В Петербурге, вопреки его собственным ожиданиям, ему повезло: княжна Кубенская, — которую мусье Куртен успел уже бросить, но которая не успела еще умереть, — чтобы чем-нибудь загладить свою вину перед племянником, отрекомендовала его всем своим друзьям и подарила ему пять тысяч рублей — едва ли
не последние свои денежки — да лепиковские часы с его вензелем в гирлянде амуров.
Неточные совпадения
Судьбе, однако,
не было угодно порадовать его этим
последним и первым счастием: пятидесяти лет, больной, до времени одряхлевший, застрял он в городе О… и остался в нем навсегда, уже окончательно потеряв всякую надежду покинуть ненавистную ему Россию и кое-как поддерживая уроками свое скудное существование.
— Вы меня
не узнаете, — промолвил он, снимая шляпу, — а я вас узнал, даром что уже восемь лет минуло с тех пор, как я вас видел в
последний раз. Вы были тогда ребенок. Я Лаврецкий. Матушка ваша дома? Можно ее видеть?
Глашка! бульонцу, бульонцу, старая дур…» — пролепетал его коснеющий язык и,
не договорив
последнего слова, умолк навеки.
В
последние пять лет он много прочел и кое-что увидел; много мыслей перебродило в его голове; любой профессор позавидовал бы некоторым его познаниям, но в то же время он
не знал многого, что каждому гимназисту давным-давно известно.
Они вдвоем отправились к Калитиным и провели у них вечер, но уже
не так приятно, как в
последний раз.
Произнося
последние два стиха, Михалевич чуть
не заплакал; легкие судороги — признак сильного чувства — пробежали по его широким губам, некрасивое лицо его просветлело.
Он чувствовал, что в течение трех
последних дней он стал глядеть на нее другими глазами; он вспомнил, как, возвращаясь домой и думая о ней в тиши ночи, он говорил самому себе: «Если бы!..» Это «если бы», отнесенное им к прошедшему, к невозможному, сбылось, хоть и
не так, как он полагал, — но одной его свободы было мало.
Им сделалось вдруг так хорошо обоим, что они даже побоялись остаться вдвоем, — и в то же время они почувствовали оба, что испытанное ими в
последние дни смущение исчезло и
не возвратится более.
Он выслушал ее до конца, стоя к ней боком и надвинув на лоб шляпу; вежливо, но измененным голосом спросил ее:
последнее ли это ее слово и
не подал ли он чем-нибудь повода к подобной перемене в ее мыслях? потом прижал руку к глазам, коротко и отрывисто вздохнул и отдернул руку от лица.
— Пить
не могу: зубы себе
последние выбью. Какой тут Паншин? К чему тут Паншин? А ты лучше мне скажи, кто тебя научил свидания по ночам назначать, а, мать моя?
Выражение лица Варвары Павловны, когда она сказала это
последнее слово, ее хитрая улыбка, холодный и в то же время мягкий взгляд, движение ее рук и плечей, самое ее платье, все ее существо — возбудили такое чувство отвращения в Лизе, что она ничего
не могла ей ответить и через силу протянула ей руку.
Наконец она перекрестилась в
последний раз и пошла,
не оборачиваясь; с ней была одна горничная.
Вас мне жаль, жаль мамаши, Леночки; но делать нечего; чувствую я, что мне
не житье здесь; я уже со всем простилась, всему в доме поклонилась в
последний раз; отзывает меня что-то; тошно мне, хочется мне запереться навек.
В
последнее время своего пребывания в О… он совершенно лишился расположения Марьи Дмитриевны; он вдруг перестал ее посещать и почти
не выезжал из Лавриков.
Неточные совпадения
Моя супруга, бабушка, // Сынишки, даже барышни //
Не брезгуют, целуются // С
последним мужиком.
Ой ласточка! ой глупая! //
Не вей гнезда под берегом, // Под берегом крутым! // Что день — то прибавляется // Вода в реке: зальет она // Детенышей твоих. // Ой бедная молодушка! // Сноха в дому
последняя, //
Последняя раба! // Стерпи грозу великую, // Прими побои лишние, // А с глазу неразумного // Младенца
не спускай!..
Я только
не отведала — // Спасибо! умер Ситников — // Стыда неискупимого, //
Последнего стыда!
«Эх, Влас Ильич! где враки-то? — // Сказал бурмистр с досадою. — //
Не в их руках мы, что ль?.. // Придет пора
последняя: // Заедем все в ухаб, //
Не выедем никак, // В кромешный ад провалимся, // Так ждет и там крестьянина // Работа на господ!»
Подумавши, оставили // Меня бурмистром: правлю я // Делами и теперь. // А перед старым барином // Бурмистром Климку на́звали, // Пускай его! По барину // Бурмистр! перед Последышем //
Последний человек! // У Клима совесть глиняна, // А бородища Минина, // Посмотришь, так подумаешь, // Что
не найти крестьянина // Степенней и трезвей. // Наследники построили // Кафтан ему: одел его — // И сделался Клим Яковлич // Из Климки бесшабашного // Бурмистр первейший сорт.