Неточные совпадения
Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и, получив отказ от руки и от дому, с сокрушенным сердцем доверял свое горе всем
друзьям и знакомым, а родителям невест продолжал посылать в подарок кислые персики и
другие сырые произведения своего сада; любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря на уважение г-на Полутыкина к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил; хвалил сочинение Акима Нахимова и повесть Пинну;заикался; называл свою собаку Астрономом; вместо однакоговорил одначеи завел у себя в доме французскую кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв вида ромба или трапеции.
Кругом телеги стояло человек шесть молодых великанов, очень похожих
друг на
друга и на Федю.
На
другой день мы тотчас после чаю опять отправились на охоту.
На
другой день г-н Полутыкин принужден был отправиться в город по делу с соседом Пичуковым.
На заре Федя разбудил меня. Этот веселый, бойкий парень очень мне нравился; да и, сколько я мог заметить, у старого Хоря он тоже был любимцем. Они оба весьма любезно
друг над
другом подтрунивали. Старик вышел ко мне навстречу. Оттого ли, что я провел ночь под его кровом, по
другой ли какой причине, только Хорь гораздо ласковее вчерашнего обошелся со мной.
Оба приятеля нисколько не походили
друг на
друга.
Благодаря исключительности своего положенья, своей фактической независимости, Хорь говорил со мной о многом, чего из
другого рычагом не выворотишь, как выражаются мужики, жерновом не вымелешь.
— «А
другие?» — «
Другие не знают».
Зато в
другое время не было человека деятельнее его: вечно над чем-нибудь копается — телегу чинит, забор подпирает, сбрую пересматривает.
«А что, — спросил он меня в
другой раз, — у тебя своя вотчина есть?» — «Есть». — «Далеко отсюда?» — «Верст сто». — «Что же ты, батюшка, живешь в своей вотчине?» — «Живу». — «А больше, чай, ружьем пробавляешься?» — «Признаться, да». — «И хорошо, батюшка, делаешь; стреляй себе на здоровье тетеревов, да старосту меняй почаще».
На
другой день я покинул гостеприимный кров г-на Полутыкина.
К кушаку привязывались два мешка: один спереди, искусно перекрученный на две половины, для пороху и для дроби,
другой сзади — для дичи; хлопки же Ермолай доставал из собственной, по-видимому неистощимой, шапки.
У многих русских рек, наподобие Волги, один берег горный,
другой луговой; у Исты тоже.
Девочка оказывает удивительные успехи; жена моя просто к ней пристращивается, жалует ее, наконец, помимо
других, в горничные к своей особе… замечайте!..
«Да ты знаешь, дура, что у барыни
другой горничной нету?» — «Я буду служить барыне по-прежнему».
Один, довольно плотный и высокого роста, в темно-зеленом опрятном кафтане и пуховом картузе, удил рыбу;
другой — худенький и маленький, в мухояровом заплатанном сюртучке и без шапки, держал на коленях горшок с червями и изредка проводил рукой по седой своей головке, как бы желая предохранить ее от солнца.
Напротив этой церкви некогда красовались обширные господские хоромы, окруженные разными пристройками, службами, мастерскими, конюшнями, грунтовыми и каретными сараями, банями и временными кухнями, флигелями для гостей и для управляющих, цветочными оранжереями, качелями для народа и
другими, более или менее полезными, зданиями.
Господа перебрались в
другое гнездо; усадьба запустела.
Вот этого-то Степушку я встретил на берегу Исты в обществе
другого старика.
Проезжающие по большой орловской дороге молодые чиновники и
другие незанятые люди (купцам, погруженным в свои полосатые перины, не до того) до сих пор еще могут заметить в недальнем расстоянии от большого села Троицкого огромный деревянный дом в два этажа, совершенно заброшенный, с провалившейся крышей и наглухо забитыми окнами, выдвинутый на самую дорогу.
Солнце так и било с синего, потемневшего неба; прямо перед нами, на
другом берегу, желтело овсяное поле, кое-где проросшее полынью, и хоть бы один колос пошевельнулся.
Мужик рассказывал нам все это с усмешкой, словно о
другом речь шла, но на маленькие и съеженные его глазки навертывалась слезинка, губы его подергивало.
Степушка встрепенулся. Мужик подсел к нам. Мы опять приумолкли. На
другом берегу кто-то затянул песню, да такую унылую… Пригорюнился мой бедный Влас…
Странные дела случаются на свете: с иным человеком и долго живешь вместе и в дружественных отношениях находишься, а ни разу не заговоришь с ним откровенно, от души; с
другим же едва познакомиться успеешь — глядь: либо ты ему, либо он тебе, словно на исповеди, всю подноготную и проболтал.
Тут же
другие две девицы, сестры, — перепуганы, в слезах.
— Однако, — продолжал он, — на
другой день больной, в противность моим ожиданиям, не полегчило.
Потому ли, что хлопотал-то я усердно около больной, по
другим ли каким-либо причинам, только меня, смею сказать, полюбили в доме, как родного…
Так тебе и кажется, что и позабыл-то ты все, что знал, и что больной-то тебе не доверяет, и что
другие уже начинают замечать, что ты потерялся, и неохотно симптомы тебе сообщают, исподлобья глядят, шепчутся… э, скверно!
А человек меж тем умирает; а
другой бы его лекарь спас.
«Бредит-с, говорю, жар…» А она-то: «Полно, полно, ты мне сейчас совсем
другое говорил, и кольцо от меня принял…
— Не стану я вас, однако, долее томить, да и мне самому, признаться, тяжело все это припоминать. Моя больная на
другой же день скончалась. Царство ей небесное (прибавил лекарь скороговоркой и со вздохом)! Перед смертью попросила она своих выйти и меня наедине с ней оставить. «Простите меня, говорит, я, может быть, виновата перед вами… болезнь… но, поверьте, я никого не любила более вас… не забывайте же меня… берегите мое кольцо…»
— Эх! — сказал он, — давайте-ка о чем-нибудь
другом говорить или не хотите ли в преферансик по маленькой? Нашему брату, знаете ли, не след таким возвышенным чувствованиям предаваться. Наш брат думай об одном: как бы дети не пищали да жена не бранилась. Ведь я с тех пор в законный, как говорится, брак вступить успел… Как же… Купеческую дочь взял: семь тысяч приданого. Зовут ее Акулиной; Трифону-то под стать. Баба, должен я вам сказать, злая, да благо спит целый день… А что ж преферанс?
Она не очень была хороша собой; но решительное и спокойное выражение ее лица, ее широкий, белый лоб, густые волосы и, в особенности, карие глаза, небольшие, но умные, ясные и живые, поразили бы и всякого
другого на моем месте.
Правда, вы в то же самое время чувствовали, что подружиться, действительно сблизиться он ни с кем не мог, и не мог не оттого, что вообще не нуждался в
других людях, а оттого, что вся жизнь его ушла на время внутрь.
На
другое утро вошел я к жене, — дело было летом, солнце освещало ее с ног до головы, да так ярко.
«Ведь экая натура-то дура, говорит, ведь вот умрет человек, ведь непременно умрет, а все скрипит, тянет, только место занимает да
другим мешает».
Но Овсяников такое замечательное и оригинальное лицо, что мы, с позволения читателя, поговорим о нем в
другом отрывке.
А теперь я от себя прибавлю только то, что на
другой же день мы с Ермолаем чем свет отправились на охоту, а с охоты домой, что чрез неделю я опять зашел к Радилову, но не застал ни его, ни Ольги дома, а через две недели узнал, что он внезапно исчез, бросил мать, уехал куда-то с своей золовкой.
— Нет, старого времени мне особенно хвалить не из чего. Вот хоть бы, примером сказать, вы помещик теперь, такой же помещик, как ваш покойный дедушка, а уж власти вам такой не будет! да и вы сами не такой человек. Нас и теперь
другие господа притесняют; но без этого обойтись, видно, нельзя. Перемелется — авось мука будет. Нет, уж я теперь не увижу, чего в молодости насмотрелся.
— А то
другой сосед у нас в те поры завелся, Комов, Степан Никтополионыч.
В «тверёзом» виде не лгал; а как выпьет — и начнет рассказывать, что у него в Питере три дома на Фонтанке: один красный с одной трубой,
другой — желтый с двумя трубами, а третий — синий без труб, и три сына (а он и женат-то не бывал): один в инфантерии,
другой в кавалерии, третий сам по себе…
Дадут ему лошадь дрянную, спотыкливую; то и дело шапку с него наземь бросают; арапником, будто по лошади, по нем задевают; а он все смейся да
других смеши.
— Да, — продолжал Овсяников со вздохом, — много воды утекло с тех пор, как я на свете живу: времена подошли
другие.
И говорит нам посредник, Никифор Ильич: «Надо, господа, размежеваться; это срам, наш участок ото всех
других отстал: приступимте к делу».
Его успокоили, —
другие забунтовали.
Один было смельчак запел, да и присел тотчас к земле, за
других спрятался…
Смоленские мужички заперли его на ночь в пустую сукновальню, а на
другое утро привели к проруби, возле плотины, и начали просить барабанщика «de la grrrrande armée» уважить их, то есть нырнуть под лед.
Недели через две от этого помещика Лежёнь переехал к
другому, человеку богатому и образованному, полюбился ему за веселый и кроткий нрав, женился на его воспитаннице, поступил на службу, вышел в дворяне, выдал свою дочь за орловского помещика Лобызаньева, отставного драгуна и стихотворца, и переселился сам на жительство в Орел.
Хотя для настоящего охотника дикая утка не представляет ничего особенно пленительного, но, за неименьем пока
другой дичи (дело было в начале сентября: вальдшнепы еще не прилетали, а бегать по полям за куропатками мне надоело), я послушался моего охотника и отправился в Льгов.