Неточные совпадения
Церковные учители признают нагорную проповедь с заповедью о непротивлении злу насилием божественным откровением и потому, если они уже раз нашли нужным писать о моей книге, то, казалось бы, им необходимо было прежде всего ответить на этот главный пункт обвинения и прямо высказать, признают или не признают они обязательным для христианина учение нагорной проповеди и заповедь о непротивлении злу насилием, и отвечать не так, как это обыкновенно делается, т. е. сказать, что хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с другой стороны, опять-таки нельзя утверждать, тем более, что и т. д., а ответить так же, как поставлен вопрос в моей книге: действительно ли Христос
требовал от своих учеников исполнения того, чему он учил в нагорной проповеди, и потому может или не может христианин, оставаясь христианином, идти в суд, участвуя в нем, осуждая
людей или ища в нем защиты силой, может или не может христианин, оставаясь христианином, участвовать в управлении, употребляя насилие против своих ближних и самый главный, всем предстоящий теперь с общей воинской повинностью, вопрос — может или не может христианин, оставаясь христианином, противно прямому указанию Христа обещаться в будущих поступках, прямо противных учению, и, участвуя в военной службе, готовиться к убийству
людей или совершать их?
Очевидно, что явившееся среди еврейского и языческого мира учение это не могло быть принято большинством
людей, живших совершенно иною жизнью, чем та, которой
требовало это учение; и что даже теми, которыми оно было принято, оно, как совершенно противоположное всем прежним взглядам, не могло быть понято во всем его значении.
Положение о том, чтобы не делать другим того, чего не хочешь, чтобы тебе делали, не нужно было доказывать чудесами, и положению этому не нужно было
требовать веры, потому что положение это само по себе убедительно, соответствуя и разуму и природе
человека; но положение о том, что Христос был бог, надо было доказывать чудесами совершенно непонятными.
«А то учение, требующее слишком многого, неисполнимого, хуже, чем то, которое
требует от
людей возможного, соответственно их силам», — думают и утверждают ученые толкователи христианства, повторяя при этом то, что давно уже утверждали и утверждают и не могли не утверждать о христианском учении те, которые, не поняв его, распяли за то учителя, — евреи.
«Нельзя
требовать слишком многого, — говорят обыкновенно
люди, обсуживая требования христианского учения, — нельзя
требовать того, чтобы совсем не заботиться о будущем, как это сказано в Евангелии, но надо только не слишком много заботиться; нельзя отдавать бедным всего, но надо отдавать известную, определенную часть; не надо стремиться к девственности, но надо избегать разврата; не надо оставлять жену и детей, но надо не иметь к ним слишком большого пристрастия» и т. д.
Учение Христа только тогда имеет силу, когда оно
требует полного совершенства, т. е. слияния божеской сущности, находящейся в душе каждого
человека, с волей бога, — соединения сына с отцом. Только это освобождение сына божия, живущего в каждом
человеке, из животного и приближение его к отцу и составляет жизнь по учению Христа.
Но и это противоречие ничто в сравнении с противоречием, которое в международных сношениях восстало теперь перед
людьми и под угрозой погибели и человеческого разума и человеческой жизни
требует разрешения. Это противоречие христианского сознания и войны.
Автор видит весь ужас войны; видит, что причина ее в том, что правительства, обманывая
людей, заставляют их идти убивать и умирать без всякой для них нужды; видит и то, что
люди, которые составляют войска, могли бы обратить оружие против правительств и
потребовать у них отчета.
Он думает, что дело войны ужасно, но что оно неизбежно, что требования правительств того, чтобы
люди шли в солдаты, так же неизбежно, как смерть, и что так как правительства всегда будут
требовать этого, то всегда и будут войны.
«Сколько бы ни говорилось против войны и против дуэли на всех конгрессах мира, надо всеми арбитрациями, всеми договорами, всеми законодательствами вечно будет стоять честь
человека, которая вечно
требовала дуэли, и выгоды народов, которые вечно будут
требовать войны...
Влияние духовное есть такое воздействие на
человека, вследствие которого изменяются самые желания
человека и совпадают с тем, что от него
требуют.
Люди не хотят уйти с той земли, которую они обрабатывали поколениями;
люди не хотят разойтись, как того
требует правительство;
люди не хотят платить подати, которые с них
требуют;
люди не хотят признать для себя обязательности законов, которые не они делали;
люди не хотят лишиться своей национальности, — и я, исполняя воинскую повинность, должен прийти и бить этих
людей.
Но мало этого, в Германии, там, откуда и взялась общая воинская повинность, Каприви высказал то, что старательно скрывалось прежде, то, что
люди, которых надо будет убивать, не одни иноземцы, но свои, те самые рабочие, из которых взято большинство солдат. И это признание не открыло глаза
людям, не ужаснуло их. И после этого, как и прежде, они продолжают идти, как бараны, в ставку и подчиняться всему тому, что от них
требуют.
Но тем-то и отличается христианское исповедание от языческого, что оно
требует от
человека не известных внешних отрицательных действий, а ставит его в иное, чем прежде, отношение к
людям, из которого могут вытекать самые разнообразные, не могущие быть вперед определенными поступки, и потому христианин не может обещаться не только исполнять чью-либо другую волю, не зная, в чем будут состоять требования этой воли, не может повиноваться изменяющимся законам человеческим, но не может и обещаться что-либо определенное делать в известное время или от чего-либо в известное время воздержаться, потому что он не может знать, чего и в какое время
потребует от него тот христианский закон любви, подчинение которому составляет смысл его жизни.
Мирские власти были ходом жизни приведены к тому положению, что для своего поддержания они должны
требовать от всех
людей таких поступков, которые не могут быть исполнены
людьми, исповедующими истинное христианство.
На месте размещения войск начальник части, в которую он поступает, опять
требует от молодого
человека исполнения военных обязанностей, и он опять отказывается повиноваться и при других солдатах высказывает причину своего отказа, говорит, что он, как христианин, не может добровольно готовиться к убийству, запрещенному еще законом Моисея.
Обмануть тем, что этого
требует бог, тоже нельзя, потому что их отказ основан на ясном, несомненном законе бога, исповедуемом и теми, которые хотят заставить
людей действовать противно ему.
Все знают, что если грех убийства — грех, то он грех всегда, независимо от тех
людей, над которыми он совершается, как грех прелюбодеяния, воровства и всякий другой, но вместе с тем
люди с детства, смолоду видят, что убийство не только признается, но благословляется всеми теми, которых они привыкли почитать своими духовными, от бога поставленными руководителями, видят, что светские руководители их с спокойной уверенностью учреждают убийства, носят на себе, гордясь ими, орудия убийства и от всех
требуют, во имя закона гражданского и даже божеского, участия в убийстве.
Без убеждения в том, что есть лица, выше его стоящие и берущие на себя ответственность в его поступке, и
люди, стоящие ниже его, которые
требуют для своего блага исполнения таких дел, не мог бы ни один из
людей, находящихся на промежуточных между правителем и солдатом ступенях, совершать те дела, которые он совершает.
Только бы каждый из нас постарался понять и признать ту христианскую истину, которая в самых разнообразных видах со всех сторон окружает нас и просится нам в душу; только бы мы перестали лгать и притворяться, что мы не видим эту истину или желаем исполнять ее, но только не в том, чего она прежде всего
требует от нас; только бы мы признали эту истину, которая зовет нас, и смело исповедовали ее, и мы тотчас же увидали бы, что сотни, тысячи, миллионы
людей находятся в том же положении, как и мы, так же, как и мы, видят истину и так же, как и мы, только ждут от других признания ее.
Люди готовы на страшные жертвы, но не на те, которые от них
требует новая жизнь.