Наконец, я сел и, вспомнив о своей коварной вдове (официальным
воспоминанием об этой даме заключался каждый мой день), достал одну из ее записок.
А теперь ее образ меня преследовал, я просил у ней прощения;
воспоминания об этом бледном лице, об этих влажных и робких глазах, о развитых волосах на наклоненной шее, о легком прикосновении ее головы к моей груди — жгли меня.