Неточные совпадения
Иван воспитывался не дома, а у богатой старой тетки, княжны Кубенской: она назначила его своим наследником (без этого отец бы его не отпустил); одевала его, как куклу, нанимала ему всякого
рода учителей, приставила к нему гувернера, француза, бывшего аббата, ученика Жан-Жака Руссо, некоего m-r Courtin de Vaucelles, ловкого и тонкого проныру, самую, как она выражалась, fine fleur [Самый цвет (фр.).] эмиграции, — и кончила тем, что чуть не семидесяти лет вышла замуж за этого финь-флёра: перевела на его имя все свое состояние и вскоре потом, разрумяненная, раздушенная амброй a la Richelieu, [На манер Ришелье (фр.).] окруженная арапчонками, тонконогими собачками и крикливыми попугаями,
умерла на шелковом кривом диванчике времен Людовика XV, с эмалевой табакеркой работы Петито
в руках, — и
умерла, оставленная мужем: вкрадчивый господин Куртен предпочел удалиться
в Париж с ее деньгами.
— Этот листок, в золотой рамке, под стеклом, всю жизнь провисел у сестры моей в гостиной, на самом видном месте, до самой смерти ее —
умерла в родах; где он теперь — не знаю… но… ах, боже мой! Уже два часа! Как задержал я вас, князь! Это непростительно.
Молодой Алфимовский служил затем в Петербурге, женился на красавице, которая
умерла в родах, оставив на руках отца дочь.
13 сентября 1736 года красавица жена Густава Бирона, обожаемая мужем,
умерла в родах. Вот как описывает погребение дочери Меншикова и скорбь ее мужа леди Рондо, бывшая тогда в Петербурге.
Последняя скрыла ее, по возможности, от взора посторонних, но несчастная девушка
умерла в родах, и на руках Хомутовой осталась смуглянка-девочка, которую Дарья Алексеевна и объявила подкидышем.
Неточные совпадения
«Что-нибудь еще
в этом
роде», сказал он себе желчно, открывая вторую депешу. Телеграмма была от жены. Подпись ее синим карандашом, «Анна», первая бросилась ему
в глаза. «
Умираю, прошу, умоляю приехать.
Умру с прощением спокойнее», прочел он. Он презрительно улыбнулся и бросил телеграмму. Что это был обман и хитрость,
в этом, как ему казалось
в первую минуту, не могло быть никакого сомнения.
— Пронзили-с. Прослезили меня и пронзили-с. Слишком наклонен чувствовать. Позвольте же отрекомендоваться вполне: моя семья, мои две дочери и мой сын — мой помет-с.
Умру я, кто-то их возлюбит-с? А пока живу я, кто-то меня, скверненького, кроме них, возлюбит? Великое это дело устроил Господь для каждого человека
в моем роде-с. Ибо надобно, чтоб и человека
в моем
роде мог хоть кто-нибудь возлюбить-с…
Уходит наконец от них, не выдержав сам муки сердца своего, бросается на одр свой и плачет; утирает потом лицо свое и выходит сияющ и светел и возвещает им: «Братья, я Иосиф, брат ваш!» Пусть прочтет он далее о том, как обрадовался старец Иаков, узнав, что жив еще его милый мальчик, и потянулся
в Египет, бросив даже Отчизну, и
умер в чужой земле, изрекши на веки веков
в завещании своем величайшее слово, вмещавшееся таинственно
в кротком и боязливом сердце его во всю его жизнь, о том, что от
рода его, от Иуды, выйдет великое чаяние мира, примиритель и спаситель его!
Вот-с таким-то образом-с мы блаженствовали три года; на четвертый Софья
умерла от первых
родов, и — странное дело — мне словно заранее сдавалось, что она не будет
в состоянии подарить меня дочерью или сыном, землю — новым обитателем.
Жену я застал
в лихорадке, она с этого дня занемогла и, испуганная еще вечером, через несколько дней имела преждевременные
роды. Ребенок
умер через день. Едва через три или через четыре года оправилась она.