А Лаврецкий опять не спал
всю ночь. Ему не было грустно, он не волновался, он затих весь; но он не мог спать. Он даже не вспоминал прошедшего времени; он просто глядел в свою жизнь: сердце его билось тяжело и ровно, часы летели, он и не думал о сне. По временам только всплывала у него в голове мысль: «Да это неправда, это все вздор», — и он останавливался, поникал головою и снова принимался глядеть в свою жизнь.
Колокольный звон к ранней обедне не разбудил Лаврецкого — он не смыкал глаз
всю ночь, — но напомнил ему другое воскресенье, когда он, по желанию Лизы, ходил в церковь.
Неточные совпадения
Он молился, роптал на судьбу, бранил себя, бранил политику, свою систему, бранил
все, чем хвастался и кичился,
все, что ставил некогда сыну в образец; твердил, что ни во что не верит, и молился снова; не выносил ни одного мгновенья одиночества и требовал от своих домашних, чтобы они постоянно, днем и
ночью, сидели возле его кресел и занимали его рассказами, которые он то и дело прерывал восклицаниями: «Вы
все врете — экая чепуха!»
Даже сидя в коляске, старик продолжал дичиться и ежиться; но тихий, теплый воздух, легкий ветерок, легкие тени, запах травы, березовых почек, мирное сиянье безлунного звездного неба, дружный топот и фыркание лошадей —
все обаяния дороги, весны,
ночи спустились в душу бедного немца, и он сам первый заговорил с Лаврецким.
Обаянье летней
ночи охватило его;
все вокруг казалось так неожиданно странно и в то же время так давно и так сладко знакомо; вблизи и вдали, — а далеко было видно, хотя глаз многого не понимал из того, что видел, —
все покоилось; молодая расцветающая жизнь сказывалась в самом этом покое.
— Теодор! — продолжала она, изредка вскидывая глазами и осторожно ломая свои удивительно красивые пальцы с розовыми лощеными ногтями, — Теодор, я перед вами виновата, глубоко виновата, — скажу более, я преступница; но вы выслушайте меня; раскаяние меня мучит, я стала самой себе в тягость, я не могла более переносить мое положение; сколько раз я думала обратиться к вам, но я боялась вашего гнева; я решилась разорвать всякую связь с прошедшим… puis, j’ai été si malade, я была так больна, — прибавила она и провела рукой по лбу и по щеке, — я воспользовалась распространившимся слухом о моей смерти, я покинула
все; не останавливаясь, день и
ночь спешила я сюда; я долго колебалась предстать пред вас, моего судью — paraî tre devant vous, mon juge; но я решилась наконец, вспомнив вашу всегдашнюю доброту, ехать к вам; я узнала ваш адрес в Москве.
— Eh bien, Justine, [Да так, Жюстина (фр.).] — возразила она, — он очень постарел, но, мне кажется, он
все такой же добрый. Подайте мне перчатки на
ночь, приготовьте к завтрашнему дню серое платье доверху; да не забудьте бараньих котлет для Ады… Правда, их здесь трудно найти; но надо постараться.
В конце села под ивою, // Свидетельницей скромною // Всей жизни вахлаков, // Где праздники справляются, // Где сходки собираются, // Где днем секут, а вечером // Цалуются, милуются, — //
Всю ночь огни и шум.
Неточные совпадения
— // Так засмеялся дедушка, // Что
все в каморке вздрогнули, — // И к
ночи умер он.
И тут я с печи спрыгнула, // Обулась. Долго слушала, — //
Все тихо, спит семья! // Чуть-чуть я дверью скрипнула // И вышла.
Ночь морозная… // Из Домниной избы, // Где парни деревенские // И девки собиралися, // Гремела песня складная. // Любимая моя…
К нам на
ночь попросилася // Одна старушка Божия: //
Вся жизнь убогой старицы — // Убийство плоти, пост;
Настала
ночь,
весь мир затих, // Одна рыдала пташечка, // Да мертвых не докликалась // До белого утра!..
Митрофан. И теперь как шальной хожу.
Ночь всю така дрянь в глаза лезла.