В самом деле, ведь стоит только вдуматься в положение каждого взрослого, не только образованного, но самого
простого человека нашего времени, набравшегося носящихся в воздухе понятий о геологии, физике, химии, космографии, истории, когда он в первый раз сознательно отнесется к тем, в детстве внушенным ему и поддерживаемым церквами, верованиям о том, что бог сотворил мир в шесть дней; свет прежде солнца, что Ной засунул всех зверей в свой ковчег и т. п.; что Иисус есть тоже бог-сын, который творил всё до времени; что этот бог сошел на землю за грех Адама; что он воскрес, вознесся и сидит одесную отца и придет на облаках судить мир и т. п.
Неточные совпадения
Так что, как сведения, полученные мною после выхода моей книги о том, как не переставая понималось и понимается меньшинством
людей христианское учение в его прямом и истинном смысле, так и критики на нее, и церковные и светские, отрицающие возможность понимать учение Христа в прямом смысле, убедили меня в том, что тогда как, с одной стороны, никогда для меньшинства не прекращалось, но всё яснее и яснее становилось истинное понимание этого учения, так, с другой стороны, для большинства смысл его всё более и более затемнялся, дойдя, наконец, до той степени затемнения, что
люди прямо уже не понимают самых
простых положений, самыми
простыми словами выраженных в Евангелии.
Можно самому непонятливому
человеку объяснить самые мудреные вещи, если он не составил себе о них еще никакого понятия; но самому понятливому
человеку нельзя объяснить самой
простой вещи, если он твердо убежден, что знает, да еще несомненно знает то, что передается ему.
Нужны особенные, сверхъестественные усилия. И такие усилия, всё более и более напрягая их, и употребляют церкви. У нас в России (кроме всех других) употребляется
простое, грубое насилие покорной церкви власти.
Людей, отступающих от внешнего выражения веры и высказывающих это, или прямо наказывают, или лишают прав;
людей же, строго держащихся внешних форм веры, награждают, дают права.
Придет время и приходит уже, когда христианские основы жизни — равенства, братства
людей, общности имуществ, непротивления злу насилием — сделаются столь же естественными и
простыми, какими теперь нам кажутся основы жизни семейной, общественной, государственной.
В самом
простом виде дело происходило так:
люди жили племенами, семьями, родами и враждовали, насиловали, разоряли, убивали друг друга. Насилия эти происходили в малых и больших размерах: личность боролась с личностью, племя с племенем, семья с семьей, род с родом, народ с народом. Бòльшие, сильнейшие совокупности завладевали слабейшими, и чем больше и сильнее становилась совокупность
людей, тем меньше происходило в ней внутренних насилий и тем обеспеченнее казалась продолжительность жизни совокупности.
Ни одно из заблуждений
людей не удаляет их столько от той цели, к которой они стремятся, как именно это.
Люди для достижения поставленной себе цели делают всякие, самые разнообразные дела, но только не то одно,
простое и прямое дело, которое предстоит каждому.
Люди придумывают самые хитрые способы изменения того положения, которое тяготит их, но только не тот самый
простой, чтобы каждому не делать того самого, чтò и производит это положение.
Казалось бы, не только религиозное или нравственное чувство, но самое
простое рассуждение и расчет должны бы заставить каждого
человека нашего времени ответить и поступить так.
И проявления эти особенно страшны правительству теперь тем, что отказывающиеся часто принадлежат не к так называемым низшим, необразованным сословиям, а к
людям среднего и высшего образования, и тем, что
люди эти объясняют свои отказы уже не какими-либо мистическими исключительными верованиями, как это было прежде, не соединяют их с какими-либо суевериями и изуверствами, как это делают самосожигатели или бегуны, а причинами своего отказа выставляют самые
простые и ясные, всем доступные и всеми признаваемые истины.
Как в России и Турции, так в Америке и Франции, сколько правительства ни переменяют своих чиновников, большинство их
люди корыстные и продажные, стоящие на такой низкой степени нравственности, что они не удовлетворяют даже и тем низким требованиям
простой неподкупности, которые предъявляются к ним правительствами.
И если теперь уже есть правители, не решающиеся ничего предпринимать сами своей властью и старающиеся быть как можно более похожими не на монархов, а на самых
простых смертных, и высказывающие готовность отказаться от своих прерогатив и стать первыми гражданами своей республики; и если есть уже такие военные, которые понимают всё зло и грех войны и не желают стрелять ни в
людей чужого, ни своего народа; и такие судьи и прокуроры, которые не хотят обвинять и приговаривать преступников; и такие духовные, которые отказываются от своей лжи; и такие мытари, которые стараются как можно меньше исполнять то, что они призваны делать; и такие богатые
люди, которые отказываются от своих богатств, — то неизбежно сделается то же самое и с другими правительствами, другими военными, другими судейскими, духовными, мытарями и богачами.
Судьба, как нарочно, после двухлетнего моего напряжения мысли всё в одном и том же направлении, натолкнула меня в первый раз в жизни на это явление, показавшее мне с полной очевидностью на практике то, что для меня давно выяснилось в теории, а именно то, что всё устройство нашей жизни зиждется не на каких-либо, как это любят себе представлять
люди, пользующиеся выгодным положением в существующем порядке вещей, юридических началах, а на самом
простом, грубом насилии, на убийствах и истязаниях
людей.
Не может себе
простой неиспорченный ребенок, а потом юноша представить, чтобы те
люди, так высоко стоящие в его мнении, которых он считает или священными, или учеными, для каких бы то ни было целей могли бы так бессовестно обманывать его.
Так, одних
людей они уверяют в том, что они не
простые, одинаковые с другими
люди, а
люди особенные, которые должны быть особенно возвеличиваемы, другим же внушают всеми средствами, что они ниже всех других
людей и потому должны безропотно подчиняться тому, что им предписывают высшие.
Неточные совпадения
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем.
Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.
Осип. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной
человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув рукою), — бог с ним! я
человек простой».
— Состояние у меня, благодарение богу, изрядное. Командовал-с; стало быть, не растратил, а умножил-с. Следственно, какие есть насчет этого законы — те знаю, а новых издавать не желаю. Конечно, многие на моем месте понеслись бы в атаку, а может быть, даже устроили бы бомбардировку, но я
человек простой и утешения для себя в атаках не вижу-с!
— Я
человек простой-с, — говорил он одним, — и не для того сюда приехал, чтоб издавать законы-с. Моя обязанность наблюсти, чтобы законы были в целости и не валялись по столам-с. Конечно, и у меня есть план кампании, но этот план таков: отдохнуть-с!
Сама же таинственная прелестная Кити не могла любить такого некрасивого, каким он считал себя,
человека и, главное, такого
простого, ничем не выдающегося
человека.