Это было существо доброе, умное, молчаливое, с теплым сердцем; но, бог знает отчего, от долгого ли житья в деревне, от других ли каких причин, у ней на дне души (если только есть дно у души) таилась рана, или,
лучше сказать, сочилась ранка, которую ничем не можно было излечить, да и назвать ее ни она не умела, ни я не мог.
Неточные совпадения
«Отведайте, —
сказал мне Полутыкин, — это у меня
хорошая, ключевая вода».
«Теперь… ну, теперь я могу вам
сказать, что я благодарна вам от всей души, что вы добрый,
хороший человек, что я вас люблю…» Я гляжу на нее, как шальной; жутко мне, знаете…
Она говорила очень мало, как вообще все уездные девицы, но в ней по крайней мере я не замечал желанья
сказать что-нибудь
хорошее, вместе с мучительным чувством пустоты и бессилия; она не вздыхала, словно от избытка неизъяснимых ощущений, не закатывала глаза под лоб, не улыбалась мечтательно и неопределенно.
— А скажите-ка, Лука Петрович, правду, —
сказал я между прочим, — ведь прежде, в ваше-то время,
лучше было?
— Иное точно
лучше было,
скажу вам, — возразил Овсяников, — спокойнее мы жили; довольства больше было, точно… А все-таки теперь
лучше; а вашим деткам еще
лучше будет, Бог даст.
— Нет, уж вот от этого увольте, — поспешно проговорил он, — право… и
сказал бы вам… да что! (Овсяников рукой махнул.) Станемте
лучше чай кушать… Мужики, как есть мужики; а впрочем, правду
сказать, как же и быть-то нам?
— Я
лучше пешком пойду, —
сказал я.
Вострая девка, неча
сказать;
хорошая девка, и он, старый, в ней души не чает: девка
хорошая.
— Хорошо-с. Правду
сказать, — продолжал он со вздохом, — у купцов, например, то есть, нашему брату
лучше. У купцов нашему брату оченно хорошо. Вот к нам вечор приехал купец из Венёва, — так мне его работник сказывал… Хорошо, неча
сказать, хорошо.
— Что ж вы мне не изволите отвечать? — продолжал Павел. — Впрочем, нет… нет, — прибавил он, — этак не дело; криком да бранью ничего не возьмешь. Нет, вы мне
лучше добром
скажите, Николай Еремеич, за что вы меня преследуете? за что вы меня погубить хотите? Ну, говорите же, говорите.
— Зачем я тебя зову? —
сказал с укоризной человек во фризовой шинели. — Экой ты, Моргач, чудной, братец: тебя зовут в кабак, а ты еще спрашиваешь: зачем? А ждут тебя все люди добрые: Турок-Яшка, да Дикий-Барин, да рядчик с Жиздры. Яшка-то с рядчиком об заклад побились: осьмуху пива поставили — кто кого одолеет,
лучше споет, то есть… понимаешь?
— Да,
хорошие здесь люди, — продолжал Петр Петрович, — с чувством, с душой… Хотите, я вас познакомлю? Такие славные ребята… Они все вам будут ради. Я
скажу… Бобров умер, вот горе.
Но когда, вернувшись с псарного двора, где, по словам его доезжачего, последние две гончие «окочурились», он встретил служанку, которая трепетным голосом доложила ему, что Мария, мол, Акинфиевна велели им кланяться, велели
сказать, что желают им всего
хорошего, а уж больше к ним не вернутся, — Чертопханов, покружившись раза два на месте и издав хриплое рычание, тотчас бросился вслед за беглянкой — да кстати захватил с собой пистолет.
— Жаль мне тебя, Пантелей Еремеич, —
сказала она со вздохом, — человек ты
хороший… а делать нечего: прощай!
Тут открылось все: и то, что Беневоленский тайно призывал Наполеона в Глупов, и то, что он издавал свои собственные законы. В оправдание свое он мог сказать только то, что никогда глуповцы в столь тучном состоянии не были, как при нем, но оправдание это не приняли, или,
лучше сказать, ответили на него так, что"правее бы он был, если б глуповцев совсем в отощание привел, лишь бы от издания нелепых своих строчек, кои предерзостно законами именует, воздержался".
Степан Аркадьич получал и читал либеральную газету, не крайнюю, но того направления, которого держалось большинство. И, несмотря на то, что ни наука, ни искусство, ни политика собственно не интересовали его, он твердо держался тех взглядов на все эти предметы, каких держалось большинство и его газета, и изменял их, только когда большинство изменяло их, или,
лучше сказать, не изменял их, а они сами в нем незаметно изменялись.
Неточные совпадения
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади
хорошие были! Ямщикам
скажи, что я буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Хлестаков. Я — признаюсь, это моя слабость, — люблю
хорошую кухню.
Скажите, пожалуйста, мне кажется, как будто бы вчера вы были немножко ниже ростом, не правда ли?
Как ты не догадалась
сказать, что чрез месяц еще
лучше можно узнать!
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому не учите, это я делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть нового на свете. Я вам
скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая…
лучше, чем в «Московских ведомостях»!
Как с игры да с беганья щеки // разгораются, // Так с
хорошей песенки духом // поднимаются // Бедные, забитые…» Прочитав // торжественно // Брату песню новую (брат
сказал: // «Божественно!»), // Гриша спать попробовал.