платка выбиваются
на лоб жидкие пряди желтых
волос.
— Помните, барин, — сказала она, и чудное что-то мелькнуло в ее глазах и
на губах, — какая у меня была коса? Помните — до самых колен! Я долго не решалась… Этакие
волосы!.. Но где же их было расчесывать? В моем-то положении!.. Так уж я их и обрезала… Да… Ну, простите, барин! Больше не могу…