Неточные совпадения
В тот период времени, который я считаю пределом отрочества и началом юности, основой моих мечтаний
были четыре чувства:
любовь к ней, к воображаемой женщине, о которой я мечтал всегда в одном и том же смысле и которую всякую минуту ожидал где-нибудь встретить.
Итак, я отправился один. Первый визит
был, по местности, к Валахиной, на Сивцевом Вражке. Я года три не видал Сонечки, и
любовь моя к ней, разумеется, давным-давно прошла, но в душе оставалось еще живое и трогательное воспоминание прошедшей детской
любви. Мне случалось в продолжение этих трех лет вспоминать об ней с такой силой и ясностью, что я проливал слезы и чувствовал себя снова влюбленным, но это продолжалось только несколько минут и возвращалось снова не скоро.
Вообще, подъезжая к дому Валахиных, я не
был влюблен, но, расшевелив в себе старые воспоминания
любви,
был хорошо приготовлен влюбиться и очень желал этого; тем более что мне уже давно
было совестно, глядя на всех своих влюбленных приятелей, за то, что я так отстал от них.
Про мать он говорил с некоторой холодной и торжественной похвалой, как будто с целью предупредить всякое возражение по этому предмету; про тетку он отзывался с восторгом, но и с некоторой снисходительностью; про сестру он говорил очень мало и как будто бы стыдясь мне говорить о ней; но про рыженькую, которую по-настоящему звали
Любовью Сергеевной и которая
была пожилая девушка, жившая по каким-то семейным отношениям в доме Нехлюдовых, он говорил мне с одушевлением.
— Ну, и как же ты думаешь? то
есть как, когда ты воображаешь, что выйдет… или вы с нею говорите о том, что
будет и чем кончится ваша
любовь или дружба? — спросил я, желая отвлечь его от неприятного воспоминания.
Но я почему-то не решился сказать ему прямо свои предположения о том, как
будет хорошо, когда я, женившись на Сонечке,
буду жить в деревне, как у меня
будут маленькие дети, которые, ползая по полу,
будут называть меня папой, и как я обрадуюсь, когда он с своей женой,
Любовью Сергеевной, приедет ко мне в дорожном платье… а сказал вместо всего этого, указывая на заходящее солнце: «Дмитрий, посмотри, какая прелесть!»
Любовь Сергеевна, как друг моего друга (я полагал), должна
была сейчас же сказать мне что-нибудь очень дружеское и задушевное, и она даже смотрела на меня довольно долго молча, как будто в нерешимости — не
будет ли уж слишком дружески то, что она намерена сказать мне; но она прервала это молчание только для того, чтобы спросить меня, в каком я факультете.
Любовь Сергеевна весь этот вечер говорила такими большею частию не идущими ни к делу, ни друг к другу изречениями; но я так верил Дмитрию, и он так заботливо весь этот вечер смотрел то на меня, то на нее с выражением, спрашивавшим: «Ну, что?» — что я, как это часто случается, хотя в душе
был уже убежден, что в
Любовь Сергеевне ничего особенного нет, еще чрезвычайно далек
был от того, чтобы высказать эту мысль даже самому себе.
— Но, впрочем, не говоря об вас, он на это мастер, — продолжала она, понизив голос (что мне
было особенно приятно) и указывая глазами на
Любовь Сергеевну, — он открыл в бедной тетеньке (так называлась у них
Любовь Сергеевна), которую я двадцать лет знаю с ее Сюзеткой, такие совершенства, каких я и не подозревала…
Софья Ивановна, как я ее после узнал,
была одна из тех редких немолодых женщин, рожденных для семейной жизни, которым судьба отказала в этом счастии и которые вследствие этого отказа весь тот запас
любви, который так долго хранился, рос и креп в их сердце для детей и мужа, решаются вдруг изливать на некоторых избранных.
Я говорю не о
любви молодого мужчины к молодой девице и наоборот, я боюсь этих нежностей и
был так несчастлив в жизни, что никогда не видал в этом роде
любви ни одной искры правды, а только ложь, в которой чувственность, супружеские отношения, деньги, желание связать или развязать себе руки до того запутывали самое чувство, что ничего разобрать нельзя
было.
Они часто переменяют предметы своей
любви, так как их главная цель состоит только в том, чтоб приятное чувство
любви было постоянно возбуждаемо.
Смешно и странно сказать, но я уверен, что
было очень много и теперь
есть много людей известного общества, в особенности женщин, которых
любовь к друзьям, мужьям, детям сейчас бы уничтожилась, ежели бы им только запретили про нее говорить по-французски.
Люди, любящие так, никогда не верят взаимности (потому что еще достойнее жертвовать собою для того, кто меня не понимает), всегда бывают болезненны, что тоже увеличивает заслугу жертв; большей частью постоянны, потому что им тяжело бы
было потерять заслугу тех жертв, которые они сделали любимому предмету; всегда готовы умереть для того, чтоб доказать ему или ей всю свою преданность, но пренебрегают мелкими ежедневными доказательствами
любви, в которых не нужно особенных порывов самоотвержения.
Им все равно, хорошо ли вы
ели, хорошо ли спали, весело ли вам, здоровы ли вы, и они ничего не сделают, чтоб доставить вам эти удобства, ежели они в их власти; но стать под пулю, броситься в воду, в огонь, зачахнуть от
любви — на это они всегда готовы, ежели только встретится случай.
Только гораздо после я оценил вполне Софью Ивановну, но и тогда мне пришел в голову вопрос: почему Дмитрий, старавшийся понимать
любовь совершенно иначе, чем обыкновенно молодые люди, и имевший всегда перед глазами милую, любящую Софью Ивановну, вдруг страстно полюбил непонятную
Любовь Сергеевну и только допускал, что в его тетке
есть тоже хорошие качества.
Но это изречение не прекратило спора, а только навело меня на мысль, что сторона
Любовь Сергеевны и моего друга
была неправая сторона. Хотя мне
было несколько совестно присутствовать при маленьком семейном раздоре, однако и
было приятно видеть настоящие отношения этого семейства, выказывавшиеся вследствие спора, и чувствовать, что мое присутствие не мешало им выказываться.
В семействе Нехлюдовых такое натруженное место
была странная
любовь Дмитрия к
Любовь Сергеевне, возбуждавшая в сестре и матери если не чувство зависти, то оскорбленное родственное чувство.
Любовь Сергеевна восхищалась тоже, спрашивала, между прочим: «Чем эта береза держится? долго ли она простоит?» — и беспрестанно поглядывала на свою Сюзетку, которая, махая пушистым хвостом, взад и вперед бегала на своих кривых ножках по мостику с таким хлопотливым выражением, как будто ей в первый раз в жизни довелось
быть не в комнате.
Дмитрий вернулся от
Любовь Сергеевны с каплями на зубу, которые она дала ему, еще более страдающий и, вследствие этого, еще более мрачный. Постель мне
была еще не постлана, и мальчик, слуга Дмитрия, пришел спросить его, где я
буду спать.
Мы пришли в нашу детскую спальню: все детские ужасы снова те же таились во мраке углов и дверей; прошли гостиную — та же тихая, нежная материнская
любовь была разлита по всем предметам, стоявшим в комнате; прошли залу — шумливое, беспечное детское веселье, казалось, остановилось в этой комнате и ждало только того, чтобы снова оживили его.
Я
был в расположении духа пофилософствовать и начал свысока определять
любовь желанием приобрести в другом то, чего сам не имеешь, и т. д.
Сколько я с помощью романов придумал различных французских фраз для Колпикова, ежели бы я когда-нибудь с ним встретился, и для нее, когда я ее, наконец, встречу и
буду открываться ей в
любви!
И вот тогда-то я ложился на свою постель, лицом к саду, и, закрывшись, сколько возможно
было, от комаров и летучих мышей, смотрел в сад, слушал звуки ночи и мечтал о
любви и счастии.
И все я
был один, и все мне казалось, что таинственно величавая природа, притягивающий к себе светлый круг месяца, остановившийся зачем-то на одном высоком неопределенном месте бледно-голубого неба и вместе стоящий везде и как будто наполняющий собой все необъятное пространство, и я, ничтожный червяк, уже оскверненный всеми мелкими, бедными людскими страстями, но со всей необъятной могучей силой воображения и
любви, — мне все казалось в эти минуты, что как будто природа, и луна, и я, мы
были одно и то же.
Вторая
любовь моя к ней уже давно прошла, но я влюбился в третий раз вследствие того, что Любочка дала мне тетрадку стишков, переписанных Сонечкой, в которой «Демон» Лермонтова
был во многих мрачно-любовных местах подчеркнут красными чернилами и заложен цветочками.
Чувствуя, что Володе
будет неприятно известие о том, чтодва братца влюблены в одну девицу, я не говорил ему о своей
любви.
Мне же очень приятно
было жертвовать своим чувством, может
быть оттого, что не стоило большого труда, так как я с этой барышней только раз вычурно поговорил о достоинстве ученой музыки, и
любовь моя, как я ни старался поддерживать ее, прошла на следующей неделе.
Она так естественно показывала вид, что ей
было все равно говорить со мной, с братом или с
Любовью Сергеевной, что и я усвоил привычку смотреть на нее просто, как на человека, которому ничего нет постыдного и опасного выказывать удовольствие, доставляемое его обществом.
Отношения Дмитрия с ним, так же как и с
Любовью Сергеевной,
были мне непонятны.
Некоторые люди
были несправедливы к Авдотье Васильевне; ее
любовь к папа, страстная, преданная
любовь самоотвержения,
была видна в каждом слове, взгляде и движении.
Ежели бы мы и мачеха
были уверены во взаимной привязанности, это выражение могло бы означать пренебрежение к изъявлению признаков
любви; ежели бы мы уже
были дурно расположены друг к другу, оно могло бы означать иронию, или презрение к притворству, или желание скрыть от присутствующего отца наши настоящие отношения и еще много других чувств и мыслей; но в настоящем случае выражение это, которое очень пришлось к духу Авдотьи Васильевны, ровно ничего не значило и только скрывало отсутствие всяких отношений.
Одна плаксивая Любочка, с ее гусиными ногами и нехитрыми разговорами, полюбила мачеху и весьма наивно и иногда неловко старалась сблизить ее со всем нашим семейством; зато и единственное лицо во всем мире, к которому, кроме ее страстной
любви к папа, Авдотья Васильевна имела хоть каплю привязанности,
была Любочка.
Хотя она нисколько не лгала, говоря про то, что вся жизнь ее заключается в
любви к мужу, и хотя она доказывала это всей своей жизнью, но, по нашему пониманию, такое беззастенчивое, беспрестанное твержение про свою
любовь было отвратительно, и мы стыдились за нее, когда она говорила это при посторонних, еще более, чем когда она делала ошибки во французском языке.
Она любила своего мужа более всего на свете, и муж любил ее, особенно первое время и когда он видел, что она не ему одному нравилась. Единственная цель ее жизни
была приобретение
любви своего мужа; но она делала, казалось, нарочно все, что только могло
быть ему неприятно, и все с целью доказать ему всю силу своей
любви и готовности самопожертвования.