Неточные совпадения
Словом, всем присутствовавшим очень понравилось произведение молодого дилетанта; но за дверью гостиной в передней стоял только что пришедший, уже старый человек, которому, судя
по выражению его потупленного
лица и движениям плечей, романс Паншина, хотя и премиленький, не доставил удовольствия.
Лиза ничего не отвечала ему и, не улыбаясь, слегка приподняв брови и краснея, глядела на пол, но не отнимала своей руки; а наверху, в комнате Марфы Тимофеевны, при свете лампадки, висевшей перед тусклыми старинными образами, Лаврецкий сидел на креслах, облокотившись на колена и положив
лицо на руки; старушка, стоя перед ним, изредка и молча гладила его
по волосам.
Случилось так, что в числе горничных Анны Павловны находилась одна очень хорошенькая девушка, с ясными кроткими глазками и тонкими чертами
лица,
по имени Маланья, умница и скромница.
Она уже не могла говорить, уже могильные тени ложились на ее
лицо, но черты ее по-прежнему выражали терпеливое недоумение и постоянную кротость смирения; с той же немой покорностью глядела она на Глафиру, и как Анна Павловна на смертном одре поцеловала руку Петра Андреича, так и она приложилась к Глафириной руке, поручая ей, Глафире, своего единственного сына.
Никто бы не назвал Федю интересным дитятей: он был довольно бледен, но толст, нескладно сложен и неловок, — настоящий мужик,
по выражению Глафиры Петровны; бледность скоро бы исчезла с его
лица, если б его почаще выпускали на воздух.
Рядом с нею сидела сморщенная и желтая женщина лет сорока пяти, декольте, в черном токе, с беззубою улыбкой на напряженно озабоченном и пустом
лице, а в углублении ложи виднелся пожилой мужчина, в широком сюртуке и высоком галстуке, с выражением тупой величавости и какой-то заискивающей подозрительности в маленьких глазках, с крашеными усами и бакенбардами, незначительным огромным лбом и измятыми щеками,
по всем признакам отставной генерал.
Павел Петрович сумел поставить себя в обществе; говорил мало, но,
по старой привычке, в нос, — конечно, не с
лицами чинов высших; осторожно играл в карты, дома ел умеренно, а в гостях за шестерых.
Каждое утро он проводил за работой, обедал отлично (Варвара Павловна была хозяйка хоть куда), а
по вечерам вступал в очаровательный, пахучий, светлый мир, весь населенный молодыми веселыми
лицами, — и средоточием этого мира была та же рачительная хозяйка, его жена.
В пакете лежали
лицом к
лицу пастелевый портрет его отца в молодости, с мягкими кудрями, рассыпанными
по лбу, с длинными томными глазами и полураскрытым ртом, и почти стертый портрет бледной женщины в белом платье, с белым розаном в руке, — его матери.
Произнося последние два стиха, Михалевич чуть не заплакал; легкие судороги — признак сильного чувства — пробежали
по его широким губам, некрасивое
лицо его просветлело.
И ему было хорошо: он несся
по спокойной ночной теплыни, не спуская глаз с доброго молодого
лица, слушая молодой и в шепоте звеневший голос, говоривший простые, добрые вещи; он и не заметил, как проехал полдороги.
Настасья Карповна клала земные поклоны и вставала с каким-то скромным и мягким шумом; Лиза, как стала, так и не двигалась с места и не шевелилась;
по сосредоточенному выражению ее
лица можно было догадаться, что она пристально и горячо молилась.
В белом платье, с нерасплетенными косами
по плечам, она тихонько подошла к столу, нагнулась над ним, поставила свечку и чего-то поискала; потом, обернувшись
лицом к саду, она приблизилась к раскрытой двери и, вся белая, легкая, стройная, остановилась на пороге.
— Ну, все-таки, отчего же не попробовать? Не отчаивайтесь, — возразила Марья Дмитриевна и хотела потрепать ее
по щеке, но взглянула ей в
лицо — и оробела. «Скромна, скромна, — подумала она, — а уж точно львица».
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги!
По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
Неточные совпадения
Недурной наружности, в партикулярном платье, ходит этак
по комнате, и в
лице этакое рассуждение… физиономия… поступки, и здесь (вертит рукою около лба)много, много всего.
По правую сторону его жена и дочь с устремившимся к нему движеньем всего тела; за ними почтмейстер, превратившийся в вопросительный знак, обращенный к зрителям; за ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом; за ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна к другой с самым сатирическим выраженьем
лица, относящимся прямо к семейству городничего.
Гаврило Афанасьевич // Из тарантаса выпрыгнул, // К крестьянам подошел: // Как лекарь, руку каждому // Пощупал, в
лица глянул им, // Схватился за бока // И покатился со смеху… // «Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!» // Здоровый смех помещичий //
По утреннему воздуху // Раскатываться стал…
«Оставь мне, Господи, // Болезнь мою почетную, //
По ней я дворянин!» // Не вашей подлой хворостью, // Не хрипотой, не грыжею — // Болезнью благородною, // Какая только водится // У первых
лиц в империи, // Я болен, мужичье!
Дворовый, что у барина // Стоял за стулом с веткою, // Вдруг всхлипнул! Слезы катятся //
По старому
лицу. // «Помолимся же Господу // За долголетье барина!» — // Сказал холуй чувствительный // И стал креститься дряхлою, // Дрожащею рукой. // Гвардейцы черноусые // Кисленько как-то глянули // На верного слугу; // Однако — делать нечего! — // Фуражки сняли, крестятся. // Перекрестились барыни. // Перекрестилась нянюшка, // Перекрестился Клим…